Любовь Калинина - Владимир Климов Страница 86

Отключаться от дел надо во что бы то ни стало – иначе не выдержать столь напряженного режима работы, без всяких отпусков, с круглосуточным бдением на производстве да около испытательных стендов.

Но первая дача сгорела в тот же год по неизвестной причине, и лето тридцать седьмого Владимир Яковлевич с семьей жил в большом двухэтажном доме из четырех квартир на спуске к реке. В первом подъезде – Климов и Ходушин, во втором – Безродный и Ключарев. Начало лета, как вспоминала Ира, было таким же прекрасным, как и прошлогоднее:

«…Мы жили на втором этаже, куда вела старая скрипучая лестница, а двумя маршами ниже жила семья Ходушиных. От входа в подъезд до их комнат вела еще одна крутая деревянная лестница. Леночка, их дочь, Лора Мыздрикова, Леля Завитаева, Тома Королева, я и моя двоюродная сестра Оля составляли одну дружную компанию. Помимо девчонок с нами дружили и некоторые ребята: сын Абрамова и тезка отца, однофамилец Володя Климов. Лето на даче для всех нас было всегда долгожданным праздником. Тем тяжелее переживались события, последовавшие вскоре.

Этот день, 26 июля, прошел в привычных дачных хлопотах и нехитрых радостях: прогулка в лес, волейбол, катание на лодке. К вечеру, только мы всей семьей собрались пить чай с ароматным клубничным вареньем, под окнами остановилась какая-то машина. И тут же раздался тихий, осторожный скрип по ступенькам лестницы. Несколько человек передвигались, стараясь как можно меньше шуметь. И мама, и отец, не сговариваясь, молча повернули головы к входной двери, прислушиваясь к этому „скрип, скрип…” Их лица будто окаменели. Секунда, пять, десять – в этот раз приехавшие направились на второй этаж. Я ничего не могла понять, почему так резко изменилось настроение у родителей. Меня тут же отправили спать, а они еще долго сидели на террасе, не проронив ни слова…

Утром мы узнали: арестовали папу Леночки Ходушиной. И лето сразу же кончилось. Лена с матерью тут же куда-то уехали, а следом засобирались и остальные семьи. Больше ни она, ни Тома Королева, ни сын Абрамова на дачах не появлялись. Их отцов постигнет та же трагическая участь…»

В течение часа были арестованы Иван Безродный – заместитель начальника цеха, Михаил Ходушин – главный технолог, Евгений Райхенбаум – заместитель главного механика и начальник энергохозяйства, Дмитрий Ромашевский – инженер контрольного отдела, Сергей Филимонов – начальник цеха и Леня Ключарев – совсем молодой начальник планового отдела завода. Спустя два месяца все они будут расстреляны.

Из домов заводского руководства на площади Баранова ежедневно стали бесследно исчезать люди. Сначала «черные воронки» увозили мужчин, а спустя некоторое время – всех жильцов обезглавленных квартир. Только мертвая тишина за притворенными дверями кричала о бедах опустевших домов. Пытавшиеся хоть что-либо узнать о судьбе своих друзей, родственников – сами исчезали вослед.

В разряд «шпионов» автоматически попадали все иностранцы, когда-то приехавшие в Рыбинск, или горожане, родившиеся на территории царской России, отошедшей впоследствии к другим государствам. Или просто люди с непривычными уху фамилиями. Альфред Каат – эстонец, лучший мастер моторного завода; Федор Лильенталь – начальник группы цеха № 3; Петр Луцатник – консультант организации инструментального хозяйства, обвиненный в руководстве шпионско-вредительской группой на заводе; Юлиан Петкевич – поляк, мастер завода; Людвиг Реутг – белорус, рабочий завода; Петр Милинцевич – поляк, начальник группы школы ФЗО; Пауль Блехшмидт – немец, мастер завода; Павел Вильмас – латыш, комендант заводского гаража и другие рыбинцы, показавшиеся неблагонадежными опричникам Ежова.

А сколько «диверсантов и террористов» обнаружилось среди исконно-русских заводчан и уроженцев патриархального волжского города. Были арестованы и приговорены к высшей мере наказания Борис Хухарев – начальник отдела технического контроля, Дмитрий Рыбак – зам. начальника цеха, Борис Тыричев – начальник литейного цеха, Никита Манько – врач-рентгенолог заводской поликлиники, конструктор Михаил Сальников, слесарь Иван Грехов, Николай Соболев – мастер группы полировки, слесарь Василий Папорков, Борис Соколов – начальник жилищно-коммунального отдела, Михаил Чебаков – сменный мастер. Не пощадили и любимца заводчан, рабочего-изобретателя Константина Поплавского, не так давно получившего патент на летательный аппарат собственной конструкции, и даже 63-летнего конюха завода дядю Колю Халиманюка.

Волна арестов захватила весь Рыбинск. Художники и газетчики, повара и бухгалтеры, лесорубы и директора, священнослужители и служащие Волгостроя, НКВД… Каждый мог оказаться «врагом народа».

Были раскрыты заговоры в мукомольной, кожевенной промышленности, в сфере образования. Заведующий Рыбинским городским отделом народного образования Павел Скуратов обвинялся в том, что «по заданию врага и по личной инициативе проводил подрывную деятельность, выразившуюся в срыве правительственных сроков окончания работ по строительству, ремонту школ и детских садов, вредительском подборе кадров учительства, в результате чего в школах был большой процент неуспевающих и второгодников, а также в сознательном невыполнении плана всеобщего обучения и ликвидации неграмотности». По этому же делу проходило еще несколько рыбинцев: преподаватель немецкого языка Федор Зоммер – расстрелян, учитель французского языка Самуил Копиль – расстрелян, преподаватель химии и биологии Федор Образцов – расстрелян, преподаватель математики Валентин Сапелов – расстрелян.

В школе, где училась Ира Климова, неожиданно арестовали любимейшего педагога всей детворы – Владимира Петровича Иорданского. Он преподавал химию и после уроков целиком посвящал себя ребятишкам, создав Городскую станцию юннатов. Арестован был по доносу, осужден на 10 лет лишения свободы без права переписки, расстрелян в день оглашения приговора. Что же касается Павла Дмитриевича Скуратова, он так и не признал себя виновным, был осужден на 8 лет и вскоре умер в заключении.

А уж не найти «диверсантов и шпионов» в авиационном деле мог только спящий. Поиски заговорщиков велись и в Рыбинском авиационном институте.

Выдающийся конструктор авиадвигателей второй половины ХХ века Павел Александрович Соловьев буквально за месяц до своей кончины – 13 октября 1996 года – совершенно отчетливо вспоминал тридцать седьмой в РАИ, где он был тогда студентом-второкурсником:

«В институте неожиданно стали пропадать люди. То один арестован, то – другой. Вдруг исчезли все корейцы, а их училось очень много. Среди студентов арестовывали в основном „парттысячников”, пропадали и преподаватели, профессора. Заочно устраивались партийные собрания по поводу исключения „врагов народа” из рядов ВКП(б). Они проходили очень быстро и по единому сценарию: