Коллектив авторов - Два ангела на плечах. О прозе Петра Алешкина Страница 12

А что же с творчеством? В 1992 году Петр Алешкин издал трехтомное собрание своих сочинений, в которое включил три романа, ряд повестей и рассказов. В 1994—1995 гг. вышли три новые книги, которые были в списках бестселлеров в России. Они были переведены на ряд иностранных языков и опубликованы в США, Германии, Франции, Китае.

В Китае сейчас русских авторов почти не издают. Почему же китайских издателей так заинтересовала повесть П. Алешкина «Я – убийца»?

Вспомним популярность этой повести, когда она публиковалась в журнале «Наш современник». Такой всплеск читательского интереса к журналу был только один раз – в пору публикации романа В. Пикуля «У последней черты».

Дело в том, что это не просто литературное произведение на современную тему. Это – срез русской истории, обнажающий самые больные и кровоточащие места.

Мне хочется выделить две существенные особенности повести. Во-первых, она исторически конкретна. Во-вторых, он рассматривает проблемы политические и моральные в их нераздельности, – это очень важно, если помнить заблуждения литераторов, нередко стремящихся расчленить эти проблемы, что обычно приводит к ложному противопоставлению политики и морали.

Я не помню из истории литературы, чтобы писатель в такой близости шел следом за действительными событиями, художественно воплощая их в повести.

Герой романа Сергей, в прошлом афганец, а сейчас рабочий на оборонном заводе, живет невесело. С приходом новых времен завод пришел в упадок, зарплату не платят. Да и завод, похоже, вот-вот закроют.

С нескрываемой завистью смотрит он на жизнь своего армейского друга Паши: у того и квартира что надо, и дача, и дело он свое наладил. Паша после Афганистана три года ишачил на стройке плотником. Потом надоело вкалывать на чужого дядю, создал свой кооперативчик, стал в новых домах замки врезать, двери обивать, полы циклевать. А там и больше – два деревообрабатывающих цеха открыл: делают двери, рамы для окон и все, что хочешь. Теперь уж сам не стоит с рубанком, только руководит да заказчиков ищет.

Павел рассказывает, что встретил случайно сержанта Никитина, их однополчанина. Теперь он в милиции, лейтенант-омоновец.

Сергей, не видя для себя в нынешней жизни никакого просвета, решает найти Никитина и проситься в милицию. Хотя что-то не дает ему так просто снять телефонную трубку и позвонить. Слишком хорошо помнит он Никитина по Афгану. «В памяти стояло ущелье в горах, тропа, жара и два неторопливо приближающихся афганца: один пожилой, с седеющей бородой, другой помоложе, чернобородый. Шли спокойно, не суетясь, издали чувствовалось, что мирные, к душманам не имеют отношения. Мы наблюдали за ними из-за камней. Я совсем недавно попал в Афган, а сержант Никитин был уже битым, обстрелянным. Когда афганцы подошли совсем близко, он шепнул:

– Страхуй!

И выскочил из-за камней навстречу афганцам. Они остановились, не растерялись. Старший вытащил из-за пазухи документы и протянул Никитину. Он взял, отошел от них в сторону, чтобы не заслонять их собой от меня, и стал изучать документы. Я следил за афганцами. Они стояли молча, ждали, глядели на Никитина. Он проверил документы и вернул. Афганцы направились дальше мимо меня. Никитин стоял на тропе, смотрел им вслед, чего-то ждал. Когда они отошли от него шагов на пятнадцать-двадцать, Никитин неожиданно заорал:

– Эй, стой!

Я вздрогнул, не понял. Я видел, как афганцы недоуменно обернулись и тотчас затрещал автомат Никитина. Старший взмахнул руками и осел на тропу, а младший успел кинуться в сторону, но споткнулся, упал лицом вниз и стал дергать ногой, осыпать камешки.

Я растерялся, сжал автомат в руке, ничего не понимая, смотрел испуганно, как Никитин кинулся к старшему и стал ощупывать его одежду. Перевернул на спину. Только теперь я догадался, что произошло. Стало стыдно и мерзко. У меня задрожали руки, и я отложил автомат в сторону, на камень, и рукавом вытер пот, заливающий глаза. Никитин подхватил под мышки старшего афганца, приподнял и попробовал волочить к обрыву. Афганец, видно, был тяжел, и Никитин сердито крикнул мне:

– Иди помогай!

Я, грохоча ботинками по камням, подбежал к нему. Вдвоем мы подволокли афганцев по одному к обрыву и столкнули вниз. Стояли, смотрели, как поднимается пыль оттуда и затихает шум осыпающихся камней. Когда затихло, Никитин огляделся, подмигнул мне с усмешкой, достал из кармана пачку денег, отщипнул часть, не считая, и сказал покровительственно:

– Держи и помалкивай!»

Теперь ясно, кто такой Никитин и почему не очень-то хочется Сергею ему звонить.

Процитировав отрывок из повести, хочу обратить внимание читателя на язык прозы: он конкретен, очень экспрессивен. Будто на полотне, крупными мазками написан этот жаркий день, и солдаты, и афганцы под пялящим солнцем.

Никитин рекомендует Сергея для службы в ОМОНе. Не очень-то нравится новая работа мужа Рае.

Она бывшая лимитчица, ставшая москвичкой, добрая, хозяйственная. Они познакомились с Сергеем на заводе. Успели купить кооперативную квартиру. «Купив квартиру, Рая стала домашней: разлюбила ходить по кинотеатрам – дома телевизор есть, лежи да смотри, ругалась она на меня, когда я тянул ее в кино. Не любила гостей и сама не ходила в гости. Хотела, чтобы и я всегда был дома, при ней. Очень жалела, переживала, что у нас до сих пор нет детей, побывала и в платных и бесплатных поликлиниках, где ей говорили, что у нее все в порядке, и теперь тянула меня туда, провериться. Я подумывал иногда, что, будь ребенок, она бы переключилась на него и мне было бы посвободней…»

Нудно текло время для Сергея. Женился, потому что другие женятся. Когда купили квартиру, нужно было приводить ее в порядок. Года полтора обустраивались.

«А потом наступил покой, диван, телевизор. Книжек мы не читали, не тянуло. Все чаще приходила грусть, думалось, скорее бы ночь да спать…»

Видно, насколько это пресные, ограниченные люди. Их ничего не интересует, любви между ними по сути нет. Это тот самый слой, на который опирались рвущиеся к власти «демократы». Ведь Сергею и Рае можно внушить что угодно.

Никитина в омоновском взводе не любили. Это не проявлялось явно, но чувствовалось. Писатель так рисует его:

«Худощавый, роста среднего, плечистый, но какой-то плоский, как бы сплюснутый. Узколицый, глазки небольшие, сидящие очень близко друг к другу. Носил темные усы под узким немного длинноватым носом и чем-то отдаленно напоминал ястреба на стоге сена, всегда настороженного, готового вспорхнуть и в то же время гордого, уверенного в себе, чувствующего свою силу, но понимающего, что находится он на враждебной ему территории. Здесь его боятся, но все же не лишне быть осторожным».

Алешкин – мастер характеристик. В нескольких словах он определяет человека, не говоря впрямую, плох он или хорош. Это не только здесь, во всех его произведениях.

Никитин отнюдь не выдуманная писателем фигура. Он фигура не менее типическая, чем Сергей.

Далее рассказывается об операциях, которые проводит ОМОН. Работа непростая, очень легко нарваться на пулю. Бандиты стреляют, не задумываясь. Впрочем, и Никитин с ними не цацкается. Похоже, ему даже нравится убивать.

У Сергея начинается веселая омоновская жизнь. Ведь не все засады да бандиты. У Никитина все схвачено: и девочки есть покладистые, и денег может раздобыть всегда. И дружки у него среди бандитов есть.

Неохотно возвращается Сергей вечарами домой. Что там хорошего – слезы, скандалы.

«Я лежал, вспоминая Леру, с какой-то злорадностью слушал доносившиеся из кухни всхлипывания жены и впервые подумал: «Неужели она дана мне на всю жизнь? Неужто я обязан всю жизнь выслушивать ее нытье, обнимать ее бесчувственное тело? Кто меня к ней привязал?»

Зато Никитин со своей женой не церемонится. Чуть что ему не понравится – бьет смертным боем. Они с Сергеем приводят домой к Никитину проституток, и пока занимались с ними – никитинская жена повесилась в ванной.

Осень 1993 года. Противостояние Ельцина и Верховного Совета. Обстановка в Москве тревожная. ОМОН получает приказ: окружить Белый дом.

«Первые дни дежурства наши у Белого дома проходили мирно, без приключений, потом переругивания с толпой нас стали раздражать. Даже Никитин не выдержал, перестал ерничать. Когда особенно допекли выкриками: фашисты! Слуги Сиона! Враги русского народа! – Никитин бросил нам:

– Пошли погоняем! – И двинулся на толпу, прикрываясь щитом и поигрывая дубинкой».

Сергей все больше проникается психологией Никитина, ему нравится вседозволенность, нравится быть независимым и сильным.

«Когда толпа собралась возле нас, мы выдавили ее от Белого дома к метро „Баррикадная“, окружили там и потешились. Резвились, как хотели. Было это после обеда, во время которого мы под сухой паек раздавили по бутылке водки на двоих. Помню, попытались зажать меня у киоска трое крепких парней, попытались отнять щит. Одному, помнится, он в черной шапке был, я врезал в переносицу так. что шапка его взлетела чуть ли не на киоск, а сам он рухнул, как чурбак. Нос проломил я ему точно. Второму, в дубленке, который успел ухватиться за щит и тянул его к себе, я двинул углом щита в зубы, рассек. Он рыкнул окровавленной пастью, а я его сверху еще дубинкой примочил так, что он сел на асфальт в грязную лужу. А третий, шустрый, похожий на голодную крысу, успел врезать мне ногой по коленке. Целил, гад, в пах. Ну, ногой так ногой! Этого я взял в пинки. Сшиб и по ребрам, по ребрам, по почкам, да еще дубинкой по башке добавлял. Он скукожился, сжался, закрыл голову руками. Когда я отходил от него, он так и остался валяться в мусоре у киоска. Разогретый, я погнал шерстить дубинкой налево и направо. И весело так, весело, чуть ли не с присвистом! Как жуки расползлись коммуняки. Не заметил я, как влетел в вестибюль метро. Там тоже поработал, остановиться не мог».