Сергей Черняховский - Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012) Страница 21

Потом было РАО «ЕЭС». Чубайс в считанные месяцы повысил зарплаты ее сотрудникам и обеспечил их лояльность — и принялся раздавать ее частным собственникам, утверждая, что создав конкуренцию между производителями электроэнергии, он обеспечит снижение цен на нее для потребителей. Единая система электроэнергетики существовать перестала — цены со времени «реформирования» выросли уже в разы. Кто не верит — может сравнить свои собственные платежные квитанции за последние десять-пятнадцать лет.

Потом было «Роснано» — самым крупным и растиражированным достижением разработок которой стал автоматизированный «магазин без продавцов» — который пока можно было увидеть лишь на выставке. Потому что разработкой новых технологий «Роснано» не занимается, и пока там есть Чубайс — заниматься не будет. Оно распределяет деньги между теми, кто их запрашивает, обещая что-нибудь сделать — оно не формирует заказы и политику государства в области разработки нанотехнологий. Просто в силу того, что Чубайс не умеет что-либо экономическое организовывать. Он умеет делить и продавать то, что было создано до него.

В отличие от собственно капиталистов он не умеет определить, что производить выгодно, вложить в это деньги и организовать производство. Он не умеет создавать — он умеет отбирать.

Глазьев его сильно задел тем, что попытался поставить вопрос о том, как в России воссоздать производство. Как что-либо создавать. Сама постановка вопроса — уже неприемлема для Чубайса и стоящих за ним кланов. Во-первых, потому, что они просто не понимают и не знают, как что-либо создавать и когда об этом начинают говорить — они ощущают свою беспомощность и ущербность.

Во-вторых, потому, что организация производства требует вложения денег. А если деньги вкладывать в производство — они не достанутся им для, по существу, непроизводительных спекуляций.

В-третьих, потому что если вдруг в стране начнет работать производство — окажется тут же, что можно обойтись без них и что они лишь два десятилетия паразитировали на остатках советской экономики.

Поэтому предложения Глазьева и им, и Чубайсу неприемлемы и опасны. И они это понимают. И возразить им хотят. Но правды сказать, почему им эти предложения невыгодны — не могут. А ответить концептуально — тем более не могут. И в силу некомпетентности. И в силу того, что возражать на почти очевидное — бессмысленно.

Блестящая женщина с тоскливым детством…

Она великолепная женщина.

Ее отец был японским коммунистом, эмигрировавшим в СССР в 1939 году и работавшим на Иновещании. Мать — дочерью сахалинского лавочника-коллаборационаста, осужденного за сотрудничество с оккупантами. Они познакомились в Хабаровске, когда отец, хотевший выучить русский, обратился к ее матери, известной как хороший учитель английского языка.

Сестра по матери — мастером ОТК на советском заводе и с сугубо советским сознанием. Брат по отцу — японским антикоммунистом. Все детство она чувствовала себя одинокой — и со временем по своей инициативе подружилась с обоими.

Ее любил отец, но взяв с собой на закрытый курорт и поселив в отдельном домике, мог две недели и о ней не вспоминать. Ее любила мать, но могла, купив по тем временам сверхдорогой подарок, слишком часто вовлекать в общую жизнь, которой, в семье, в общем-то, и не было.

Летом родители отправляли ее в пионерлагерь на две-три смены, начиная с шести лет и до пятнадцати. Лагеря она возненавидела навсегда. А родители, спрашивали: «Поедешь на следующую смену в другой лагерь?» Хотя ее мнение ими никогда не учитывалось.

Она была одиноким ребенком, комплексовавшим в общении со сверстниками, казавшимся самому себе слишком необычным — и одиноко тосковавшим без общения что дома, что вне его.

Она любила литературу и математику — и плохо знала историю и ничего не понимала в географии. При этом терялась, отвечая на уроках. Хотя бойцовские качества были изначально: кровь самурая и кровь коммуниста свое брали. Однажды попала в фехтовальную секцию — и оказалось, что получается блестяще. Но когда пришлось выбирать: шесть часов тренировок в день и заброшенная учеба или отказ от спортивной карьеры для учебы — ни с кем не советуясь, сделала выбор в пользу учебы.

Логично, что дочь японского коммуниста, работавшего на Иновещании поступила в Университет Дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Поскольку у нее получалась математика — она оказалась на экономическом факультете. Отец очень хотел, чтобы она защитила диссертацию — и она стала кандидатом наук.

На экзаменах из-за некоммуникабельности она терялась и становилась косноязычной — и однажды преподаватель, оборвав, сказал: «Ставлю пять. Но либо научитесь гладкой речи — либо в жизни будет ждать много проблем». Она послушалась. Она вообще в те годы была послушным человеком и привыкла делать то, что говорили мужчины. И она умела подчинять себя логике. Однажды в детстве ее привезли в Одессу. Она не умела плавать, и никто не учил. Она села на берегу моря и рассуждая логически, рассчитала, что нужно делать, чтобы поплыть — и поплыла.

Она слушалась старших. Слушалась мужей. Слушалась отца. К концу 1980-х ее приятель, начинающий тогда авантюрист Константин Боровой скажет ей: «Хватит работать доцентом и читать политэкономию. Иди в кооперацию» — и она пойдет. Кто-то считает ее успешным предпринимателем. Кто-то полагает, что все ее бизнес-успехи ей принесли ее мужчины. Но с тех пор она никогда не бедствовала. Впрочем, она не бедствовала и раньше: зарплата советского доцента составляла 280–320 «брежневских рублей. В нынешних деньгах — 84–96 тысяч. Нынешние доценты получают в разы меньше.

Правда, кто-то считает, что бизнес-успехи ее последних мужей были уже производными от ее политической карьеры.

Еще тогда, когда отец на две недели оставил ее одну с подругой в Мисхоре и она окунулась в крымскую жизнь, она вдруг поняла, что напрасно комплексовала: к ней тянулись и мужчины, и женщины. Она была умна, ярка, интересна. Она стала понимать это постепенно — но она могла быть лидером.

Отправив ее в кооперацию, Боровой увлекся новой забавой: начиналась выборная пора, и он подбил ее выдвинуться в депутаты Моссовета. Хотел сделать Председателем комитета по собственности и получить доступ к ведению новых прибыльных дел. Но что-то показалось ей в затее сомнительным, и она свою кандидатуру сняла. Боровой провел на эту должность подругу Гусинкого — ни он, ни Гусинский об этом сожалеть оснований потом не имели.

А она… ей все больше нравилось внимание и подиум. После одинокой зажатости в детстве она ощутила опьянение вниманием. Начинается пора многопартийности в ее самой увлекательной неконтролируемой фазе, вместе с Боровым она создает Партию Экономической Свободы и становится ее руководителем. Она впитывает внимание и поклонение. Она рада, что научилась говорить. Она добирает недоданное в детстве внимание, компенсирует скуку и одиночество. Все происходящее для нее — игра. Венецианский карнавал. В глазах мелькают новые лица — влиятельных политиков, и другие глаза — уже опьяненных ею.