Ирина Озерова - Память о мечте (сборник) Страница 51

Из афганской поэзии

(перевод с пушту)

Сулейман Лаик

(р. 1931)

Новая мелодия

Снова мелодия битвы звучит.Слушай, что эта мелодия значит?Либо загадка любви озадачит,Либо свиданьяЛюбовь не назначит…Сердце печальною песней стучит!Боль от ее красоты все острее,Пишет онаТолько кровью моею,И, как всегда, обжигает, не грея…Локон любимой любовью завит.Книгу учитель забрал в медресе,Пир посвятилНесказанной красе.Я подружился с гулякой, как все.Песню любовь моя переиначит.Все мое тело трепещет: «Люблю!»Кружит мне голову, как во хмелю.Старую лодку мою потоплю.Новый мотив поцелуя не спрячет!

Движение

Природа ищет силу во вращенье:И время, и пространство – все в движенье.Пока ты спишь под шерстью одеяла,Другой переплавляет в путь мгновенье.Ты на тропинку загоняешь коз,Я вижу горных туч коловращенье.Как жаль, что ты лежишь в объятьях сна!Куда ни погляжу – весь мир в движенье.Ты вытащил на берег свой корабль:Ведь океан во гневе и смятенье.Не будь невеждой, если ты не рабИ если есть в груди сердцебиенье.Я не поэт для соловьев и роз —Земля, вода и небо – все в движенье.Веду я караван ночей и днейИ песней прославляю пробужденье.Я счастлив, если мой земляк – в движенье.

Моя Родина

О, Родина! Моя живая плоть!Мой дом и колыбель, все – до гробницы вплоть.Ты – как отцовский кров, как материнский плач,Вот почему меня вовек не побороть.Ты из живых цветов постелешь мне постель,Не дав меня репьям случайным уколоть.В ущельях гор крутых, в долинах бурных рекВсех песен не пропеть, всех зерен не смолоть.И каждый камень твой стать крепостью готов,Здесь зубы враг ломал – тебя не побороть!Склонюсь к твоим ногам в своем смиренье горд —О, Родина, лишь ты моя душа и плоть.

Знамя народа

Меня качели мысли раскачали,Я погружаюсь в океан печали.Когда бы смог я в кровь тиранов окунуться,Тогда б рекою слез я плыл в иные дали.Наставник, снизойди до моего уменья,Оставь меня в огне, чтоб я сгорал, сгорал,Я снова, как Меджнун перед Лейлой, бессилен.Иду с надеждой в путь, сияет цель, как лал.Танцую танец свой, в одежду слов одет.Я – знамя в страждущих руках народа,И содрогаюсь я в страданьях многих лет.Кто я? Родной народ, что вдаль меня ведет, —Движенью этому конца и края нет.

Ради тебя

Я, кому велели плакать жизни горькие печали,Я, которого несчастья каждодневно удручали,Я, кого свои желанья искушали и терзали,Я, которого и в детстве сиротою притесняли,Я, кто слышал голос тигра и змеи, шипящей жаля,Я, кого к стреле обиды недостойно приковали,Я, кто, как пастушья дудка, слышен во дворцах едва ли,Я, которому все люди о недоле рассказали,Я, кого в огонь бросали, словно семена спелани,И в цветке костра вращали саблями тупого страха,Я, который не однажды в играх времени жестокихПадал в прах лицом и снова гордо восставал из праха.Все стерплю, омоюсь кровью…Родина! Я жив любовью.

Из индийской поэзии

*(перевод с телугу)

Девараконда Балагангадхра Тилак

(род. в 1921 г.)

Моя поэзия

Моя поэзия – не философский трактат,Не та, что слывет интеллектуальной,Не хаос модерна, который все берут напрокат,Не монумент устойчивости патриархальной.

Хрустальные волны лунных морей,Благовонные светильники цветов джаджи,Волшебный мир колоннады моейВо дворце сандаловом многоликих чудес на параде.

Острые когти страданий из всех веков,Поступки героев, их гибели путь кровавый,Меч милосердия, мир и любовь без слов —Вот подвиг искусства, не осененного славой.

Голуби сострадания, в глазах у которых страх, —Это строки мои;Молнии гнева народного, обратившие зло во прах, —Это строки мои;Нежные девушки, танцующие в лунных лучах, —Это строки мои.

Отчет о жизни и смерти клерка

Покойный Котишвара Рао,Как следствие установить смогло,В наш век холодный воплощал теплоМинувшее.

О праведное время!Для полицейского скупого раяГодился он,Поскольку жил без тайны,Без заговоров,Даже без врагов —Случайно жилИ умер он случайно.

И однако,В отеле «Дилакс»,В номере тринадцатьСкончался Рао в деловой беседе,А это —Знак его плохих манер.Все ясно,И не стоит разбираться…Его начальник мог бы, например,Увидеть в смерти нарушенье долга.(Боялся лифтов клерк.)А на поверкуОпасней был восход ступенек долгий,Шел клерк по лестнице пешком,И сердце исполнительного клеркаПриказы отказалось выполнять.И этот бунтЗакрыл глаза навечно.Врач просто засвидетельствовал смерть.Была анкета клерка безупречна:Отец был клерком,Дед и прадед тоже…И стала исполнительностьСемейной,Покорность, респектабельность —Их путь.А в доме —Одна старуха-бабка,Шесть детей,Единственная кошкаИ однаЖена, клянущая свое здоровьеИ тяжесть вечную квартирной платы,Две комнатыПлюс ванна и чердак.

Носил покойный красные рубашки,Хотя не знал он цвета коммунистов.Любил по узким улочкам бродить,Хотя не понимал сюрреалистов,Гуляя, бормотал и улыбался,Хоть не был йогом в воплощенье этом,И в небо отрешенно он смотрел,Хотя и не был никогда поэтом.Он аккуратно погашал долги молочнику —Все до последней пайсы.Всегда, когда был месяц на исходе,Его жена и дети голодали.Он иногда себе позволить могХодить на уличные представленья,Но не курил сигар,Дешевых даже.

Раз в год ходил в кино.Но не был членом организацииЛитературной или политической —Не все ль равно?На выборах он голос отдавал тому,Кому советовал начальник.Он гимны Богу по субботам пел,Патикабеллам[3] с наслажденьем ел.Не брал он взяток,Не бранил коллег,Он верил в Бога,Одарял калек.Однако за день до своей почтенной смертиОн друга, дрогнув в первый раз, спросил:«Как счастье выглядит? И как его достигнуть?»Незнанье это отягчало, как ярмо,А потому и смерть его должна быОставить на лице страны клеймо.

Уходите, уходите