Пикассо и его женщины - Сергей Юрьевич Нечаев Страница 17

Возможно, как раз в этот момент он решил дать себе передышку. Возможно, он просто устал так жить — без постоянной женщины, без уверенности в завтрашнем дне… Как бы то ни было, но мысль о женитьбе уже не оставляла его. А вскоре вопрос этот уже выглядел практически решенным.

— Я еду в Барселону, чтобы представить Ольгу, мою невесту, моей матушке, — церемонно говорил он.

— Примите мои поздравления, — столь же церемонно отвечал ему Дягилев.

И тихонько вздыхал, ведь он понимал, что уже потерял одну из своих «куколок»…

Глава седьмая

Поездка в Испанию

Единственный язык, на котором они могли общаться, — это французский. Он-то и стал для них языком любви. По признаниям друзей Пикассо, Ольга говорила по-французски не хуже, чем он сам, для которого, после того как он покинул Испанию, французский язык стал почти родным.

После одного из спектаклей они были представлены королю Испании Альфонсо XIII из рода Бурбонов и королеве Евгении, которые считали себя поклонниками русского балета и посетили почти все представления. Ольга выглядела удивительно естественно и гармонично рядом с королем и королевой, и это еще больше восхитило Пикассо. С этой женщиной, излучавшей такое удивительное спокойствие, он надеялся найти гармонию и любовь, которые были так необходимы ему, чтобы творить.

К середине 1917 года о любви Пикассо и Ольги Хохловой знали уже все. В июле они организовали для испанских друзей Пабло большой банкет в Барселоне.

Всего они провели в Испании четыре удивительно счастливых месяца. При этом Пикассо не торопился знакомить Ольгу с образчиками и глубинами своего кубистического творчества. Наверняка он боялся, что оно ее отпугнет или вызовет насмешки. Основания для таких опасений у него были. В этот период он много рисовал ее, причем делал это в манере реалистической, сугубо классической, т. е. без искажений, что называется «похоже», тщательно и точно выводя все детали.

Как видим, ради Ольги Пикассо даже возвратился к классическим канонам — таково было влияние любви! Она же не переносила непонятные ей эксперименты в живописи и все время повторяла:

— Я хочу, узнавать свое лицо.

— Слушаюсь! — с готовностью отвечал ей художник и исполнял эту ее просьбу так долго, как только мог.

Биограф Пикассо Джон Ричардсон приводит такой пример: Ольга настояла на том, чтобы он продал свою знаковую картину того периода «Авиньонские девицы», на которой были запечатлены барселонские путаны с улицы Авиньон. Пикассо просто вынужден был расстаться с этим полотном. Он продал его за смехотворную сумму — 25 тысяч франков, но он выполнил ее пожелание. Любовь к Ольге вдохновляла Пикассо, и он уступал ей, успокаивая себя тем, что ее красота, типичная красота русских мадонн, настолько реальна, что и портреты ее должны создаваться именно в реалистической манере.

Роланд Пенроуз пишет:

«Полотном, в котором он выразил весь свой накал страстей, был портрет Ольги в мантилье. В этом выполненном в общепринятом стиле портрете, первом из многочисленных полотен, изображавших Ольгу, воплощено его преклонение перед красотой его молодой возлюбленной. Она изображена на нем с величайшей нежностью».

А ведь других он рисовал совсем не так, и когда позирующие ему люди потом не выражали своего восхищения, он с издевкой говорил им: «Вы говорите, непохожи? Значит, вам придется такими стать!»

Короче говоря, ради Ольги Пикассо начал заметно менять манеру своего художественного письма, и этот период погружения в реализм у него затянулся надолго.

Сближение с русской балериной, безусловно, оказало на маэстро и большое общеумиротворяющее воздействие.

Сдержанная Ольга, так непохожая на его предыдущие музы, была совершенно иной породы, иной душевной организации, и Пикассо не мог этого не понимать.

В ноябре 1917 года в Барселоне Пикассо познакомил Ольгу со своей матерью, доньей Марией Пикассо Лопес. (Его отец, дон Хосе Руис Бласко, умер за четыре года до этого.)

В Барселоне он остановился у матери, а она — в пансионе «Рансини». Донья Мария приветливо встретила будущую невестку. Некоторые биографы Пикассо даже утверждают, что она «пришла в восторг от ее утонченной, нежной, такой своеобразной красоты». А уж сценическое искусство Ольги якобы и вовсе поразило ее. Трудно сказать, так ли это, но донья Мария точно ходила на спектакли с участием Ольги, но однажды, грустно взглянув на нее, предупредила: «Бедная девочка! Ты понятия не имеешь, на что обрекаешь себя! Будь я твоей подругой, то посоветовала бы тебе не выходить за него ни под каким предлогом. Я не думаю, что с моим сыном, который озабочен только собой, сможет быть счастлива хоть одна женщина».

Почему она так сказала? Наверное, она просто слишком хорошо знала своего сына. А может быть, она это сказала из нежности и сочувствия.

А вот версия биографа Пикассо Карлоса Рохаса:

«Каковы бы ни были причины, но донья Мария не приняла Ольгу с той сердечностью, с какой в свое время они с мужем встретили Фернанду Оливье. И если донья Мария хотела, чтобы Пикассо и Фернанда соединили свои судьбы, то Ольгу она намеками пытается отговорить от брака, который представляется ей неизбежно неудачным».

Ничего себе — намеками! Она открыто говорит о том, что с ее сыном Ольге не следует связывать свою судьбу. Эти слова доньи Марии Ольга потом вспомнит не один раз. Но сейчас она пропустила их мимо ушей. Она была счастлива, переполнена своей любовью и строила самые радужные планы на будущее.

Глава восьмая

Я обязан на тебе жениться

Когда «Русский балет Дягилева» отправился в Латинскую Америку, Ольга решила остаться. Выбор между трудной жизнью рядовой балерины и браком с преуспевающим живописцем был для нее сделан. Вернувшись во Францию, они поселились в маленьком домике в парижском пригороде Монруж.

Пикассо продолжал много работать — обычно по ночам. Однажды, разбуженный бомбардировкой (как-никак продолжалась Первая мировая война!) и загоревшись мыслью поработать, он не нашел чистого холста и стал ожесточенно писать прямо на недавно подаренной ему картине