Это история счастливого брака - Энн Пэтчетт Страница 20

Веруем ли мы в Бога и католическую церковь? Да.

Будем ли мы воспитывать наших детей католиками? Да.

Вступаем ли мы в брак по легкомыслию? Нет.

Этот брак может разрушить только смерть? Смерть?

Смерть. То есть, если у нас ничего не выйдет, все, что мне остается, – это умереть. Меня попросили поклясться, что я предпочитаю смерть разводу. В этот самый момент, еще до того, как все началось, я поняла, чем закончится мой брак.

Мне в любом случае следовало это понять, потому что, вступая в брак, я не была счастлива с моим мужем. Прежде чем пожениться, мы прожили вместе два с половиной года, так что у меня было достаточно ясное понимание того, как мы ладили. Так себе. Трудно говорить о разводе, даже не вступив в брак, и все же я предпочла бы вообще не выходить за него. Мы были похожи на самую обычную несчастливую пару: если не кричали друг на друга, если я не плакала, между нами воцарялась невыносимая тишина. Мы не поддерживали друг друга. Не были друг к другу добры. Факты таковы: я вышла за него, хотя мне не стоило этого делать, и впоследствии рассталась с ним. Выбежала из дома, поймала попутку до аэропорта и купила билет в один конец до Теннесси.

Время от времени меня спрашивают: если ты знала, что ничего не получится, зачем вышла за него? Все, что я могу ответить: я не знала, как этого избежать. Мне казалось, я слишком глубоко увязла, – еще до того, как были разосланы приглашения, еще до помолвки. Возможно, мне не хватало опыта, возможно, ума. Наши отношения возникли в результате импульса, который привел нас туда, где мы оказались, и у меня не было ни малейшего представления, как положить этому конец – до того самого вечера за четыре дня до нашей свадьбы, когда мне очень простыми словами обозначили выбор: развод или смерть. Моя смерть. Мне было двадцать четыре года, ему тридцать один. Единственный способ выбраться из идущего на полном ходу поезда – спрыгнуть, но в тот момент казалось, что земля проносится мимо слишком быстро, и я оцепенела. Поэтому и солгала. Сказала «да».

Да, этот брак может разрушить только смерть.

* * *

Я развелась с мужем чуть больше года спустя после того, как вышла за него, – по этой самой причине я до сих пор время от времени путаюсь и говорю, что мы пробыли вместе четыре года. Но это тоже ложь; на самом деле меньше. Ох, как бы мне хотелось протянуть пять лет. А еще лучше – десять. Чтобы я могла сказать: «Видите, как я старалась? Я сделала все, что могла, Бог мне свидетель; у меня не было другого выхода». Тот год семейной жизни высосал из меня по капле все мужество. Но что такое год – не брак, а так, долгое свидание. Я представляла, как после моего разрыва с мужем на улице меня останавливают женщины: «Что твой год по сравнению с моими пятнадцатью, двадцатью, тридцатью восьмью? Что твои узкие бедра нерожавшей женщины по сравнению с моими – я рожала четырежды. Представь себе целую жизнь, проведенную плечо к плечу. Кому принадлежит этот дом на фото? Тебе абсолютно не на что жаловаться».

Конечно же, никто не говорил ничего подобного, по крайней мере никто из разведенных. На самом деле все обстояло как раз наоборот. Сама того не зная, я провалилась в подземелье и получила секретное членство в самом большом клубе мира. Разведенные. Мы были повсюду. Неделю спустя после того, как я ушла, мне позвонил страховой агент и сказал, что муж вычеркнул меня из всех полисов и я должна подписать согласие, поскольку на тот момент все еще была замужем. Но потом он признался мне: «Вы не обязаны этого делать. Вам просто нужно немного подождать». На следующий день после подачи документов на развод мне позвонила секретарша юриста, чтобы узнать, как у меня дела. Оказалось, ее браку тоже пришел конец, и это была ее первая работа после того, как она провела полжизни в роли домашней жены. Наконец, когда я подавала заявку на персональную кредитную карту и женщина по телефону спросила, замужем ли я, а я не нашлась что ответить, она перестала спрашивать и назвала меня зайкой. «Зайка, – сказала она. – Я понимаю».

Они обладали эмпатией – смысл этого слова я поняла впервые, потому что внезапно обнаружилось, что оно относится и ко мне. Возможно, это было вообще единственное, что я испытывала, помимо подавленности и чувства вины. Уйдя от мужа, я обосновалась на маминой софе и наблюдала за гостями Опры Уинфри. За женщинами без образования с шестью детьми, за женщинами без запасного аэродрома, которых день за днем колотили собственные мужья – за холодную еду, за неаккуратно сложенные полотенца, а то и вообще ради удовольствия. Я видела, как со зрительских мест поднимаются мужчины и женщины: «Я вам нисколько не сочувствую. Почему вы не ушли? Если бы кто-то хотя бы раз поднял на меня руку, я бы тут же ушла. Ну хоть немного-то самоуважения нужно иметь!»

Я подалась вперед. Я узнала голос. Я была той аудиторией. Раньше я думала, что не потерплю ничего, кроме порядочности и доброты. Полагала, что любой, кто соглашается на меньшее, делает это добровольно, что ему это в каком-то смысле нравится. Но в тот момент мне захотелось оказаться в телестудии. Я поднялась бы с мягкого ковшеобразного кресла, отстегнула микрофон. Обняла бы гостью за плечи и прошептала ей на ухо: «Зайка, я знаю. Ты и подумать не могла, что все сложится вот так». У меня не было детей; когда я вернулась домой, члены моей чудесной семьи встретили меня в аэропорту и поцеловали сотню раз. У меня было хорошее образование и много друзей. Мой муж не бил меня, о чем нередко сам же упоминал. Я была замужем лишь год, и при всем том, что у меня было, я едва набралась сил, чтобы уйти. Это так выматывает, что невозможно думать даже о том, чтобы найти чемодан, не говоря уже о том, куда вы пойдете и как будете добираться, когда чемодан будет собран. Я начала понимать не только незнакомцев. Моя мать развелась с моим отцом, когда мне было