Аркадий Мильчин - Человек книги. Записки главного редактора Страница 90

Так я стал полноправным заведующим редакцией.

Между тем в 1963 году стало известно, что нашу редакцию передадут в новое издательство под названием «Книга». Я заколебался: переходить ли мне вместе с редакцией или попросить руководство позволить мне спуститься по служебной лестнице и остаться рядовым редактором в одной из подходящих для меня редакций «Искусства».

Во-первых, я сроднился, душевно сросся с этим издательством. Мне трудно с ним было расстаться.

Во-вторых, и работа заведующего редакцией меня угнетала. Причин было несколько. 11 ноября 1962 года я писал Олегу Вадимовичу Риссу:

Плохо у меня получается с руководством редакцией. Мягкость характера мешает, да и никак не могу пересилить страсть самому пустить в жизнь книгу, помочь ее рождению. Удивительно приятное дело.

Угнетало меня и то, что я не мог точно судить о качестве содержания полиграфических книг, а в редакции было немало рукописей, которые редакторы спасти не могли.

Я очень колебался. Решил переговорить с заведующей редакцией литературы по изобразительному искусству Ириной Ивановной Никоновой. В начале нашего издательского пути она была секретарем комитета комсомола издательства, я – его членом, и для меня она оставалась товарищем, Ирой. Я мог доверять ей, поскольку знал ее как человека умного, порядочного и чуткого. Я хотел узнать, возьмет ли она меня к себе в редакцию в качестве редактора, а кроме того, посоветоваться, как лучше, на ее взгляд, мне распорядиться собой – остаться в «Искусстве» или перейти в «Книгу».

Она не безапелляционно, но вполне однозначно высказалась в том смысле, что она не против меня принять, но считает, что мне лучше перейти. По той простой причине, что в «Искусстве» я при моем образовании и подготовке смогу быть лишь на роли второстепенного исполнителя, а в новом издательстве смогу работать творчески, поскольку содержание издательско-полиграфической литературы мне ближе и я им владею глубоко профессионально. Выслушав ее мнение, я решил переходить.

Уже после того, как я вместе с редакцией все же перешел в «Книгу», Рисс писал мне, подтверждая верность моего решения:

Будет жаль, если Вы измените «профилю» и расстанетесь с полиграфией, променяв ее на какую-нибудь киномеханику или самодеятельность (29.01.64).

В 1963 году, накануне перехода в «Книгу», произошла еще одна попытка без всякого моего участия и желания резко поднять меня по служебной лестнице – представить меня на должность главного редактора этого нового издательства «Книга».

Генерал-майор в отставке Петр Федорович Копылов, бывший начальник Воениздата, после выхода на пенсию ставший директором Издательства Всесоюзной книжной палаты, был назначен и.о. директора нового издательства «Книга». После знакомства со мной он сообщил мне, что внес в Комитет по печати (орган, созданный одновременно с «Книгой» для руководства новой системой издательств) предложение назначить меня на должность главного редактора. Из беседы с Копыловым я понял, что сделал он это по рекомендации Рыбина, с которым он, видимо, советовался на этот счет. Рыбин знал меня в деле. Кроме того, он был соседом по лестничной клетке моего друга Кима Львовича Шехтмейстера, который, вероятно, говорил ему обо мне немало лестного. Но главная причина, почему выбор пал на меня, а не, например, на Юрия Ивановича Масанова, главного редактора Издательства Всесоюзной книжной палаты, а по сути дела, заведующего единственной редакцией этого издательства, была иная, совсем простая. И Комитету по печати, и сектору издательств Отдела пропаганды ЦК КПСС нужен был во главе издательства человек из своей отрасли, а не отрасли библиотечно-библиографической. Юрий Иванович обиделся на то, что ему предложили должность не главного редактора, а всего лишь заведующего редакцией по библиотековедению и библиографии, и предпочел вернуться во Всесоюзную книжную палату на научную работу.

Так или иначе, но меня вызвали в Управление руководящих кадров Комитета по печати, которое тогда ютилось в помещении Главлита, поскольку его начальник П.К. Романов был назначен председателем Комитета, а сам Главлит стал лишь одним из его главных управлений.

Там я заполнил анкету, написал автобиографию. Принял меня Алексей Иванович Овсянников, бывший тогда заместителем начальника Управления руководящих кадров (впоследствии, в 1966 году, он стал первым главным редактором «Книжного обозрения»). Ознакомившись с моими документами, он, показав на мою автобиографию, с грустью сообщил мне: «Что-то стилистишка хромает». Какие именно стилистические погрешности он углядел, осталось мне неизвестным. Далее последовал не более обнадеживающий разговор с самим начальником управления по фамилии Ажгибков. Знакомство с моими документами он подытожил следующим открытием: «Так вы же не книжник». На что я в сердцах ответил ему, что не добиваюсь должности, на которую меня сватают, и пришел только потому, что меня об этом попросили. Разговор был окончен. Ни одного вопроса о том, что я думаю о задачах нового издательства, как собираюсь организовать редакционную работу, я не услышал. Было ясно, что они заранее все решили отрицательно и лишь формально не могли не отреагировать на представление Копылова. От этих бесед у меня, конечно, остался очень неприятный осадок. Но я действительно не рвался в главные редакторы издательства, поскольку административной работе предпочитал чисто творческую, редакторскую, так что огорчил и обидел меня не сам отказ, а та унизительная форма, в которую он был облечен.

Имел ли представление главный кадровик, что такое книжник и кто вправе им называться?

Ко времени разговора с кадровиками я был уже соавтором книги «Редактирование таблиц» (М., 1958), опубликовал в сборнике «Книга. Исследования и материалы» (1962. № 7) статью теоретического характера «О предмете редактирования», которую БСЭ в статье «Редактирование» привела в списке литературы, организовал выпуск продолжающегося сборника «Редактор и книга», в 3-м выпуске которого напечатал статью «Вредная традиция (О формах библиографических ссылок на цитируемую литературу)». Уже по этому небольшому перечню можно было назвать меня сложившимся специалистом в одной из областей книжного дела, т. е. бесспорным книжником. Можно было привести еще ряд доводов и, в частности, напомнить, что я более десяти лет успешно редактировал книги для подготовки и повышения качества работы книжников (редакторов, авторов книг, студентов вузов, учащихся техникумов), за что был удостоен медали ВДНХ. Но какое дело до них кадровику: ему надо было найти предлог для отказа, и он нашел самый неумный. Сейчас, печатая эти строки, я подумал: а не следовало ли мне показать Ажгибкову, насколько глуп выдвинутый им предлог для отказа? Пусть бы повертелся. Но не в моем это было характере.