Александр Бондаренко - Милорадович Страница 57

Быть может, не одно боевое соперничество вызвало в Милорадовиче его враждебность к князю Багратиону. Последний, как Главнокомандующий, не мог не обратить внимания на то, что Валахия, находясь под непосредственным начальством Милорадовича, не выполняла ничего, что на нее падало по разным поставкам для войск. В Валахском диване всеми делами распоряжался известный интриган грек Филипеско»[790].

По этому поводу князь Багратион писал графу Аракчееву: «Общий наш приятель Михайло Андреевич крепко виноват против меня. Он кричал и писал — я дам пример всем служить и повиноваться и т. п., на поверку вышло, что не хочет расставаться с мамзель Филипеско, в которую по уши влюблен. Любовь его — Бог с ним, пусть бы веселился, но отец ее наш первый враг, и он играет первую роль во всей Валахии. Наш приятель за него уцепился крепко, и способу нет никакого отделить, ибо что бы я ни затеял, тотчас турки узнают от Филипеско. Наш приятель влюблен до сумасшествия, и способа нет с ним ладить… Наш Михайло благословенный сделался от любви как дитя блаженный. Будет придираться, беситься, а в резон ввести не могу никак, ибо влюбленный человек лишается почти рассудка. Я вам говорю сие для того, что вы его любите, и я очень люблю; он добрый, благородный, честный и все хорошее имел, но теперь узнать невозможно его. Из доброго человека сделался самым настоящим интриганом валахским. Его надо отсюда вывести; со временем любовь пройдет — он же нам спасибо скажет, а между тем избавится и от разорений. Он должен в Бухаресте около 35 тысяч рублей — шутка ли? Истинно любя, его надо уволить: он очень желает, говорят, в Киев военным губернатором»[791].

Это перспектива, а пока «…корпус генерала Милорадовича, перешедший по случаю его болезни в командование графа Каменского, оставлен в Гирсово»[792].

Видно, что герой наш сильно запутался: любовь, интриги, служебные трения и материальные проблемы… Многое, кстати, можно понять из его приватного письма к графу Аракчееву: «Вы сами судить можете, сколь много требует обязанность моя объяснить все насчет Филипеско мне известное и оправдать его. Я препроводил к графу Румянцеву[793] прошения обоих греков, объяснил также некоторые обстоятельства, касающиеся бояр, кои необходимо нужно знать для открытия интриг, но умолчал о тех, где более наши замешаны, что я одному вам мог вверить. Одного назвал Безака, который так известен, что терять ему нечего. Мне бы приятно было, ежели бы назначено было следствие. Сей единый способ опровергнуть сильное действие денег и интриг с давнего времени, и столь тонко и осторожно производимых…»[794]

Не будем лезть в эти хитросплетения, в коих и современники разобраться не могли — даже полгода спустя Милорадович писал оправдательные письма Аракчееву и сменившему его на посту военного министра генералу Барклаю-де-Тол-ли — по крайней мере, поведение его нам достаточно понятно. Хотя выдержку из еще одного письма к Аракчееву привести необходимо: «Здесь подозревают, что князь Ипсиланти имеет тайным образом частое сношение с Валахией. Деньги — великие способы. В бытность мою в Бухаресте французский генерал Себастиани, проезжая через оный из Константинополя, сказал мне, что тотчас после Тильзитского мира князь Ипсиланти старался сыскать у Порты прощение и ее покровительство, но что Себастиани, узнав сие через своих доверенных, помешал ему в этом. Генерал Себастиани хотел о сем сказать покойному фельдмаршалу, к коему он из Бухареста отправился»[795].

Информация об Ипсиланти представляет определенный интерес и в случае достоверности реабилитирует Милорадовича. Но гораздо для нас важнее будет его знакомство с генералом Себастиани, героем Вены и Аустерлица…

Стоит отметить и то, что Милорадович пользовался расположением государя, который поручил ему формирование близ Могилева новой армии: «Назначив составить армию в числе 45 тысяч, начальство над оною, требующее непосредственных воинских достоинств, нахожу нужным поручить генералу опытному и искусному в делах военных. Измеряя важность сего поста известными Мне военными достоинствами вашими и многократными опытами отличных заслуг, вами ознаменованных, с удовольствием пользуюсь сим случаем доказать Мою к вам доверенность, препоручая командование оной вам»[796].

Но что-то не сложилось, и «…в апреле того же года, по высочайшему повелению была ему поручена должность киевского военного губернатора»[797]. Однако теперь недавно еще вожделенная должность Михаила Андреевича не привлекала — тянулся за ним изрядный «шлейф», а потому, отправляясь из Могилева в Киев, он сообщал графу Аракчееву: «Нахожусь в таком положении, что обязан просить содействия в получении мне увольнения от службы, ибо время не позволяет подать формальную челобитную. Я утруждал о сем государя, но не удостоился ответом. Чувствуя, что и время покажет, что я более заслужил милости и одобрения, нежели гнев, просился я в Петербург и в том получил отказ… Надеясь получить просимое увольнение, сего же дня спешу в Киев. Неусыпно стараться буду исполнить долг, сколько человеку возможно, но между тем прошу всепокорнейше ваше сиятельство употребить милость и доверенность к вам всемилостивейшего нашего государя в благодетельствующий поступок, и испросите мне увольнение от службы. Сие вам легко, я же для службы более не гожусь, быв один раз напуган, всего боюсь и нет более во мне той решительности и твердости, которая одна нужна против сплетней, иначе настоящей службы быть не может»[798].

Прощаясь с Молдавской армией, заметим, что ее руководству трагически не везло. «В русском штабе, столь блестящем в начале кампании, начались раздоры. Прозоровский в свое время требовал отозвания Кутузова; Багратион добился отозвания Милорадовича. Сам Багратион был отозван на основании полученных в Петербурге донесений о беспорядке, царившем в его армии»[799].

Об отзыве Петра Ивановича существует несколько версий.

«Неудачная осада Силистрии и возвращение русской армии на левый берег Дуная вызвали неудовольствие императора Александра на князя Багратиона, который вследствие этого просил об увольнении его от звания Главнокомандующего; просьба Багратиона была принята»[800].

Когда «…к Силистрии подходила уже другая половина армии великого визиря, русские же войска ниоткуда не могли ожидать себе подкрепления. Завязывать новый бой при подобных условиях представлялось Багратиону безрассудным; он решил отступить за Дунай и приостановить военные действия, рассчитывая возобновить их весной, с новыми, более значительными средствами и по вновь составленному им плану. Об этом он донес в Петербург, но там его заподозрили в нерешительности и робости, и в марте 1810 года был назначен новый Главнокомандующий»[801].