Эльдар Ахадов - Кругосветная география русской поэзии Страница 23

Ибо на горе в ночном вселенском ветре он почуял что безнадежно до самых потаенных жил и костей голодных любит и жалеет всех людей на земле – и убийц и убиенных… и злых и добрых…

И еще он подумал что падучие звезды и метеориты – это далекие самолеты погибших во грехе нелюбви и насилия запредельных цивилизаций…

Ийхххххххх!..

Но Книга Заклятий обреченно влекла его

Тогда он взял Книгу покоробленную но еще живую! еще живучую! Еще чреватую неотвратимыми Пророчествами…

– О Великий Небесный Бог! Убей Зверя Зла! Убей Сатану Шайтана! Убей Эльджессаса с головой быка! с глазами поросенка! с ушами слона! с рогами оленя! с шеей страуса! с грудью льва! с хвостом барана! с ногами верблюда! с жезлом Моисея с печатью Соломона

О Великий Небесный Бог! Убей убийцу народов и стран и деревьев и камней и вод и птиц и рыб! Убей Америку!..

Пусть падут на нее все горящие самолеты!

И станут песком забвенья все ее хищные падучие небоскребы!..

Низведи на неё необъятные несметные падучие всесжигающие звездопады и метеоритные ливни.

Низведи ввергни в океаны мириады падучих звезд и метеоров

И от них океаны вспухнут восстанут поднимутся и уйдут из берегов и затопят неправедную кишащую злыми человеками землю страну народ

И это будет Встреча Огня и Воды! Пламени и Потопа!

Останутся только пастухи со стадами пахучими кормильными своими на высоких снежных горах…

Тут слепой кеклик очнулся в смертной сырой ивовой клетке и неожиданно свежо неповрежденно запел забился изошел хрустальными чистшими первозданными родниковыми переливчатыми гортанными трелями

И трели эти не давали мальчику уснуть или умереть…

Вьетнам

Городницкий Александр Моисеевич

ВЬЕТНАМВьетнам. Он снится мне во сне.Весёлым шумным днём,В ночной недолгой тишинеЯ думаю о нём.

Там солнце душное встаётВ дыму, в крови, в золе,Но бьётся маленький народНа маленькой земле.

Крадутся в джунглях наугад,Неслышные, как тень,Отряды худеньких солдат,Похожих на детей.

А в городах, где гром и темьЗенитных канонад,Ведут в укрытие детей,Похожих на солдат…

Ползёт с газетной полосыПожара едкий чад,Несет игрушки в школу сын —Посылка для ребят.

И песню вспоминаю я,Что в детстве пели мне:Трансвааль, Трансвааль, страна моя,Ты вся горишь в огне.

Грузия

Есенин Сергей Александрович

БАТУМКорабли плывут в Константинополь.Поезда уходят на Москву.От людского шума ль иль от скопа льКаждый день я чувствую тоску.Далеко я, далеко заброшен,Даже ближе кажется луна.Пригоршнями водяных горошинПлещет черноморская волна.Каждый день я прихожу на пристань,Провожаю всех, кого не жаль,И гляжу все тягостней и пристальнейВ очарованную даль.Может быть, из Гавра иль МарселяПриплывет Луиза иль Жаннет,О которых помню я доселе,Но которых вовсе – нет.Запах моря в привкус дымно-горький,Может быть, мисс Митчел или КлодОбо мне вспомянут в Нью-Йорке,Прочитав сей вещи перевод.Все мы ищем в этом мире буромНас зовущие незримые следы.Не с того ль, как лампы с абажуром,Светятся медузы из воды?Оттого при встрече иностранкиЯ под скрипы шхун и кораблейСлышу голос плачущей шарманкиИль далекий окрик журавлей.Не она ли это? Не она ли?Ну да разве в жизни разберешь?Если вот сейчас ее догналиИ умчали брюки клеш.Каждый день я прихожу на пристань,Провожаю всех, кого не жаль,И гляжу все тягостней и пристальнейВ очарованную даль.А другие здесь живут иначе.И недаром ночью слышен свист, —Это значит, с ловкостью собачьейПробирается контрабандист.Пограничник не боится быстри.Не уйдет подмеченный им враг,Оттого так часто слышен выстрелНа морских, соленых берегах.Но живуч враг, как ни вздынь его,Потому синеет весь Батум.Даже море кажется мне индигоПод бульварный смех и шум.А смеяться есть чему причина.Ведь не так уж много в мире див.Ходит полоумный старичина,Петуха на темень посадив.Сам смеясь, я вновь иду на пристань,Провожаю всех, кого не жаль,И гляжу все тягостней и пристальнейВ очарованную даль.

Мориц Юнна Петровна

БЕТАНИПамяти Георгия Леонидзе

В ту ночь взошло двенадцать лунНад ослепительной Бетани,И раздавалось пенье струн,И ветра слышалось топтанье.

Горы немыслимый изломНапоминал ограды ада,Когда сидели за столомЛицом в окно. Текла прохлада

С небес на ветви и с ветвейНа скулы, волосы и плечи,Питая нежностью своейИ бег кровей, и рокот речи.

Шарманка завелась в саду,В старинном каменном предместье.Когда еще сюда придуИ что найду на этом месте?

Чудесна бытности длина,Блаженна тяжкая корзина.А над Бетани ночь темна,Как рот поющего грузина.

Так в шестьдесят втором годуВиднелся мир однажды летом.Когда еще сюда приду?И что найду на месте этом?

Мориц Юнна Петровна

ВЕЧЕРНИЙ СВЕТПамяти Симона Чиковани

Ослик топал в Гантиади,Рыжий, тощий, молодой.Человечек топал сзади,Рыжий, тощий, молодой.Козьим сыром и водойТорговали на развилках,Соус огненный в бутылкахЖдал соития с едой.Геральдический петухСпал в подоле у старушки,И языческой пирушкиРеял крупный, зрелый дух.Этот день почти потух,Своды светом обнищали,Но дорогу освещалиМоре, ослик и пастух.Золотистые кругиИсточали эти троеИ библейские торгиОсвещали под гороюНезаметно для других,Но любовно и упорно.Ослик ел колючки терна,Пастушок – фундучьи зерна.Где-то рядышком, из рая,Но совсем не свысока,Пела нежная валторна,К этой ночи собираяВсе разрозненное в мире,Все разбросанное ветромЗа последние века.

Вознесенский Андрей Андреевич

ГРУЗИНСКИЕ ДОРОГИВас за плечи держалиРучищи эполетов.Вы рвались и дерзали, —Гусары и поэты!И уносились ментикиМеж склонов-черепах…И полковые медикиКопались в черепах.Но оставались песни.Они, как звон подков,Взвивались в поднебесьеДо будущих веков.Их горная дорогаКрутила, как праща.И к нашему порогуДобросила, свища.И снова мёртвой петлеюНесутся до рассветаТакие же отпетые —Шоферы и поэты!Их фары по спиралиУходят в небосвод.Вы совесть потеряли!Куда вас занесет?!Из горного озонаВ даль будущих вековЛетят высоким зовомГудки грузовиков.

Тарковский Арсений Александрович

ДОЖДЬ В ТБИЛИСИМне твой город нерусскийВсе еще незнаком, —Клен под мелким дождем,Переулок твой узкий,Под холодным дождемСлишком яркие фары,Бесприютные парыВ переулке твоем,По крутым тротуарамБесконечный подъем.Затерялся твой домВ этом городе старом.Бесконечный подъем,Бесконечные спуски,Разговор не по-русскиУ меня за плечом.Сеет дождь из тумана,Капли падают с крыш.Ты, наверное, спишь,В белом спишь, Кетевана?В переулке твоемВ этот час непогожийЯ – случайный прохожийПод холодным дождем,В этот час непогожий,В час, покорный судьбе,На тоску по тебеЧем-то страшно похожий.

Мандельштам Осип Эмильевич

Мне Тифлис горбатый снится,Сазандарей стон звенит,На мосту народ толпится,Вся ковровая столица,А внизу Кура шумит.Над Курою есть духаны,Где вино и милый плов,И духанщик там румяныйПодает гостям стаканыИ служить тебе готов.Кахетинское густоеХорошо в подвале пить, —Там в прохладе, там в покоеПейте вдоволь, пейте двое, —Одному не надо пить!В самом маленьком духанеТы обманщика найдешь,Если спросишь «Телиане» —Поплывет Тифлис в тумане,Ты в бутылке поплывешь.Человек бывает старым,А барашек молодым,И под месяцем поджарымС розоватым винным паромПолетит шашлычный дым…

Есенин Сергей Александрович

ПОЭТАМ ГРУЗИИПисали раньшеЯмбом и октавой.Классическая формаУмерла.Но ныне, в век нашВеличавый,Я вновь ей вздернулУдила.Земля далекая!Чужая сторона!Грузинские кремнистые дороги.Вино янтарноеВ глаза струит луна,В глаза глубокие,Как голубые роги.Поэты Грузии!Я ныне вспомнил вас.Приятный вечер вам,Хороший, добрый час!Товарищи по чувствам,По перу,Словесных рек кипениеИ шорох,Я вас люблю,Как шумную Куру,Люблю в пирах и в разговорах.Я – северный ваш другИ брат!Поэты – все единой крови.И сам я тоже азиатВ поступках, в помыслахИ слове.И потому в чужойСтранеВы близкиИ приятны мне.Века всё смелют,Дни пройдут,Людская речьВ один язык сольется.Историк, сочиняя труд,Над нашей рознью улыбнется.Он скажет:В пропасти временЕсть изысканья и приметы…Дралися сонмища племен,Зато не ссорились поэты.СвидетельствуетВещий знак:Поэт поэтуЕсть кунак.СамодержавныйРусский гнетСжимал все лучшее за горло,Его мы кончили —И вотСвобода крылья распростерла.И каждый в племени своем,Своим мотивом и наречьем,Мы всякПо-своему поем,Поддавшись чувствамЧеловечьим…Свершился дивныйРок судьбы:Уже мы большеНе рабы.Поэты Грузии,Я ныне вспомнил вас,Приятный вечер вам,Хороший, добрый час!..Товарищи по чувствам,По перу,Словесных рек кипениеИ шорох, Я вас люблю,Как шумную Куру,Люблю в пирах и в разговорах.

Полонский Яков Петрович

Сатар! Сатар! Твой плач гортанный —Рыдающий, глухой, молящий, дикий крик —Под звуки чианур и трели барабаннойМне сердце растерзал и в душу мне проник.

Не знаю, что поешь; я слов не понимаю;Я с детства к музыке привык совсем иной;Но ты поешь всю ночь на кровле земляной,И весь Тифлис молчит – и я тебе внимаю,Как будто издали, с востока, брат больнойЧерез тебя мне шлет упрек иль ропот свой.

Не знаю, что поешь – быть может, песнь Кярама,Того певца любви, кого сожгла любовь;Быть может, к мести ты взываешь – кровь за кровь, —Быть может, славишь ты кровавый меч Ислама —Те дни, когда пред ним дрожали тьмы рабов…Не знаю, – слышу вопль – и мне не нужно слов!

Ахмадулина Белла Ахатовна

Сны о Грузии – вот радость!И под утро так чиставиноградовая сладость,осенившая уста.Ни о чем я не жалею,ничего я не хочу —в золотом Свети-Цховелиставлю бедную свечу.малым камушкам во Мцхетавоздаю хвалу и честь.Господи, пусть будет этовечно так, как ныне есть.Пусть всегда мне будут в новостьи колдуют надо мнойродины родной суровость,нежность родины чужой.

Полонский Яков Петрович

СТАРЫЙ САЗАНДАРЗемли, полуднем раскаленной,Не освежила ночи мгла.Заснул Тифлис многобалконный,Гора темна, луна тепла…

Кура шумит, толкаясь в темныйОбрыв скалы живой волной…На той скале есть домик скромный,С крыльцом над самой крутизной.

Там, никого не потревожа,Я разостлать могу ковер,Там целый день, спокойно лежа,Могу смотреть на цепи гор:

Гор не видать – вся даль одетаЛиловой мглой, лишь мост висит,Чернеет башня минарета,Да тополь в воздухе дрожит.

Хозяин мой хоть брови хмурит,А, право, рад, что я в гостях…Я все молчу, а он все курит,На лоб надвинувши папах.

Усы седые, взгляд сердитый,Суровый вид, но песен жарЕще таит в груди разбитойМой престарелый сазандар.

Вот, медных струн перстом касаясь,Поет он, словно песнь егоСпособна, дико оживляясь,Быть эхом сердца моего!

«Молись, кунак, чтоб дух твой крепнул,Не плач, пока весь этот мирИ не оглох и не ослепнул,Ты званый гость на божий пир.

Пока у нас довольно хлебаИ есть еще кувшин вина,Не раздражай слезами небаИ знай – тоска твоя грешна.

Гляди – еще цела над намиТа сакля, где, тому назадПолвека, жадными глазамиЛовил я сердцу милый взгляд.

Тогда мне мир казался тесен,Я умирал, когда не могНа празднике, во имя песен,Переступить ее порог.

Вот с этой старою чингуриПри ней бывало на двореЯ пел, как птица после буриХвалебный гимн поет заре.

Теперь я стар, она – далеко!И где? – не ведаю, но верь,Что дальше той, о ком глубокоТы, может быть, грустишь теперь…

Твое мученье – за горами,Твоя любовь – в родном краю,Моя – над этими звездамиУ бога ждет меня в раю!»

И вновь молчит старик угрюмый,На край лохматого ковраСклонясь, он внемлет с важной думой,Как под скалой шумит Кура.

Ему былое время снится…А мне?.. Я не скажу ему,Что сердце гостя не стремитсяЗа эти горы ни к кому,

Что мне в огромном этом миреНевесело, что, может быть,Я лишний гость на этом пире,Где собралися есть и пить,

Что песен дар меня тревожит,А песням некому внимать,И что на старости, быть может,Меня в раю не будут ждать!

Заболоцкий Николай Алексеевич

ТБИЛИССКИЕ НОЧИОтчего, как восточное диво,Черноока, печальна, бледна,Ты сегодня всю ночь молчаливоДо рассвета сидишь у окна?Распластались во мраке платаны,Ночь брильянтовой чашей горит,Дремлют горы, темны и туманны,Кипарис, как живой, говорит.Хочешь, завтра под звуки пандури,Сквозь вина золотую струюЯ умчу тебя в громе и буреВ ледяную отчизну мою?Вскрикнут кони, разломится время,И по руслу реки до зариПолетим мы, забытые всеми,Разрывая лучей янтари.Я закутаю смуглые плечиВ снежный ворох сибирских полей,Будут сосны гореть, словно свечи,Над мерцаньем твоих соболей.Там, в огромном безмолвном просторе,Где поет, торжествуя, пурга,Позабудешь ты южное море,Золотые его берега.Ты наутро поднимешь ресницы:Пред тобой, как лесные царьки,Золотые песцы и куницыЗапоют, прибежав из тайги.Поднимая мохнатые лапки,Чтоб тебя не обидел мороз,Принесут они в лапках охапкиПерламутровых северных роз.Гордый лось с голубыми рогамиНа своей величавой трубе,Окруженный седыми снегами,Песню свадьбы сыграет тебе.И багровое солнце, пылаяВсей громадой холодных огней,Как живой великан, дорогая, —Улыбнется печали твоей.Что случилось сегодня в Тбилиси?Льется воздух, как льется вино.Спят стрижи на оконном карнизе,Кипарисы глядятся в окно.Сквозь туманную дымку вуалиПробиваются брызги огня.Посмотри на меня, генацвале,Оглянись, посмотри на меня!

Заболоцкий Николай Алексеевич

Я ТРОГАЛ ЛИСТЫ ЭВКАЛИПТАЯ трогал листы эвкалиптаИ твердые перья агавы,Мне пели вечернюю песнюАджарии сладкие травы.Магнолия в белом убореСклоняла туманное тело,И синее-синее мореУ берега бешено пело.Но в яростном блеске природыМне снились московские рощи,Где синее небо бледнее,Растенья скромнее и проще.Где нежная иволга стонетНад светлым видением луга,Где взоры печальные клонитМоя дорогая подруга.И вздрогнуло сердце от боли,И светлые слезы печалиУпали на чаши растений,Где белые птицы кричали.А в небе, седые от пыли,Стояли камфарные лаврыИ в бледные трубы трубили,И в медные били литавры.

Израиль