Сергей Анохин - Путь в небо Страница 13

Гарнаев провёл испытания нового летательного аппарата до конца.

Долг испытателя

Современное развитие авиационной науки позволяет конструкторам заранее предвидеть поведение нового самолёта в различных режимах полёта и не допустить в своих расчётах грубых ошибок. Но всего предусмотреть невозможно. И каждая опытная машина являет собой как бы уравнение с одним, а иногда и несколькими неизвестными. Решить уравнение, отыскать неизвестные призван лётчик-испытатель. При этом он может попасть в сложное и даже опасное положение.

...Ясным солнечным утром я поднялся в воздух на новом опытном самолёте. Это была поршневая, нескоростная машина, и испытания не сулили каких-либо осложнений. На высоте в четыре тысячи метров я приступил к выполнению задания. Всё шло хорошо, как вдруг из-за приборной доски вылетела искра. Вслед за ней показался язычок пламени. Маленький, не больше огонька ёлочной свечки, он был грозным вестником пожара.

Следовало немедленно принять решение, прибегнуть ли к парашюту или попытаться посадить машину: аэродром был почти подо мной.

Для всякого лётчика-испытателя, попавшего в подобное положение, выбор решения требует большого усилия воли. Инстинкт самосохранения, присущий всему живому, властно требует: спасаться наиболее верным способом - с помощью парашюта. Но долг лётчика-испытателя говорит другое. Ведь если машина погибнет, то причина возникновения пожара останется невыясненной. Вновь построенный самолёт будет иметь скрытый дефект. И кто знает, когда и при каких обстоятельствах он снова даст о себе знать и справится ли тогда с огнём тот лётчик, который будет сидеть за штурвалом самолёта.

Огонь был невелик. Я радировал на аэродром о возникшем пожаре и о том, что иду на посадку.

Перевёл самолёт в крутое пикирование. Земля будто поднялась стеной и помчалась на меня. Я выровнял машину на небольшой высоте, с ходу повёл её на посадку и... пожалел, что не прибегнул к парашюту. Пожар разгорался удивительно быстро. Золотистые ручейки пламени побежали вдоль стенки кабины к пилотскому креслу, стекли на пол и слились вместе. Я был в кислородной маске, дым и гарь не затрудняли дыхания. Но комбинезон затлелся, и я почувствовал нарастающий жар. Пламя подобралось к бензопроводу - это было уже смертельно опасно.

Катастрофа могла произойти в любое мгновение. На ожидании её сосредоточилось всё моё существо. Мне казалось, что секунды тянутся бесконечно, а самолёт почти неподвижно висит в воздухе и никогда не приземлится. Но я чётко пилотировал машину, ясно видел землю, правильно определял расстояние.

Если бы в тот момент меня увидел посторонний человек, то, вероятно, подумал бы, что я совсем не боюсь и не волнуюсь. Это, конечно, далеко не так. Просто лётчик-испытатель привыкает преодолевать страх, не даёт ему воли, сохраняет хладнокровие, а движения при пилотировании от многолетней практики становятся автоматическими.

Наконец колёса самолёта касаются земли, и он катится по ровному полю аэродрома. Теперь машина будет сохранена, если, конечно, не взорвутся баки. Я вижу, как к месту посадки мчатся пожарный и санитарный автомобили, бегут люди. Делаю движение, чтобы сбросить с кабины фонарь. Скажу, кстати, что это всегда хочется сделать сразу, как только увидишь огонь: хочется убедиться, что фонарь не заклинило, что путь к спасению открыт. Но при этом пламя мгновенно разгорается, и сбрасывать фонарь можно только для того, чтобы покинуть кабину.

Именно это я и хотел сделать, хотя самолёт ещё катился со скоростью тридцать-сорок километров в час. Мои нервы более не выдерживают. До полной остановки пройдёт ещё десять-пятнадцать секунд, и каждая из них может оказаться роковой. Я сбрасываю фонарь, поспешно выбираюсь из кабины и падаю на землю.

Мой риск оказался не напрасным. Машина не взорвалась, пожар успели потушить. Инженеры установили причину аварии. Выяснилось, что один из выхлопных патрубков мотора находился слишком близко от фюзеляжа. Раскалившись, патрубок прожёг его и вызвал пожар. Этот конструктивный дефект был устранён, и самолёт успешно прошёл испытания.

Чувство долга, готовность идти на риск ради спасения опытного самолёта присущи советскому лётчику-испытателю. Для примера расскажу случай, который произошёл с моим товарищем по работе Героем Советского Союза заслуженным лётчиком-испытателем Григорием Седовым. Это очень хладнокровный и расчётливый испытатель. Прежде чем стать лётчиком, он окончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е.Жуковского, и я не знаю другого испытателя, в ком бы так гармонично сочетались глубокие технические познания с блестящим мастерством пилотирования. Именно это позволило Григорию Седову сохранить дорогостоящий опытный экземпляр реактивного истребителя, который он испытывал.

Всё произошло совершенно неожиданно. При выводе самолёта из пикирования лётчик почувствовал толчок, давление на ручку управления ослабло, нос самолёта перестал подниматься вверх. Седов увеличил скорость, и машина послушалась его как бы нехотя. Давление на ручку оставалось незначительным.

«Видимо, воздушным потоком повредило рули высоты», - решил испытатель.

Создавалось такое положение, когда лётчик имеет право прибегнуть к парашюту. Ведь совершенно ясно, что если рули высоты не действуют, то нормальную посадку произвести нельзя. Правда, Седов знал случай, когда пилот благополучно приземлился с заклиненным управлением. Но это было на учебном поршневом самолёте, с малой посадочной скоростью.

Чтобы дать возможность конструкторам и инженерам выяснить причину аварии, Седов решил попытаться спасти машину. Он ещё полчаса походил над аэродромом, экспериментируя в воздухе, подбирая наименьшую скорость, при которой самолёт с грехом пополам слушался рулей высоты. Эта скорость оказалась для посадки чрезвычайно большой. И всё же испытатель пошёл на риск.

Сделав четвёртый разворот, он начал снижаться. Казалось, что с потерей высоты скорость возрастёт. На мгновение лётчик представил себе, как его самолёт, проскочив всё лётное поле, ударяется в ангар и... но земля стремительно надвигалась, и лётчик уже больше не думал ни о чём, кроме посадки.

Всё могло кончиться благополучно только в том случае, если расчёт будет абсолютно точным, если лётчик полностью использует всю длину посадочной полосы. Седов видел стремительно мчавшийся санитарный автомобиль.

«Это за мной», - подумал он мельком, как о чём-то малозначащем. Всё его внимание, вся воля сосредоточились на том, чтобы самолёт коснулся земли в нужном месте.

Самолёт приземлился и стремительно помчался по бетонной дорожке. Седов выключил двигатель и стал плавно нажимать на тормоза. Скорость гасла медленно, и лётчику было ясно, что для пробега машины аэродрома не хватит. Самолёты, стоящие на краю лётного поля, неумолимо приближались. Лётчик видел, как от них в разные стороны разбегаются механики. Когда казалось, что катастрофа неизбежна, Седов резко затормозил одно левое колесо. Самолёт дважды развернулся влево и остановился.