Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости - Майкл Финкель Страница 14

туристов поредели. Бдительность охранников ослабла. Тот, кому предписано стеречь комнату с Кранахом, стоит в дверном проеме, болтая с коллегой. Вот уже наклевывается шанс. В маленьком помещении с туристами и охранниками легко наблюдать, кто где находится. Брайтвизер старается мысленно представить, где вскоре окажется каждый; и когда он замечает, что народ разошелся – а ведь это всего на несколько секунд, – он переводит взгляд на Анну-Катрин. Она все это время наблюдала за охранниками и теперь кивает, – значит, на горизонте чисто, и он совершает бросок.

Он поднимает купол, забирает Кранаха и запихивает его между страницами аукционного каталога. Затем, опуская купол на место, он сбивает маленький мольбертик, на котором стояла картина – грубая ошибка. Пластиковая подставка падает на стол из твердого дерева с громовым, как ему кажется, грохотом. Все, что он способен сделать в этот момент, – это завершить начатое им действие, и потому он ставит купол поверх опрокинутого мольберта и разворачивается, готовый к последствиям.

В зале, по счастью, стоит гул голосов. Никто вроде бы ничего не заметил. Они с Анной-Катрин тут же удаляются и спускаются по лестнице к выходу. У дверей стоят охранники в пиджаках и галстуках, в наушниках, соединенных с рацией. Может, им уже сообщили о преступлении. Брайтвизер не ускоряет шага и не меняет направления, точно так же как и Анна-Катрин. Риск, который они принимают на себя, ставит их в положение «все или ничего», свобода или тюрьма. Никто их не хватает, и они выходят наружу.

Мать с собакой нетерпеливо дожидается их, и они спешно пересекают подъемный мост, направляясь к машине. Брайтвизер открывает багажник и кладет туда аукционный каталог со спрятанным в нем портретом. Все усаживаются в машину. Похоже, мать не замечает ничего неладного. У него в голове звенит, кружась: «Мне двадцать четыре, а у меня есть Кранах, двадцать четыре – и Кранах!» – пока он едет к дому бабушки с дедушкой, где их ждет праздничный ужин.

11

В чем же проблема Брайтвизера?

Он не клептоман. Даже если бы синдром Стендаля был официально признанным расстройством, его преступления не стали бы понятнее: во всех случаях, описанных итальянской исследовательницей, давшей название синдрому, никто не крал предметов искусства. Впечатление такое, будто у Брайтвизера серьезное психическое заболевание, какое-то расстройство с криминальным уклоном. Они с Анной-Катрин на протяжении полугода крали по три раза в месяц и вели подсчеты, что само по себе говорит о безумии; по уверениям Брайтвизера, подобный темп естественный и правильный, что еще безумнее. Может быть, его можно лечить и вылечить?

Нельзя, считает психотерапевт Шмидт, не бывает никаких криминальных психозов, которые можно лечить и вылечить. Остальные врачи соглашаются с ним. Брайтвизер беседовал со Шмидтом не по доброй воле, как и с другими психиатрами, чьи отчеты были опубликованы. Его заставила пройти обследование юридическая система, и все врачи знали о его преступлениях. «Психиатры относились ко мне как к диковинке, которую им не терпится изучить, – говорит Брайтвизер. – Все они просто большие говнюки».

В 2002 году Шмидт провел с Брайтвизером несколько стандартных сеансов и подверг ряду психологических тестов, включавших Миннесотский многоаспектный опросник тестирования личности, опрос по шкале тревожности Спилберга и прогрессивные матрицы Равена. Шмидт утверждает, что Брайтвизер – нарцисс, похититель культурных ценностей, считающий себя чуть ли не ясновидящим, одним из немногих избранных, кто способен воспринимать подлинную красоту вещей; этим он, собственно, и оправдывает все свои желания, будь они легальные или нет. Брайтвизер ни во что не ставит цивилизованность и закон, прибавляет Шмидт, его не волнуют другие люди, он не испытывает угрызений совести. И поскольку Брайтвизер никогда не крадет из частных домов и не прибегает к насилию, он считает свои преступления безвредными.

«Он ни на миг не задумывается о том, что случится с обществом, если все станут вести себя так, как он», – говорит Шмидт.

Генри Бруннер, психолог из Страсбурга, осматривавший Брайтвизера в 2004 году, засвидетельствовал, что «он грубый, критично настроенный, требовательный, раздражительный, иными словами – незрелая личность». Фабрис Дюваль, психиатр, наблюдавший Брайтвизера в 1999 году, отметил, что тот «демонстрирует импульсивность, не принимая в расчет последствия».

Избалованный матерью, потакавшей всем его прихотям, он «не научился справляться с разочарованиями, которые несет реальный мир», – говорит Шмидт. Иными словами, он засранец. И в его личности едва ли что-то изменится, говорит Шмидт, если только он не начнет уважать власть, создавать социальные связи, не прекратит воровать и не согласится по доброй воле на интенсивную терапию. Однако, по мнению Шмидта, это крайне маловероятно.

Анна-Катрин проходила собеседование с французским психологом Сезаром Редондо в 2002-м, также по требованию суда. Редондо зафиксировал, что Анна-Катрин обладает «удовлетворительными интеллектуальными способностями» (шаблонная фразочка психологов, звучащая, пусть и непреднамеренно, оскорбительно), а также назвал ее «хрупкой личностью», предрасположенной поддаваться контролю. Редондо предполагает, что Анна-Катрин подвергалась манипулированию со стороны Брайтвизера, под давлением которого она поддалась извращенному пристрастию к воровству предметов искусства, поскольку «у нее просто недоставало сил сказать нет». Серьезных психологических нарушений у Анны-Катрин не выявлено, сама по себе она не несет криминальной угрозы, утверждает Редондо, хотя он посоветовал бы ей незамедлительно пройти курс психотерапии.

Специалисты в один голос заявляют, что сознание Брайтвизера не оторвано от реальности. Он знает, что хорошо, что плохо. Его интеллектуальные способности в удовлетворительном состоянии. Ни приступы депрессии, ни перепады настроения, говорит Шмидт, не достигают у него уровня клинической недееспособности. Он не является подлинным социофобом, ведь он в состоянии работать официантом, пусть и эпизодически. Бруннер, психолог из Страсбурга, говорит, что Брайтвизер не демонстрирует ни психологической, ни неврологической аномалии, которая могла бы изменить здравость его суждений. Брайтвизер полностью контролирует свои поступки, и воровство само по себе, уточняет Бруннер, не является симптомом его болезни. И у психологов весьма слабые основания утверждать, будто Брайтвизер страдает от какой-то там криминальной психопатии.

По наблюдению Шмидта, в Брайтвизере сочетаются признаки нарциссического с диссоциальным расстройством личности. Оба вида расстройства типичны для уголовников, однако никак не объясняют корней преступной деятельности Брайтвизера. Бруннер выдвигает предположение, что Брайтвизер, по неким психологическим причинам, не в силах противостоять соблазну украсть. Любой в музее, возможно, думает то же самое: как было бы здорово повесить это себе на стену, – но только Брайтвизер неспособен отмахнуться от нерациональной идеи; что для нас песчинка, для него – каменная глыба.

Первоначальная причина, которую выдвигал Брайтвизер – месть отцу, – уже давно потеряла актуальность. Его коллекция превосходит коллекцию отца, причем многократно. Содержимым мансарды можно запросто заполнить зал в Лувре. Анна-Катрин, точно так