Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки Страница 23

Стараюсь прогнать с глаз картину ночи на Крещатике, где сейчас ветер покачивает повешенных. Всех не перевешают!

26 января

Случайно узнала, что в бюро метрик требуется регистратор. Собственно говоря, мне об этом сказала кухарка. Какой же это чудный человек! Исподволь следит за мной, улыбается, а вчера сказала тепло и душевно, как мать:

— Тяжела для вас эта работа, Ксана. Долго вы тут не выдержите — заболеете. Не на ваш она характер…

Сегодня, когда вымыла пол и села чистить картошку, она отозвала меня в сторонку и шепотом сказала:

— Пойдите сейчас же в комнату шесть, в бюро метрик, по-нашему загс. Это недалеко от кухни. Пройдете лишь коридор и свернете вправо, а там поговорите с Виноградовым, заведующим. Это вроде хороший человек. Регистратора у него нет, потому что председатель назначил туда какую-то учительницу из города, а она передумала. Для нее это далеко, с первого числа движение трамваев снова прекратится. Сегодня в кабинете председателя я слышала об этом разговор…

К нам подошла техничка, искавшая какую-то тряпку. Елена Михайловна дала тряпку, кому-то — нож, а затем, стоя около плиты и помешивая «нисчемный» суп в котле, продолжала:

— А ведь вы человек грамотный.

Я потеряла всякий интерес к картошке и в обеденный перерыв пошла в шестую комнату, где застала начальника бюро отдыхающим после так называемого обеда.

Мне навстречу из-за стола поднялся высокий сухощавый человек пожилого возраста, которого согнули не столько годы, сколько голод. Истощенное, почерневшее, как земля, лицо, какой-то потусторонний взгляд глаз из-под синих очков сделали этого человека похожим на мертвеца. Испугавшись его вида, я едва не убежала. От этой ошибки меня спас приветливый голос:

— Чем могу помочь?

Тогда, осмелев, подошла ближе. Убедившись, что начальник бюро еще живой, рассказала, что прослышала о свободном месте регистратора, что сама я учительница, поступившая на работу в столовую, здесь же, при управе, но еще не оформлена, так как работаю всего несколько дней, что председатель, мол, послал переговорить с ним о месте регистратора.

Поинтересовался моим образованием, где именно на Куреневке живу, какая семья, есть ли дети…

Чтобы разжалобить, наговорила, что детей у меня трое (их же у нас действительно трое!), что муж погиб в плену (сама даже похоронила!), что на иждивении-дети погибшего брата, сестра с детьми… Не знаю, что бы еще наговорила, но его, видимо, несчастья давили не меньше, чем нас, и он сочувственно оказал:

— Хорошо, я не буду искать себе регистратора. Уладьте дело с председателем или с городской управой, с отделом женской секции, а потом приходите работать. Образование ваше меня вполне устраивает, к тому же вы еще словесница…

С заявлением решила обратиться в женскую секцию. Непосредственно председатель может мне отказать, резервируя эту должность для кого-нибудь из знакомых. Но когда в женской секции на заявления напишут «принять и оформить», то примет: так более официально и вернее.

Решила действовать, нисколько не откладывая. Нетерпение лишает покоя, удерживает лишь поздний час, а то сегодня же метнулась бы в город.

Заявление у меня написано, а свободного времени тоже достаточно. Ни на чем не могу сосредоточиться.

В душе почему-то зреет надежда, что я действительно буду работать в загсе. Что ни говори, а бюро метрик нельзя сравнить со столовой: оно может оказаться куда более полезным местом для «грамотной невольницы», которая ищет возможность непосредственно помогать людям и стремится сделать что-нибудь более значительное и нужное, чем подавать на стол пустые помои. Наконец, должность в этом бюро ближе свяжет с другими отделами такого важного учреждения, как управа.

27 января

В восемь часов вышла из дому. Утро морозное, но с теплым ветерком, мелким снежком. Идти приятно, хоть тяжело и жарко: мело несколько дней, снегу много, a сил мало, так как с утра и росинки не было во рту, даже «понык» не перепал.

Нетерпение подгоняет, а мысли ткут дорогое кружево оптимистических мечтаний, несбыточных желаний.

Бреду. Обгоняю, или голодные обшарпанные фигуры опережают меня, слышу громкие разговоры о людском горе, глубокие вздохи, в жалобах людей улавливаю надежду и безнадежность, то не высказанное до конца, о чем вслух нельзя говорить…

Дорожки, с утра протоптанные пешеходами, — узенькие, сторониться устала, а потому пошла по мостовой. Какая-то женщина, не столь пожилая, сколько истощенная, едва тянет санки с дровами. Утомившись фантазировать молча, решила переключиться на более реальное и полезное.

— Давайте-ка я вам помогу!

Женщина благодарно на меня посмотрела:

— Спасибо.

Беру в одну руку портфель, другой — гужи саней. Дрова тут же становятся легче, и санки, словно ничем не нагруженные, быстро покатились за нами.

Везем и беседуем. Она рассказала про свое горе (недавно похоронила дочь), о бедности (содержит на мизерный заработок трех голодных внучат), про свои надежды (может, вернется с войны зять, может быть, хоть отец будет у детишек?)… Кабы знать, что война не затянется надолго, а то боится слечь, что же тогда с детьми будет?

— Лучше бы дочь меня похоронила, чем я должна была ее хоронить, молодую веточку… И все из-за войны этой проклятой…

Слезы затуманили ей глаза. Внезапный порывистый ветер смахнул одну такую слезу, которая обожгла мне руку…

В таком горе как успокоишь? Слова бледны и бессильны.

— Берегите хоть себя для детей… Вот и Подол.

— Дровишки продам, — в голосе ее еще дрожит слеза, — будет похлебка и картошка детям. А дети-то какие! Спасибо вам, милая, за ласковое слово, за помощь. Вы, вижу, ученая, а простой человек. Пускай все ваши желания исполнятся за вашу доброту!

Я пошла, улыбнувшись ее пожеланиям.

В эти тяжкие и черные дни люди рады каждому ласковому слову… Оно дает им силу. Исполнятся ли сегодня мои желания?

И они начали осуществляться.

На это были свои причины, но сегодня мне посчастливилось во всем, что задумала сделать.

Возле двери приемной посетителей было еще мало, и женщина, к которой мне нужно было обратиться по вопросу работы, была свободна. Едва успела сказать, что я учительница, как она взяла из рук мое заявление и только переспросила:

— А сейчас место регистратора свободно?

— До вчерашнего дня было свободно, потому что учительница Чайка…

— Знаю. Значит, свободно.

Не успела я ей ничего рассказать, как она написала на заявлении категорическое: «Принять и оформить регистратором», адресовав резолюцию председателю управы. Поблагодарила, удивленная коротким приемом и быстрой удачей. Хотела было рассмотреть, какая хотя бы она собою, но как раз подошли к ней две какие-то женщины, с плачем начали что-то рассказывать.