Эльдар Ахадов - Кругосветная география русской поэзии Страница 7

Ирландия

Гиппиус Зинаида Николаевна

ПОЧЕМУО Ирландия, океанная,Мной не виденная страна!Почему ее зыбь туманнаяВ ясность здешнего вплетена?Я не думал о ней, не думаю,Я не знаю ее, не знал…Почему так режут тоску моюЛезвия ее острых скал?Как я помню зори надпенные?В черной алости чаек стон?Или памятью мира пленноюПрохожу я сквозь ткань времен?О Ирландия неизвестная!О Россия, моя страна!Не единая ль мука крестнаяВсей Господней земле дана?

Испания

Плещеев Алексей Николаевич

ГИДАЛЬГОПолночь. Улицы МадридаИ безлюдны и темны.Не звучат шаги о плиты,И балконы не облитыСветом палевым луны.Ароматом ветер дышит,Зелень темную ветвейОн едва-едва колышет…И никто нас не услышит,О сестра души моей!Завернись в свой плащ атласныйИ в аллею выходи.Муж заснул… Боязнь напрасна.Отдохнешь ты безопасноУ гидальго на груди.Иль как червь до утра гложетРевность сердце старика?..Если сны его встревожат,Шпага острая поможет, —Не дрожит моя рука!Поклялся твоей красоюМстить я мужу твоему…Не владеть ему тобою!Знаю я: ты злой семьеюПродана была ему!Выходи же на свиданье,Донья чудная моя!Ночь полна благоуханья,И давно твои лобзаньяЖду под сенью миртов я!..

Волошин Максимилиан Александрович

КАСТАНЬЕТЫИз страны, где солнца светЛьется с неба жгуч и ярок,Я привез себе в подарокПару звонких кастаньет.Беспокойны, говорливы,Отбивая звонкий стих, —Из груди сухой оливыСталью вырезали их.Щедро лентами одетыС этой южной пестротой:В них живет испанский зной,В них сокрыт кусочек света.И когда Париж огромныйВесь оденется в туман,В мутный вечер, на диванЛягу я в мансарде темной,И напомнят мне онеИ волны морской извивы,И дрожащий луч на дне,И узлистый ствол оливы,Вечер в комнате простой,Силуэт седой колдуньи,И красавицы плясуньиСтан и гибкий и живой,Танец быстрый, голос звонкий,Грациозный и простой,С этой южной, с этой тонкойСтрекозиной красотой.И танцоры идут в ряд,Облитые красным светом,И гитары говорятВ такт трескучим кастаньетам.Словно щелканье цикадВ жгучий полдень жарким летом.

Пушкин Александр Сергеевич

Я здесь, Инезилья,Я здесь под окном.Объята СевильяИ мраком и сном.Исполнен отвагой,Окутан плащом,С гитарой и шпагойЯ здесь под окном.Ты спишь ли? ГитаройТебя разбужу.Проснется ли старый,Мечом уложу.Шелковые петлиК окошку привесь…Что медлишь?.. Уж нет лиСоперника здесь?..Я здесь, Инезилья,Я здесь под окном.Объята СевильяИ мраком и сном.

Маковский Сергей Константинович

СТАРЫЙ ХРАМЗдесь было капище Венеры; смутный следего доныне жив. Потом здесь готы были.Но воины пустынь, арабы, их сменили,и стал мечетью храм на много, много лет.

И после новых битв кровавых и победвожди Испании неверных оттеснили.Узорную мечеть они опустошилии бронзовым крестом венчали минарет.

О путник! ты глядишь на церковь христиан,на прежнюю мечеть, на капище Венеры…Как знать? Когда-нибудь, из незнакомых стран,сюда опять придут народы чуждой веры.Они сломают крест, завещанный векам.И возродится вновь все тот же старый храм.

Эренбург Илья Григорьевич

ГОНЧАР В ХАЭНЕГде люди ужинали – мусор, щебень,Кастрюли, битое стекло, постель,Горшок с сиренью, а высоко в небеКачается пустая колыбель.Железо, кирпичи, квадраты, диски,Разрозненные, смутные куски.Идешь – и под ногой кричат огрызкиЧужого счастья и чужой тоски.Каким мы прежде обольщались вздором!Что делала, что холила рука?Так жизнь, ободранная живодером,Вдвойне необычайна и дика.Портрет семейный, – думали про сходство,Загадывали, чем обить диван.Всей оболочки грубое уродствоНавязчиво, как муха, как дурман.А за углом уж суета дневная,От мусора очищен тротуар.И в глубине прохладного сараяНад глиной трудится старик гончар.Я много жил, я ничего не понялИ в изумлении гляжу один,Как, повинуясь старческой ладони,Из темноты рождается кувшин.

Городницкий Александр Моисеевич

У ИСПАНСКОЙ ГРАНИЦЫУ испанской границы пахнет боем быков —Взбаламученной пылью и запёкшейся кровью.У испанской границы не найдёшь земляков,Кроме тех, что легли здесь – серый крест в изголовье.

Каталонские лавры над бойцами шумят,Где-то плачут над ними магаданские ели.Спят комбриги полёгших понапрасну бригад,Трубачи озорные постареть не успели.

Эй, ребята, вставайте! – нынче время не спать.На седые шинели пришивайте петлицы.Вы бригаду под знамя соберите опятьУ испанской границы, у испанской границы!

Но молчат комиссары в той земле ледяной,Им в завьюженной тундре солнце жаркое снится.И колымские ветры всё поют надо мнойУ испанской границы, у испанской границы.

Заболоцкий Николай Алексеевич

БОЛЕРОИтак, Равель, танцуем болеро!Для тех, кто музыку на сменит на перо,Есть в этом мире праздник изначальный —Напев волынки скудный и печальныйИ эта пляска медленных крестьян…Испания! Я вновь тобою пьян!Цветок мечты возвышенной взлелеяв,Опять твой образ предо мной горитЗа отдаленной гранью Пиренеев!Увы, замолк истерзанный Мадрид,Весь в отголосках пролетевшей бури,И нету с ним Долорес Ибаррури!Но жив народ, и песнь его жива.Танцуй, Равель, свой исполинский танец,Танцуй, Равель! Не унывай, испанец!Вращай, История, литые жернова,Будь мельничихой в грозный час прибоя!О, болеро, священный танец боя!

Маршак Самуил Яковлевич

ДОН-КИХОТПора в постель, но спать нам неохота.Как хорошо читать по вечерам!Мы в первый раз открыли Дон-Кихота,Блуждаем по долинам и горам.

Нас ветер обдает испанской пылью,Мы слышим, как со скрипом в вышинеВорочаются мельничные крыльяНад рыцарем, сидящим на коне.

Что будет дальше, знаем по картинке:Крылом дырявым мельница махнет,И будет сбит в неравном поединкеВ нее копье вонзивший Дон-Кихот.

Но вот опять он скачет по дороге…Кого он встретит? С кем затеет бой?Последний рыцарь, тощий, длинноногий,В наш первый путь ведет нас за собой.

И с этого торжественного мигаНавек мы покидаем отчий дом.Ведут беседу двое: я и книга.И целый мир неведомый кругом.

Ахадов Эльдар Алихасович

Пред тобой расступаются пальмы,В ноги нежно ложится песок…Улыбается море, как тайна,Что хранит голубой завиток.И течет побережьем испанскимВслед тебе смуглолицая речь:Словно воздух искрится шампанским,Или звёзды касаются плеч.И одной лишь тебе, не смолкая,Шепчут волны всю ночь до утра,Как люблю я тебя, дорогая,В том краю, где дожди и ветра…

Италия

Майков Аполлон Николаевич

Пора, пора! Уж утро славит птичка,И свежестью пахнуло мне в окно.Из города зовет меня давноК полям широким старая привычка.Возьмем коней, оставим душный Рим,И ряд дворцов его тяжеловесных,И пеструю толпу вдоль улиц тесных,И воздухом подышим полевым.О! как легко! как грудь свободно дышит!Широкий горизонт расширил душу мне…Мой конь устал… Мысль бродит в тишине,Земля горит, и небо зноем пышет…Сабинских гор неровные краяИ Апеннин верхи снеговенчанны,Шум мутных рек, бесплодные поля,И, будто нищий с ризою раздранной,Обломок башни, обвитой плющом,Разбитый храм с остатком смелых сводовДа бесконечный ряд водопроводовОткрылися в тумане голубом…Величие и ужас запустенья…Угрюмого источник вдохновенья…Всё тяжко спит, всё умерло почти…Лишь простучит на консульском путиПо гладким плитам конь поселянина,И долго дикий всадник за горойВиднеется, в плаще и с палкой длинной,И в шапке острой… Вот в тени руиныЕще монах усталый и босой,Окутавшись широким капюшоном,Заснул, склонясь на камень головой,А вдалеке, под синим небосклоном,На холме мазанка из глины и ветвей,И кипарис чернеется над ней…Измученный полудня жаром знойным,Вошел я внутрь руин, безвестных мне.Я был объят величьем их спокойным.Глядеть и слушать в мертвой тишинеТак сладостно!.. Тут целый мир видений!..То цирк был некогда, теперь он опустел,Полынь и терн уселись на ступени,Там, где народ ликующий шумел,Близ ложи цезарей еще лежалиКуски статуй, курильниц и амфор:Как будто бы они здесь восседалиЕще вчера, увеселяя взорРистанием… но по арене длиннойЦветистый мак пестреет меж травойИ тростником, и розой полевой,И рыщет ветр, один, что конь пустынный.Лохмотьями прикрыт, полунагой,Глаза как смоль и с молниею взгляда,С чернокудрявой, смуглой головой,Пасет ребенок коз пугливых стадо.Трагически ко мне он руку протянул,«Я голоден, – со злобою взывая.-Я голоден!..» Невольно я вздохнулИ, нищего и цирк обозревая,Промолвил: «Вот она – Италия святая!»

Иванов Вячеслав Иванович

Покорный день сходил из облаков усталых,И, как сомкнутые покорные уста,Была беззвучна даль, и никла немотаЗеленохвостых чащ и немощь листв увялых,

И кроткою лилась истомой теплотаНа нищий блеск дубов, на купы пиний малых,И влажная земля, под тленьем кущ опалых,Была, как Смерть и Сев, смиренна и свята…

Таким явился мне, – о мертвая Равенна! —Твой лес прославленный, – ты, в лепоте святынь,Под златом мозаик хранительных забвенна!

И был таков твой сон и скорбь твоих пустынь,Где веет кротко Смерть, под миром Крыл лелеяМерцающую Жизнь, как бледный огнь елея.

Майков Аполлон Николаевич

Ах, чудное небо, ей-Богу, над этим классическим Римом!Под этаким небом невольно художником станешь.Природа и люди здесь будто другие, как будто картиныИз ярких стихов антологии древней Эллады.Ну, вот, поглядите: по каменной белой ограде разроссяБлуждающий плющ, как развешанный плащ иль завеса,В средине, меж двух кипарисов, глубокая темная ниша,Откуда глядит голова с преуродливой минойТритона. Холодная влага из пасти, звеня, упадает.К фонтану альбанка (ах, что за глаза из-под тениПокрова сияют у ней! что за стан в этом алом корсете!)Подставив кувшин, ожидает, как скоро водоюНаполнится он, а другая подруга стоит неподвижно,Рукой охватив осторожно кувшин на облитойВечерним лучом голове… Художник (должно быть, германец)Спешит срисовать их, довольный, что случай нежданноВ их позах сюжет ему дал для картины, и вовсе не мысля,Что я срисовал в то же время и чудное небо,И плющ темнолистый, фонтан и свирепую рожу тритона,Альбанок и даже – его самого с его кистью!

Мей Лев Александрович

БАРКАРОЛАСтихнул говор карнавала,На поля роса упала,Месяц землю серебрит,Все спокойно, море спит.Волны нянчают гондолу…«Спой, синьора, баркаролу!Маску черную долой,Обойми меня и пой!..»«Нет, синьор, не скину маски,Не до песен, не до ласки:Мне зловещий снился сон,Тяготит мне сердце он».«Сон приснился, что ж такое?Снам не верь ты, все пустое,Вот гитара, не тоскуй,Спой, сыграй и поцелуй!..»«Нет, синьор, не до гитары:Снилось мне, что муж мой старыйНочью тихо с ложа встал,Тихо вышел на канал,Завернул стилет свой в полуИ в закрытую гондолу —Вон, как эта, там вдали —Шесть немых гребцов вошли…»

Ходасевич Владислав Фелицианович

БРЕНТААдриатическиеволны!О, Брента…

«Евгений Онегин»Брента, рыжая речонка!Сколько раз тебя воспели,Сколько раз к тебе летелиВдохновенные мечты —Лишь за то, что имя звонко,Брента, рыжая речонка,Лживый образ красоты!Я и сам спешил когда-тоЗаглянуть в твои отливы,Окрыленный и счастливыйВдохновением любви.Но горька была расплата.Брента, я взглянул когда-тоВ струи мутные твои.С той поры люблю я, Брента,Одинокие скитанья,Частого дождя кропаньеДа на согнутых плечахПлащ из мокрого брезента.С той поры люблю я, Брента,Прозу в жизни и в стихах.

Пушкин Александр Сергеевич

Близ мест, где царствует Венеция златая,Один, ночной гребец, гондолой управляя,При свете Веспера по взморию плывет,Ринальда, Годфреда, Эрминию поет.Он любит песнь свою, поет он для забавы,Без дальных умыслов, не ведает ни славы,Ни страха, ни надежд, и, тихой музы полн,Умеет услаждать свой путь над бездной волн.На море жизненном, где бури так жестокоПреследуют во мгле мой парус одинокой,Как он, без отзыва утешно я поюИ тайные стихи обдумывать люблю.

Иванов Вячеслав Иванович

В КОЛИЗЕЕ

                    Great is their love, who love in sin and fear.                                                                               Byron                        Велика тех любовь,                                                кто любят во грехе и страхе.                                                                               Байрон

День влажнокудрый досиял,Меж туч огонь вечерний сея.Вкруг помрачался, вкруг зиялНедвижный хаос Колизея.Глядели из стихийной тьмыСудеб безвременные очи…День бурь истомных к прагу ночи,День алчный провожали мы —Меж глыб, чья вечность роковаяВ грехе святилась и крови,Дух безнадежный предаваяПреступным терниям любви,Стеснясь, как два листа, что мчит,Безвольных, жадный плен свободы,Доколь их слившей непогодыВновь легкий вздох не разлучит…

Бунин Иван Алексеевич

СИЦИЛИЯМонастыри в предгориях глухих,Наследие разбойников морских,Обители забытые, пустые, —Моя душа жила когда-то в них:Люблю, люблю вас, келии простые,Дворы в стенах тяжелых и нагих,Валы и рвы, от плесени седые,Под башнями кустарники густыеИ глыбы скользких пепельных камней,Загромоздивших скаты побережий,Где сквозь маслины кажется синейВода у скал, где крепко треплет свежий,Соленый ветер листьями маслинИ на ветру благоухает тмин!

Пастернак Борис Леонидович

ВЕНЕЦИЯЯ был разбужен спозаранкуЩелчком оконного стекла.Размокшей каменной баранкойВ воде Венеция плыла.Все было тихо, и, однако,Во сне я слышал крик, и онПодобьем смолкнувшего знакаЕще тревожил небосклон.Он вис трезубцем СкорпионаНад гладью стихших мандолинИ женщиною оскорбленной,Быть может, издан был вдали.Теперь он стих и черной вилкойТорчал по черенок во мгле.Большой канал с косой ухмылкойОглядывался, как беглец.Туда, голодные, противясь,Шли волны, шлендая с тоски,И гондолы рубили привязь,Точа о пристань тесаки.Вдали за лодочной стоянкойВ остатках сна рождалась явь.Венеция венецианкойБросалась с набережных вплавь.

Лермонтов Михаил Юрьевич

ВЕНЕЦИЯ1Поверхностью морей отражена,Богатая Венеция почила,Сырой туман дымился, и лунаВысокие твердыни осребрила.Чуть виден бег далекого ветрила,Студеная вечерняя волнаЕдва шумит вод веслами гондолыИ повторяет звуки баркаролы.2Мне чудится, что это ночи стон,Как мы, своим покоем недовольной,Но снова песнь! и вновь гитары звон!О, бойтеся, мужья, сей песни вольной.Советую, хотя мне это больно,Не выпускать красавиц ваших, жен,Но если вы в сей миг неверны сами,Тогда, друзья! да будет мир меж вами!3И мир с тобой, прекрасный Чичизбей,И мир с тобой, лукавая Мелина.Неситеся по прихоти морей,Любовь нередко бережет пучина,Хоть и над морем царствует судьбина,Гонитель вечный счастливых людей,Но талисман пустынного лобзаньяУводит сердца темные мечтанья.4Рука с рукой, свободу дав очам,Сидят в ладье и шепчут меж собою,Она вверяет месячным лучамМладую грудь с пленительной рукою,Укрытые досель под епанчою,Чтоб юношу сильней прижать к устам,Меж тем вдали, то грустный, то веселый,Раздался звук обычной баркаролы:Как в дальнем море ветерок,Свободен вечно мой челнок,Как речки быстрое русло,Не устает мое весло.Гондола по воде скользит,А время по любви летит,Опять сравняется вода,Страсть не воскреснет никогда.

Пушкин Александр Сергеевич

Везувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламяШироко развилось, как боевое знамя.Земля волнуется – с шатнувшихся колоннКумиры падают! Народ, гонимый страхом,Под каменным дождем, под воспаленным прахом,Толпами, стар и млад, бежит из града вон.

Гумилёв Николай Степанович

Поздно. Гиганты на башнеГулко ударили три.Сердце ночами бесстрашней.Путник, молчи и смотри.Город, как голос наяды,В призрачно-светлом былом,Кружев узорней аркады,Воды застыли стеклом.Верно, скрывают колдунийЗавесы черных гондолТам, где огни на лагуне —Тысячи огненных пчел.Лев на колонне, и яркоЛьвиные очи горят,Держит Евангелье Марка,Как серафимы, крылат.А на высотах собора,Где от мозаики блеск,Чу, голубиного хораВздох, воркованье и плеск.Может быть, это лишь шутка,Скал и воды колдовство,Марево? Путнику жутко,Вдруг… никого, ничего?Крикнул. Его не слыхали,Он, оборвавшись, упалВ зыбкие, бледные далиВенецианских зеркал.

Тютчев Фёдор Иванович

ВЕНЕЦИЯДож Венеции свободнойСредь лазоревых зыбей,Как жених порфирородный,Достославно, всенародноОбручался ежегодноС Адриатикой своей.И недаром в эти водыОн кольцо свое бросал:Веки целые, не годы(Дивовалися народы),Чудный перстень воеводыИх вязал и чаровал…И чета в любви и миреМного славы нажила —Века три или четыре,Все могучее и шире,Разрасталась в целом миреТень от львиного крыла.А теперь?В волнах забвеньяСколько брошенных колец!..Миновались поколенья, —Эти кольца обрученья,Эти кольца стали звеньяТяжкой цепи наконец!..

Ходасевич Владислав Фелицианович

ГЕНУЯКрасный Марс восходит над агавой,Но прекрасней светят нам они —Генуи, в былые дни лукавой,Мирные, торговые огни.Меркнут гор прибрежные отроги,Пахнет пылью, морем и вином.Запоздалый ослик на дорогеТоропливо плещет бубенцом…Не в такой ли час, когда ночныеНебеса синели надо всем,На таком же ослике МарияПокидала тесный Вифлеем?Топотали частые копыта,Отставал Иосиф, весь в пыли…Что еврейке бедной до Египта,До чужих овец, чужой земли?Плачет мать. Дитя под черной тальмойСонными губами ищет грудь,А вдали, вдали звезда над пальмойБеглецам указывает путь.

Ходасевич Владислав Фелицианович

«Вот в этом палаццо жила Дездемона…»Все это неправда, но стыдно смеяться.Смотри, как стоят за колонной колоннаВот в этом палаццо.Вдали затихает вечерняя Пьяцца,Беззвучно вращается свод небосклона,Расшитый звездами, как шапка паяца.Минувшее – мальчик, упавший с балкона…Того, что настанет, не нужно касаться…Быть может, и правда – жила ДездемонаВот в этом палаццо?..

Брюсов Валерий Яковлевич

ДАНТЕ В ВЕНЕЦИИПо улицам Венеции, в вечернийНеверный час, блуждал я меж толпы,И сердце трепетало суеверней.Каналы, как громадные тропы,Манили в вечность, в переменах тениКазались дивны строгие столпы,И ряд оживших призрачных строенийЯвлял очам, чего уж больше нет,Что было для минувших поколений.И, словно унесенный в лунный свет,Я упивался невозможным чудом,Но тяжек был мне дружеский привет…В тот вечер улицы кишели людом,Во мгле свободно веселился грех,И был весь город дьявольским сосудом.Бесстыдно раздавался женский смех,И зверские мелькали мимо лица…И помыслы разгадывал я всех.Но вдруг среди позорной вереницыУгрюмый облик предо мной возник.Так иногда с утеса глянут птицы, —То был суровый, опаленный лик.Не мертвый лик, но просветленно-страстный.Без возраста – не мальчик, не старик.И жалким нашим нуждам не причастный,Случайный отблеск будущих веков,Он сквозь толпу и шум прошел, как властный.Мгновенно замер говор голосов,Как будто в вечность приоткрылись двери,И я спросил, дрожа, кто он таков.Но тотчас понял: Данте Алигьери.

Веневитинов Дмитрий Владимирович

ИТАЛИЯИталия, отчизна вдохновенья!Придет мой час, когда удастся мнеЛюбить тебя с восторгом наслажденья,Как я люблю твой образ в светлом сне.Без горя я с мечтами распрощаюсь,И наяву, в кругу твоих чудес,Под яхонтом сверкающих небес,Младой душой по воле разыграюсь.Там радостно я буду петь зарюИ поздравлять царя светил с восходом,Там гордо я душою воспарюПод пламенным необозримым сводом.Как весело в нем утро золотоеИ сладостна серебряная ночь!О мир сует! тогда от мыслей прочь!В объятьях нег и в творческом покоеЯ буду жить в минувшем средь певцов,Я вызову их сонмы из гробов!Тогда, о Тасс! твой мирный сон нарушу,И твой восторг, полуденный твой жарПрольет и жизнь, и песней сладких дарВ холодный ум и в северную душу.

Тютчев Фёдор Иванович

ИТАЛЬЯНСКАЯ VILLA1И распростясь с тревогою житейскойИ кипарисной рощей заслонясь —Блаженной тенью, тенью элисейскойОна заснула в добрый час.И вот уж века два тому иль боле,Волшебною мечтой ограждена,В своей цветущей опочив юдоле,На волю неба предалась она.Но небо здесь к земле так благосклонно!..И много лет и теплых южных зимПровеяло над нею полусонно,Не тронувши ее крылом своим.По-прежнему в углу фонтан лепечет,Под потолком гуляет ветерок,И ласточка влетает и щебечет…И спит она… и сон ее глубок!..И мы вошли… Всё было так спокойно!Так всё от века мирно и темно!..Фонтан журчал… Недвижимо и стройноСоседний кипарис глядел в окно.Вдруг всё смутилось: судорожный трепетПо ветвям кипарисным пробежал, —Фонтан замолк – и некий чудный лепет,Как бы сквозь сон, невнятно прошептал:«Что это, друг? Иль злая жизнь недаром,Та жизнь, увы! что в нас тогда текла,Та злая жизнь, с ее мятежным жаром,Через порог заветный перешла?»

Козлов Иван Иванович

К ИТАЛИИВ. А. Жуковскому

Лети со мной к Италии прелестной,Эфирный друг, фантазия моя!Земля любви, гармонии чудесной,Где радостей веселая семьяВзлелеяна улыбкою небесной,Италия, Торкватова земля,Ты не была, не будешь мною зрима,Но как ты мной, прекрасная, любима!Мне видятся полуденные розы,Душистые лимонные леса,Зеленый мирт и виноградны лозы,И синие, как яхонт, небеса.Я вижу их – и тихо льются слезы…Италия, мила твоя краса,Как первое любви младой мечтанье,Как чистое младенчества дыханье.С высот летят сияющие воды,Жемчужные – над безднами горят,Таинственных видений хороводыПрозрачные – вкруг гор твоих кипят,Твои моря, не зная непогоды,Зеленые – струятся и шумят,Воздушный пир – твой вечер благодатныйС прохладою и негой ароматной.Луна взошла, а небосклон пылаетПоследнею багряною зарей,Высокий свод безоблачно сияет,Весь радужной подернут пеленой,И яркий луч, сверкая, рассыпаетБлеск розовый над сонною волной,Но гаснет он под ризою ночною,Залив горит, осеребрен луною.И я несусь волшебными крыламиК развенчанной царице волн морских:Там звук октав с любовью и мечтамиПри сладостном мерцанье звезд ночных,Там Байрон пел, там бродит меж гробамиТень грозная свободы дней былых,Там в тишине как будто слышны стоныПленительной, невинной Десдемоны.Но вдруг печаль, Италия, стеснилаДуши восторг и светлые мечты,Слезами ты и кровью искупилаДар пагубный чудесной красоты,Она к тебе рать буйную манилаУгрюмых гор с туманной высоты,И враг – твой бич, и гордый избавитель —Не мирный друг, но хищный притеснитель.*А ты прими от сердца завещанье,Певец, Орфей полуночной страны!Ты будешь зреть тех волн очарованьеИ нежный блеск над Брентою луны,И вспомнишь ты дум пламенных мечтаньеИ юных лет обманутые сны.О, в сладкий час, душою посвященныйДрузьям живым и праху незабвенной,Когда в пылу сердечных упоенийТы звонких струн таинственной игройСольешь, о друг, ряд северных виденийС небесною Италии красой,И, может быть, в толпе родных явленийПромчусь и я, как призрак, над тобой, —Скажи земле певца Иерусалима,Как мной была прекрасная любима!

Иванов Вячеслав Иванович

ЛАТИНСКИЙ КВАРТАЛЕ. С. Кругликовой

Кто знает край, где свой – всех стран школяр?Где молодость стопой стремится спешной,С огнем в очах, чела мечтой безгрешнойИ криком уст, – а уличный фиглярТолпу зевак собрал игрой потешной?Где вам венки, поэт, трибун, маляр,В дыму и визгах дев? Где мрак кромешныйДант юный числил, мыслил Абеляр?Где речь вольна и гении косматы?Где чаще всё, родных степей сарматы,Проходит сонм ваш, распрей обуян?Где ткет любовь меж мраморных ДианНа солнце ткань, и Рима казематыЧерны в луне?.. То – град твой, Юлиан!

Плещеев Алексей Николаевич

Люблю стремиться я мечтоюВ ту благодатную страну,Где мирт, поникнув головою,Лобзает светлую волну,Где кипарисы величавоК лазури неба вознеслись,Где сладкозвучные октавыИз уст Торкватовых лились,Где Дант, угрюмый и суровый,Из ада тени вызывал,К стопам Лауры свой лавровыйВенец Петрарка повергал,Где Рафаэль, благоговея,Изображал мадонны лик,Из массы мрамора ПсихеюКановы мощный перст воздвиг,Где в час, когда луны сияньемЗалив широкий осребренИ ароматное дыханьеЛьют всюду роза и лимон, —Скользит таинственно гондолаПо влаге зыбкой и немой,И замирает баркарола,Как поцелуй, в тиши ночной!..Где жили вы… Где расцветалиРоскошно-гордою красой!О, расскажите ж, как мечталиВы в стороне волшебной той!Я вас заслушаюсь… И в очиВам устремлю я тихий взгляд —И небо южной, дивной ночиОни поэту заменят!..

Иванов Вячеслав Иванович

МОНАСТЫРЬ В СУБИАКОЗа мной – вершин лиловый океан,И крест, и дверь – в конце тропы нагорной,Где каменных дубов сомкнутый станНад кручей скал листвой поникнул черной.Как стая змей, корней извив упорный,Проник утес в отверстья старых ран:Их сеть тверда, как их оплот опорный,Их сень вотще колеблет ураган.Вхожу. Со стен святые смотрят тени,Ведут во мглу подземную ступени,Вот жертвенник: над ним – пещерный свод.Вот вертоград: нависли скал угрозы,Их будит гром незримых дольних вод,А вкруг горят мистические розы.

Гумилёв Николай Степанович

МАНЛИЙМанлий сброшен. Слава Рима,Власть все та же, что была,И навеки нерушима,Как Тарпейская скала.Рим, как море, волновался,Разрезали вопли тьму,Но спокойно улыбалсяНизвергаемый к нему.Для чего ж в полдневной хмаре,Озаряемый лучом,Возникает хмурый МарийС окровавленным мечом?

МОРЕПЛАВАТЕЛЬ ПАВЗАНИЙМореплаватель ПавзанийС берегов далеких НилаВ Рим привез и шкуры ланей,И египетские ткани,И большого крокодила.Это было в дни безумныхИзвращений Каракаллы.Бог веселых и бездумныхИзукрасил цепью шумныхТолп причудливые скалы.В золотом, невинном гореСолнце в море уходило,И в пурпуровом убореИмператор вышел в море,Чтобы встретить крокодила.Суетились у галерыБородатые скитальцы.И изящные гетерыПоднимали в честь ВенерыТочно мраморные пальцы.И какой-то сказкой чудной,Нарушителем гармоний,Крокодил сверкал у суднаЧешуею изумруднойНа серебряном понтоне.

Мережковский Дмитрий Сергеевич

НА ОЗЕРЕ КОМОКому страдание знакомо,Того ты сладко усыпишь,Тому понятна будет, Комо,Твоя безветренная тишь.И по воде, из церкви дальной,В селеньи бедных рыбаков,Ave Maria – стон печальный,Вечерний звон колоколов…Здесь горы в зелени пушистойУютно заслонили даль,Чтобы волной своей тенистойТы убаюкало печаль.И обещанье так прекрасно,Так мил обманчивый привет,Что вот опять я жду напрасно,Чего, я знаю, в мире нет.

Козлов Иван Иванович

Над темным заливом, вдоль звучных зыбейВенеции, моряцарицы,Пловец полуночный в гондоле своейС вечерней зари доденницыРулем беззаботным небрежно сечетЛенивую влагуночную,Поет он Ринальда, Танкреда поет,Поет Эрминиюмладую,Поет он по сердцу, сует удален,Чужого суда нестрашится,И песней любимой невольно пленен,Над бездною веселомчится.И я петь люблю про себя, в тишине,Безвестные песнимечтаю,Пою, и как будто отраднее мне,Я горе мое забываю,Как ветер ни гонит мой бедный челнокПучиною жизнимятежной,Где я так уныло и так одинокСкитаюсь во тьмебезнадежной…

Дельвиг Антон Антонович

НАДПИСЬ НА СТАТУЮ ФЛОРЕНТИЙСКОГО МЕРКУРИЯПерст указует на даль, на главе развилися крылья,Дышит свободою грудь, с легкостью дивною он,В землю ударя крылатой ногой, кидается в воздух…Миг – и умчится! Таков полный восторга певец.

Баратынский Евгений Абрамович

Небо Италии, небо Торквата,Прах поэтический древнего Рима,Родина неги, славой богата,Будешь ли некогда мною ты зрима?Рвется душа, нетерпеньем объята,К гордым остаткам падшего Рима!Снятся мне долы, леса благовонны,Снятся упадших чертогов колонны!

Ходасевич Владислав Фелицианович

Нет ничего прекрасней и привольней,Чем навсегда с возлюбленной расстатьсяИ выйти из вокзала одному.По-новому тогда перед тобоюДворцы венецианские предстанут.Помедли на ступенях, а потомСядь в гондолу. К Риальто подплывая,Вдохни свободно запах рыбы, маслаПрогорклого и овощей лежалыхИ вспомни без раскаянья, что поездУж Мэстре, вероятно, миновал.Потом зайди в лавчонку banco lotto,Поставь на семь, четырнадцать и сорок,Пройдись по Мерчерии, пообедайС бутылкою «Вальполичелла». В девятьПереоденься, и явись на Пьяцце,И под финал волшебной увертюры«Тангейзера» – подумай: «Уж теперьОна проехала Понтеббу». Как привольно!На сердце и свежо и горьковато.

Гумилёв Николай Степанович

ОСНОВАТЕЛИРомул и Рем взошли на гору,Холм перед ними был дик и нем.Ромул сказал: «Здесь будет город».«Город, как солнце» – ответил Рем.Ромул сказал: «Волей созвездийМы обрели наш древний почет».Рем отвечал: «Что было прежде,Надо забыть, глянем вперед».«Здесь будет цирк, – промолвил Ромул, —Здесь будет дом наш, открытый всем».«Но надо поставить ближе к домуМогильные склепы», – ответил Рем.

Бродский Иосиф Александрович

ПИСЬМА РИМСКОМУ ДРУГУ(Из Марциала)

Нынче ветрено и волны с перехлестом.Скоро осень, все изменится в округе.Смена красок этих трогательней, Постум,чем наряда перемены у подруги.

Дева тешит до известного предела —дальше локтя не пойдешь или колена.Сколь же радостней прекрасное вне тела:ни объятье невозможно, ни измена!

Посылаю тебе, Постум, эти книгиЧто в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.Вместо слабых мира этого и сильных —лишь согласное гуденье насекомых.

Здесь лежит купец из Азии. Толковымбыл купцом он – деловит, но незаметен.Умер быстро: лихорадка. По торговымон делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним – легионер, под грубым кварцем.Он в сражениях Империю прославил.Столько раз могли убить! а умер старцем.Даже здесь не существует, Постум, правил.

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,но с куриными мозгами хватишь горя.Если выпало в Империи родиться,лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко, и от вьюги.Лебезить не нужно, трусить, торопиться.Говоришь, что все наместники – ворюги?Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Этот ливень переждать с тобой, гетера,я согласен, но давай-ка без торговли:брать сестерций с покрывающего телавсе равно, что дранку требовать у кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?Чтобы лужу оставлял я, не бывало.Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,он и будет протекать на покрывало.

Вот и прожили мы больше половины.Как сказал мне старый раб перед таверной:«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.Разыщу большой кувшин, воды налью им…Как там в Ливии, мой Постум, – или где там?Неужели до сих пор еще воюем?