Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости - Майкл Финкель Страница 15

Брайтвизер настаивает, что у него имеются причины. В библиотеках, углубляясь в историю искусств, он зачастую наталкивается на следы преступлений. Квадрига на крыше собора Святого Марка не то творение, какое он смог бы когда-нибудь украсть, говорит он, зато ее история объясняет причину, по которой он крадет. Лошади, четверка бронзовых жеребцов почти в натуральную величину, передающая эффект возрастающего движения, как считается, создана в Греции прославленным скульптором Лисиппом в четвертом веке до новой эры, хотя специалисты не могут сказать ничего более определенного о ранней истории скульптуры. Спустя четыреста лет после их создания бронзовые кони были украдены армией Нерона и установлены в Риме.

Три века спустя после Нерона Константин Великий захватил квадригу и выставил над ипподромом Константинополя, где проходили конные ристалища. Там кони задержались на девятьсот лет – на полпути. Захваченные в качестве трофея в 1202 году в ходе жестокого Четвертого крестового похода, они были помещены над фасадом базилики Святого Марка в Венеции, откуда шесть столетий надзирали за главной площадью города. Затем Наполеон, во время своей Итальянской кампании 1797 года, украл их и перевез на открытой повозке в Париж, где водрузил на триумфальной арке перед Лувром. После битвы при Ватерлоо британские войска конфисковали коней и решили вернуть их туда, откуда они происходили. Выбирать можно было между Грецией, Турцией или Римом. Их вернули в Венецию.

История искусств, считает Брайтвизер, – это история воровства. В египетских папирусах, созданных на заре письменной эпохи, порицаются расхитители гробниц. Вавилонский царь Навуходоносор Второй в 586 году до н. э. умыкнул из Иерусалима ковчег Завета. Персы грабили вавилонян, греки совершали набеги на персов, римляне обносили греков. Вандалы покушались на богатства Рима. Франсиско Писарро и Эрнан Кортес в начале шестнадцатого столетия опустошили земли инков и ацтеков. Королева Кристина Шведская вывезла тысячи живописных полотен из Праги в 1648 году и платила своим генералам жалованье произведениями искусства.

Наполеон крал, чтобы передать награбленное Лувру, а Сталин – Эрмитажу. Гитлер, честолюбивый акварелист, дважды отвергнутый Академией изобразительных искусств Вены, собирался открыть музей в своем родном Линце в Австрии, где хранились бы все значительные произведения мира. Самые выдающиеся экспонаты Британского музея, первой национальной галереи, открытой в 1759 году в эпоху Просвещения, включая бронзу Бенинского царства, вывезены из Нигерии, Розеттский камень украден из Египта, а мраморные барельефы Элгина выдраны им из Парфенона в Греции.

Торговцы предметами искусства и аукционные дома, говорит Брайтвизер, наихудшие из всех: они все по уши в грязи. Историк первого века Плиний Старший описал бесчестные приемы торговцев искусством в императорском Риме, а в сентябре 2000-го аукционы «Кристи» и «Сотби» в итоге заплатили штраф в пятьсот двенадцать миллионов долларов за надувательство покупателей и продавцов посредством ценового сговора. Сомнительные личности торгуют яркими красками вот уже две тысячи лет подряд.

Каждая похищенная работа дает ему новый повод, чтобы украсть самому, говорит Брайтвизер, и каждый в мире искусства в некотором смысле вор. Если он не ухватит то, чего ему хочется, это, считает он, сделают другие. Кто-то крадет, называя галеристу сумму по телефону, он же приобретает экспонаты с помощью швейцарского армейского ножа. По самым скромным меркам, он жулик громадного масштаба в вечно злачном месте мира искусств. Возможно, мечтает Брайтвизер, когда все будет сказано и сделано, он будет вписан в историю искусств как герой.

12

После похищения Кранаха на аукционе «Сотби» и праздничного ужина в доме бабушки с дедушкой Брайтвизер с Анной-Катрин и матерью возвращаются домой. Уже поздно, и мать уходит к себе в комнату, а наша парочка поднимается наверх, прихватив с собой аукционный каталог. Они отпирают дверь и закрывают ее за собой на засов. Затем падают на кровать и вынимают «Сибиллу Клевскую» из каталога, вдали от посторонних глаз трепетно держат в ладонях, без рамы, без стекла, без толпы, без охранников.

Они рассматривают и тыльную сторону, всю в неровностях от восковых печатей с гербами семей, владевших картиной: остановки на пути длиной в четыреста пятьдесят лет, от Кранаха к ним в руки. Держа этот единственный и неповторимый экземпляр, Брайтвизер пылает от счастья, говорит он, освобождается от стресса после кражи и наконец-то в состоянии в полной мере насладиться подарком, который они намерены скрывать от всего остального мира.

Никому и никогда не разрешается входить в их комнаты в мансарде, не исключая родственников или ремонтных рабочих. Если что-то ломается, то так и остается сломанным, либо они чинят сами. «Тайная жизнь, – говорит Брайтвизер, – это идеальная жизнь». Он недурной мастер на все руки, этому он научился от матери, у которой имеется огромный набор инструментов и которая так ловко шпаклюет стены, что Брайтвизер называет ее «королевой шпаклевки».

Роль хранителя украденного искусства избавляет Брайтвизера от лишних занятий, которые он вынужденно терпел, когда все еще думал приспособиться к миру: тусоваться, пить пиво, сплетничать, предаваться мелким радостям жизни, которые он, по сути, считает абсурдными. «Искусство заняло для него место общества», – поясняет психотерапевт Шмидт. Большинство людей, обнаруживает Брайтвизер, неинтересны либо не заслуживают доверия (а подчас и все вместе).

«Я по природе одиночка», – говорит он. По его убеждению, он, Анна-Катрин и искусство образуют равносторонний треугольник – все сбалансировано, ничего более не требуется. Его мечта – сбежать со своей девушкой и всем награбленным и поселиться на острове, подобно Робинзону Крузо.

Анна-Катрин выбирается из дома несколько чаще. Она общается со своими коллегами в больнице, у нее имеется пара друзей, с которыми она и Брайтвизер время от времени встречаются, хотя никогда не приглашают домой, даже на первый этаж. Один случайный взгляд – и всему конец. Обычно они выходят куда-нибудь попить лимонада. Но так или иначе, Анна-Катрин и Брайтвизер не могут честно говорить о том, кто они и чем занимаются, то есть не могут быть самими собой, что отравляет саму суть искренней дружбы.

«Мы двое, – говорит Брайтвизер, – существуем в замкнутой вселенной». За исключением музейных новостей и заметок об их кражах, он едва обращает внимание на мир снаружи. Читает тома по истории, а не сводки текущих событий. Парочка, кажется, по большей части герметично заперта в мансарде, их жизнь залита красками и пронизана волнениями, однако все