Стефан Газел - Убить, чтобы жить. Польский офицер между советским молотом и нацистской наковальней Страница 40

Я пришел в себя только днем. Вокруг были люди, среди которых я увидел взволнованного Сташека. Кто-то обкладывал меня горячими кирпичами, кто-то считал пульс и слушал дыхание. Перед моими глазами пошли круги, и комната опять завертелась. Со мной пытались заговорить, но я не в состоянии был ответить.

Когда я опять пришел в сознание, увидел Маришку, сидящую на стуле, и Сташека, облокотившегося на кровать. Они не сразу заметили, что я пришел в себя.

– Как ты себя чувствуешь, Стефан? – спросил Сташек, увидев, что я смотрю на него.

Я попытался ответить, но ничего не получилось: язык словно прирос к гортани. Сташек дал мне воды, и это помогло.

– Что со мной, Сташек?

– То ли грипп, то ли пневмония.

– Мне казалось, что я умираю, – ответил я.

– Ты не умрешь. Доктор сказал, что ты выздоровеешь. Они спасли тебе жизнь.

– Кто они?

– Эти люди.

– А что случилось?

– Они увидели, как ты в голом виде ходишь по дому. Поняли, что у тебя жар. Ты бредил. Они уложили тебя в кровать. Обложили горячими кирпичами.

Маришка наблюдала за нами, но, конечно, ничего не понимала.

– Ты поблагодаришь их за меня, Сташек? – спросил я и, почувствовав слабость, закрыл глаза и уснул.

Я оставался в кровати несколько дней, и хозяева дома окружили меня вниманием и заботой. Сташек приносил новости о других поляках, живущих в городке, и сообщал об их планах относительно отъезда во Францию. Вечерами ко мне заходила Маришка, иногда одна, иногда со своим женихом Янушем. Маришка была прелестной девушкой, светловолосой, голубоглазой, со слегка вздернутым носиком и ярко-красными, не тронутыми помадой губами. Когда она улыбалась, у нее на щеках появлялись ямочки, которые добавляли ей очарования. У нее была изящная фигурка, и движения отличались необыкновенной грацией. Я с удовольствием наблюдал, как она движется по комнате, легко, словно танцуя. Маришка имела обыкновение неожиданно оглянуться, чтобы поймать мой восхищенный взгляд. От ее близости у меня шла кругом голова. Я с трудом сдерживался, когда она поправляла одеяло или взбивала подушку, чтобы мне было удобнее лежать. Но однажды я не выдержал. Когда она склонилась надо мной, я обхватил ее за талию и поцеловал. Одной рукой схватив меня за волосы, она подняла другую, явно собираясь отвесить мне пощечину, но в последний момент передумала. Взяв со стоявшего у кровати столика стакан с водой, она плеснула мне в лицо и вышла из комнаты с видом оскорбленной в лучших чувствах принцессы. В последующие три дня она приходила ко мне только в сопровождении Януша.

Мне не нравился Януш. Я ненавидел его за то, что на правах жениха он обнимал Маришку за плечи. Меня раздражал даже тон, каким он говорил с Маришкой, хотя я и не понимал ни слова. Его, похоже, тоже раздражало, когда мы с Маришкой говорили по-немецки. Его явно не устраивало наше со Сташеком присутствие, и он даже не пытался это скрывать.

Благодаря хорошему уходу я быстро поправлялся и меньше чем через неделю уже встал на ноги. Как гражданские беженцы, мы имели право свободно перемещаться по центру города, но не дальше. Рядом была граница с Югославией, которая проходила по широкой и глубокой реке Драве.

Мы со Сташеком получали от венгерских властей деньги на карманные расходы. Их хватало только на мыло и зубную пасту. В городе не было никакой промышленности, а значит, и возможности для нас заработать хоть какие-нибудь деньги. Стояла зима, и фермеры тоже не нуждались в наших услугах. Так что нет ничего странного в том, что поляки в Барче – там проживало около сотни поляков, расквартированных в частных домах, – большую часть времени занимались планированием побега в Югославию, а оттуда в Италию и Францию.

В соседнем с нами доме жили три студента из Варшавы, которые, как и мы со Сташеком, горели желанием попасть во Францию. Объединив усилия, мы составили план побега в Югославию. Требовалась лодка, чтобы пересечь Драву. Но в Барче уже пропало несколько лодок, украденных поляками, переправлявшимися в Югославию, и хозяева теперь запирали лодки на замок. Как-то один нетерпеливый поляк, расстроенный отсутствием лодок, украл большое корыто и попытался на нем под покровом ночи пересечь Драву. Корыто перевернулось, и беглец утонул. Когда тело вытащили из реки, были устроены похороны, на которых присутствовали все поляки, жившие в Барче.

Мост через Драву соединял Венгрию и Югославию, но он, конечно, круглосуточно охранялся с обеих сторон. Ходили слухи, что несколько поляков ухитрились переплыть Драву под мостом, но стоило им выйти на югославской стороне, как их тут же отправили обратно в Венгрию, где жандармерия применила к ним обычное в таких случаях наказание: их на две недели посадили в тюрьму. Позже еще двое поляков попробовали переплыть Драву, но один из них утонул, и мы опять ходили на похороны. Правда, другому повезло больше, и он ухитрился перебраться на ту сторону.

В благодарность за оказанное гостеприимство мы со Сташеком напилили и накололи столько дров, что под крышу заполнили все хозяйские сараи и навесы. Мы убирали снег, посыпали опилками дорожки, отремонтировали забор, радиоприемник, велосипед хозяина и швейную машинку хозяйки. Мы даже прочистили дымоход, а сажу я использовал для снеговика, которого мы вылепили в саду.

Днем мы помогали по хозяйству, а вечерами я с нетерпением ждал прихода Маришки; она работала регистратором у врача. После ужина я сидел в гостиной и наслаждался обществом очаровательной хозяйской дочки. Мы редко оставались вдвоем. Как правило, в гостиной всегда сидел кто-нибудь из ее родителей или Януш. Но в редкие моменты, когда удавалось остаться с Маришкой наедине, я на своем ломаном немецком и с помощью отдельных венгерских слов пытался выразить свое восхищение и рассказать о чувствах, которые испытывал к ней.

Обычно она смеялась в ответ, покачивая очаровательной головкой. Но однажды она вдруг отреагировала на мои слова.

– Интересно, скольким девушкам ты уже говорил эти слова, Иштван? – спросила она, переиначив мое имя на венгерский лад.

– Я никогда не испытывал ничего подобного и никогда не встречал более очаровательной девушки, чем ты. Правда, Маришка.

– А если ты встретишь еще более симпатичную девушку в Югославии, или во Франции, или где-нибудь еще, куда решишь отправиться, ты будешь говорить ей те же слова, а меня забудешь. Ведь так, Иштван?

– Я уверен, что другой такой девушки просто не может быть, – сказал я, в тот момент искренне веря в сказанные слова.

Маришка помолчала, а затем, отложив вязанье, спросила:

– Я знаю, что вы хотите убежать в Югославию, а оттуда еще дальше, и вам нужна лодка. Но к чему такая спешка? Почему вы хотите уехать? Вам что, плохо здесь?