Эрик Дешодт - Людовик XIV Страница 28

Деятельность Летелье внутри военной администрации до такой степени утвердила превосходство канцелярской службы — пера — над аристократией шпаги, откуда родом все генералы, что Людовик стал допускать людей недворянского звания в ряды этой исконной элиты… А Лувуа еще усилит влияние пера.

Отец очень рано сумел оценить способности сына, который оказался выдающимся организатором, здравомыслящим, точным, неутомимым, но лишенным воображения и дерзости человеком с душой полицейского, для которого главное — неразглашение тайны. По милости Лувуа, с его заносчивостью и склонностью к крайним мерам, король совершит свои самые большие ошибки: насильственные «воссоединения», разграбление Пфальца, преследование гугенотов в Севеннах. Особо печальную известность приобрело опустошение Пфальца (1689), поссорившее Францию с немецкими князьями.

Он мог быть сколь угодно грубым и резким, лишь бы заставить повиноваться себе, но мог быть и добрым малым, щедрым и поразительно деликатным. Например, он подарил одному из своих друзей, шевалье де Ножану, не имевшему состояния, восхитительный дом с чудесным садом, возведенный за несколько недель в пригороде Парижа, на холме Мёдон, на месте жалкого строения, которое он ему ранее подарил. Ножан, по возвращении из армии, едва не лишился чувств при виде этого подарка.

Для Кольбера Лувуа является постоянным источником тревог. В какой-то момент, а именно в 1671 году, когда король назначает хранителем печатей Лувуа, а не Кольбера, который также был в числе кандидатов на эту должность, кажется, что Лувуа может его потеснить. В этом же году на освободившееся со смертью Гуго де Лионна место в секретариате иностранных дел назначается ставленник клана Летелье Симон Арно маркиз де Помпонн.

Кольбера вскоре начинают беспокоить расходы Лувуа. В 1666 году он пишет своему господину: «Сир, я полагал, что вопрос такой важности, как сбор войск и их продвижение, не может быть доверен молодому человеку двадцати четырех лет от роду, не имеющему опыта, очень горячему, поскольку властью, дарованной ему на его посту, он может разорить королевство и хочет его разорить, тогда как я хочу спасти его».

Разорить королевство? Кольбер видит, что финансовое положение, на восстановление коего он потратил пять лет, находится под угрозой из-за расходов короля, ведь для него ничто, о чем бы ни шла речь, не является достаточно прекрасным, когда дело касается его престижа. Кольбер пишет о маневрах и парадах, проведения которых желает король: «Ваше величество до такой степени смешивает свои развлечения с сухопутной войной, что весьма затруднительно отделить их друг от друга. Ваше величество было хорошо осведомлено о тех беспорядках, кои вызывают в провинциях эти бесконечные перемещения войск, и о том, как велико недовольство населения…»

Критика эта вызвана «увеличением численности и красоты» королевской гвардии, и лишь Кольбер позволяет себе такого рода замечания: «Чудовищное различие между этими частями королевской гвардии и остальной армией приводит в уныние офицеров и солдат последней и в конце концов разрушит ее, ибо всякий хороший офицер или солдат станет делать всё возможное, чтобы попасть в королевскую гвардию».

Он настаивает: «Это слишком чувствительное отличие его гвардии во всём охладит усердие всех прочих подданных. Для великих королей не должно быть различия между последним и самым далеким из его подданных и самым ближним. Ни Франциск I, ни Генрих IV никогда не делали подобных различий; последний часто набирал свою лейб-гвардию из старых служак».

Старые служаки — это шесть первых, самых старых пехотных полков: Пикардия, Пьемонт, Шампань, Наварра, Нормандия и Морская пехота.

Но королевская гвардия остается неприкосновенной. 20 лет спустя 27 мая 1685 года, сделав смотр Королевскому полку, Людовик, теперь уже вовсе не молодой человек, говорит Лувуа: «Мой полк так прекрасен и я так им доволен, что мне хочется расцеловать Моншеврёя» (командира полка).

А еще через три десятка лет, 19 апреля 1714 года (в следующем году он умрет) он скажет о французских и швейцарских гвардейцах: «Я их часто видел, но никогда они не казались мне столь прекрасными».

Людовик ничего не меняет, и Кольбер, отравляющий ему удовольствие, выводит его из себя. Однажды, когда тот был болен, король удостоил его исключительной милости, приведшей в волнение двор: в сопровождении своих гвардейцев явился к больному с визитом и дал ему совет: «Кольбер, печаль рождает болезнь, будьте веселы, и вы поправитесь».

Безусловно, между королем и министром существовало некое подобие дружбы; ничего подобного не было в его отношениях с Лувуа.

Лувуа стал сюринтендантом Почтового ведомства в 1668 году и канцлером Ордена Святого Духа — в 1671-м. В 1683 году, после смерти Кольбера, он получил его должность сюринтенданта королевских строений, искусств и мануфактур.

Лувуа ввел Табель о рангах, которая открывала доступ к командным должностям лицам недворянского звания, а также учредил провинциальные вспомогательные войска, где действовала система разрядов, введенная Кольбером на флоте, что позволило довести численность армии до трехсот тысяч человек; также по его инициативе были организованы военные школы.

Лувуа создал лучшую в Европе службу снабжения армии, которая неутомимо и тщательно следила за обеспечением войск всем необходимым, контролируя исполнение всех, даже самых незначительных распоряжений: о закупках, складах, транспорте, доставке. Он лично проверял мешки с мукой, предназначенные для войска, и перевозившие их повозки, ощупывая их оси. Впервые солдаты стали регулярно получать пищевое довольствие и жалованье. Гражданская администрация и военные комиссары приобрели огромную власть, которая порой употреблялась во зло.

Лувуа является создателем самой сильной армии в Европе. А благодаря Кольберам — великому Кольберу и его сыну Сеньеле — военный флот достигнет своего апогея. За десять лет, что совершенно неслыханно в морском деле, имея лишь небольшое количество жалких судов, оставленных Мазарини, Кольбер строит и организует прекраснейший и могущественнейший в мире флот.

При Мазарини, старавшемся не раздражать англичан, созданный Ришелье флот пришел в такой упадок, что от него осталось лишь девять третьесортных кораблей, едва державшихся на плаву, три транспортных судна и полусгнившие галеры. Укрепившиеся на Йерских островах на юге Франции берберы хозяйничали везде, от Антибадо Перпиньяна. Моряки покидали страну. Треть экипажей голландца Рюйтера[85], одного из самых известных капитанов своего времени, состояла из французов. В 1661 году морской флот мог выставить тысячу пушек, а в 1674-м — шесть с половиной тысяч. Тремя годами ранее Франция имела уже двести военных кораблей, обогнав Англию и Соединенные провинции. Сверкающие золотом суда королевского флота превосходили все остальные красотой и совершенством конструкции. Англичане были в отчаянии.