Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском Страница 51

Мы тебя обнимаем и целуем и сделаем все возможное, чтобы увидеть тебя в «Метаморфозах», хотя говорят, что легче верблюду пролезть... чем попасть на твой спектакль.

Всегда твои, Л. и В. Ш.

...В первую годовщину смерти Шмакова, 21 августа 1989 года, Иосиф Бродский написал замечательное стихотворение.

ПАМЯТИ ГЕННАДИЯ ШМАКОВАИзвини за молчанье. Теперьровно год, как ты нам в киловаттахвыдал статус курей слеповатыхи глухих – в децибелах – тетерь.Видно, глаз чтит великую сушь,плюс от ходиков слух заложило:умерев, как на взгляд старожила —пассажир, ты теперь вездесущ.Может статься, тебе, хвастуну,резонеру, сверчку, черноусу,ощущавшему даже странукак безадресность, это по вкусу.Коли так, гедонист, латинист,в дебрях северных мерзнущий эллин,жизнь свою, как исписанный лист,в пламя бросивший, – будь беспределен,повсеместен, почти уловиммыслью вслух, как иной небожитель.Не сказать «херувим, серафим»,но – трехмерных пространств нарушитель.Знать, теперь, недоступный уздетяготенья, вращению блюдеци голов, ты взаправду везде,гастроном, критикан, себялюбец.Значит, воздуха каждый глоток,тучка рваная, жиденький ельник,это – ты, однокашник, годок,брат молочный, наперсник, подельник.Может статься, ты вправду целейв пляске атомов, в свалке молекулуглерода, кристаллов, солей,чем когда от страстей кукарекал.Может, вправду, как пел твой собрат,сантименты сильней без вместилищ,и постскриптум махровей стократ,чем цветы театральных училищ.Впрочем, вряд ли. Изнанка вещейкак защита от мины капризнойсолоней атлантических щейи не слаще от сходства с отчизной.Но, как знавший чернильную спесь,ты оттуда простишь этот храбрыйперевод твоих лядвей на смесьастрономии с абракадаброй.Сотрапезник, ровесник, двойник,молний с бисером щедрый метатель,лучших строк поводырь, проводникпросвещения, лучший читатель!Нищий барин, исчадье кулис,бич гостиных, паша оттоманки,обнажавшихся рощ кипарис,пьяный пеньем великой гречанки, —окликать тебя без толку. Ты,выжав сам все что мог из потери,безразличен к фальцету тщеты,и когда тебя ищут в партере,ты бредешь, как тот дождь, стороной,вьешься вверх струйкой пара над кофе,треплешь парк, набегаешь волнойна песок где-нибудь в Петергофе.Не впервой! так разводят кругив эмпиреях, как в недрах колодца.Став ничем, человек – вопрекипесне хора – во всем остается.Ты теперь на все руки мастак —бунта листьев, падения хунты —часть всего, заурядный тик-так;проще – топливо каждой секунды.Ты теперь, в худшем случае, пыль,свою выше ценящая небыль,чем салфетки, блюдущие стильтвердой мебели; мы эта мебель.Длинный путь от Уральской грядыс прибауткою «вольному – воля»до разряженной внешней среды,максимально – магнитного поля!Знать, ничто уже, цепью гремякак причины и следствия звенья,не грозит тебе там, окромя,знаменитого нами забвенья.

Эти откровенные, сильные строки, написанные Бродским своему «двойнику и молочному брату», стали лучшим памятником Геннадию Шмакову.

Глава XVI

ЛИБЕРМАНЫ И ЛИБЕРМАНИЯ

В предыдущей главе не раз упоминались имена Алекса и Татьяны Либерман, близкиx друзeй Бродского и Шмакова, сыгравших очень важную роль в их жизни. О них мне хочется рассказать более подробно.

Оба русские по происхождению, Александр и Татьяна Либерман принадлежали к безвозвратно уходящему в прошлое классу старой русской интеллигенции, «последних из могикан».

Благодаря революции, Гражданской войне и установлению в России советской власти судьба, проделав фантастические виражи, вознесла их на «Монблан» артистического Нью-Йорка, в жизни которого они играли весьма существенную роль.

Алекс в течение почти полувека возглавлял крупнейшую журнальную империю «Conde Nast Publications», которая включает такие популярные журналы, как «Вог», «Вэнити Фэр», «Аллюр», «Травелер», «Хаус и Гарден», «Мадемуазель» и другие издания, выходящие в Америке миллионными тиражами. Кроме того, Либерман был выдающимся скульптором, одним из мировых лидеров абстрактного экспрессионизма.

Его жена, урожденная Татьяна Алексеевна Яковлева, племянница известного художника Александра Яковлева, прославилась в русском литературном мире как парижская любовь Маяковского. «Приди на перекресток моих больших и неуклюжих рук», – написал ей поэт. Он упорно добивался ее любви, несколько раз делал предложение и получил отказ.

Бродский встретился с Либерманами в Нью-Йорке в 1974 году, и они перезнакомили его с «evеrybody who was anybody» (со всеми, кто что-то из себя представлял) в мире искусства и ввели его в нью-йоркский «литературный свет». Алекс первый начал публиковать в «Воге» прозу Иосифа по-английски. Услышав в 1974 году его стихи, Татьяна безапеляционно сказала: «Помяните мое слово, этот мальчик получит Нобелевскую премию».

Когда в Нью-Йорке появился Шмаков, Бродский познакомил его с Либерманами, а вскоре после нашего приезда Иосиф и Гена представили Алексу и Татьяне и нас с Витей.

Это произошло в нью-йоркском музее «Метрополитен», где показом посвященного Либерману документального фильма «Lifetime Burning» (что вольно можно перевести как «Одержимость») отмечалось его шестидесятипятилетие. Фильм рассказывал о различных сферах деятельности Либермана – художника, скульптора, журналиста, фотографа – и произвел на нас большое впечатление.

В конце вечера Бродский и Шмаков подвели нас к Либерманам.