Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6517 ( № 29 2015) Страница 12

Чего у Татьяны Толстой не отнять, так это самокритичности. Свои прегрешения она не только не отрицает, а, прямо скажем, бравирует ими. Вот и анекдот-быль "Супчик" (чревоугодие из списка грехов никто не вычёркивал) с первых строк поражает исповедальной прямотой: "Три основных свойства, три черты характера определяют мою жизнь: глупость, жадность и тщеславие".

"Собранье пёстрых глав" вообще никакой концепцией не объединено. Тексты точно наскребли по сусекам. Как рачительная хозяйка, Толстая ничего не выкидывает, все обрезки идут в дело, для объёма книга фаршируется чем придётся. Выходит, конечно, не фасфуд, но и не деликатес. Мы видим настоящий калейдоскоп жанров: тут и интервью, и предисловия, литературная критика и рецензии на фильмы, эссе, неизменные рецепты и даже некролог. Правда, тексты, написанные бойко, но всё же на злобу дня, с годами неизбежно теряют актуальность. Да и является ли это литературой? Ведь негоже, скажем, поэту ограничиваться написанием куплетов или экспромтов в альбомы курсисток. Даже обидно за автора: воистину "дар напрасный, дар случайный[?]"

Зритель Толстая эмоциональный. Так, пересказывая сокуровского "Тельца", где натуралистично показано угасание Ленина в Горках, Толстая не утруждает себя анализом сюжета картины, она откровенно наслаждается пусть киношными, но страданиями человека: "Что-то там в его искалеченном мозгу ещё шевелится, что-то людское ещё осталось, ему невыносимо, и он бросается оземь своим полутелом, и ползёт, ползёт, ползёт, как червь, как слизень, как обрубок, куда-то туда, куда-то в цветы, как будто хочет уйти в землю - ибо на небо ему путь заказан, - куда-то в землю, но не уйдёт, не доползёт, как не ушли, не доползли, не доползут его жертвы, приговорённые им, обречённые, убитые и ещё не убитые, мирные, хорошие, в сто раз лучшие, чем он". Сразу видно, что Толстая хоть и либерал, но никак не вегетарианец. Видимо, фильм так взвинтил Татьяну Никитичну, что она гневно добавляет: ­ "[?]Господи, прости меня, как я его ненавижу!.." Как радуется, должно быть, писательница сносу памятников Ленину на Украине...

Резюмируя, надо отметить, что проза Татьяны Толстой по-прежнему изобильна, как витрина Елисеевского гастронома, развивает традиции, заложенные кулинарным эпосом Елены Молоховец, и неизменно притягательна для читателей, которым на лукулловы пиры хода нет.

Теги: Татьяна Толстая , Девушка в цвету

От существительного до глагола

Юрий Кабанков. [?]с высоты Востока. - Владивосток: Дальиздат, 2014. - 368 с. - 300 экз.

Название статьи неслучайно - автор, назвав разделы своей книги частями речи, ловит читателя в сети кажущейся простоты. Но стоит открыть первую страницу, и становится понятно, что этот мощнейший интеллектуальный выплеск нуждается именно в таком представлении, любые иные варианты названия могут попросту отпугнуть. Под одной обложкой собраны многочисленные тексты, да и не тексты тоже. Немного странно наталкиваться, например, на аккуратные столбцы точек под вполне нормальным названием.

В этом, в принципе, нет ничего удивительного и нового - мне приходилось видеть тексты, состоящие из полос краски, нотных знаков (причём нотные знаки к музыке не имели никакого отношения) или, как в этой книге, - из точек. Такая ба-лансировка на грани фола вызывает закономерные вопросы: а что, простите, хотел сказать автор, смело располагая одну точку за другой? Неведомо. Может быть, это попытка соригинальничать - не вполне оригинальная, прямо скажем, - мо-жет, приглашение читателя, отягощённого прочитанным, попробовать самому что-то срифмовать. Или хотя бы просто сформулировать.

Хочется надеяться, что такое предложение найдёт именно тот отклик, на который автор и рассчитывает.

На самом деле я был несколько удивлен этими немыми столбцами - есть авторы, которые настолько хорошо владеют языком, что не нуждаются вот в таких авангардистских вывертах. Можно, конечно, писать сажей или, например, дымом сигареты в воздухе, привлекая внимание публики к своей персоне - в том случае, если больше привлечь нечем.

Но в нашем случае таких крайних методов не нужно - автор прекрасно владеет словом во всей его широте. Он может использовать и лексическую избыточность, и неожиданные образы, не теряя при этом свободы изложения. При чтении стихов нет желания остановиться или отложить книгу - погружение в мир автора происходит легко и естественно.

Хотя, прямо скажем, мир этот весьма неоднороден и нестандартен. Начиная с названия книги - "[?]с высоты Востока". Настроившись на минареты, полумесяц и муэдзинов ранним утром, подготовив себя к раскиданной по страницам мудро-сти в стиле Омара Хайяма, я наугад открыл страницу.

Прут коммерсанты из всех Европ -

В Париже снег оседает хлопьями.

Maak money, месье Рембо!

Вашу музу вчера ухлопали.

Вместо Хайяма автор предложил мне такого хорошо сделанного Маяковского. Дальше, по воле поэта, меня носило по всему разно­образию современного слова, с которым - если брать классические каноны стихосложения - он обращается весьма вольно. Он может начать первую строку с мужской рифмы, а потом про неё и не вспомнить, жонглируя в продол-жении одного стихотворения женскими и даже гипердактилическими.

И вдруг, продолжая читать, замираешь от рвущейся с листа буйной мощи:

Холодное солнце восходит над рваным железом,

Стихает обвал, дизеля по отрогам гоняя,

И, в чёрные скалы недевичьей памятью врезан

Ревущий пропеллер[?] какого же, к чёрту, огня ей?

Понятно, что Восток - наш, Дальний. Только наш человек может так управлять силой слова - так, что после прочтения сидишь ошарашенный и пытаешься понять: что произошло, что такого скрыто в четырёх строках? Подобные находки, неожиданные и запоминающиеся, щедро рассыпаны на страницах.

Эта книга - вообще удивительный симбиоз отсылок к нравоучениям святых отцов, "упреждений" (читай: вступлений), полного списка литературы, посвящённой автору, рисунков (Вот по этому поводу сказать нечего - схематичные наброски чёрными линиями заполонили поэтические издания. Впрочем, если иллюстраторы то же самое делают в цвете, получа-ется ещё хуже.), оригинальных названий, строчек из точек.

Есть в книге и отрывок из поэмы - жанра, практически исчезнувшего в последнее время. В ней автор отходит от образ-ной насыщенности и делает упор на лёгкость слога, которую можно сравнить с разговорным стилем Твардовского. Такая установка даёт определённую вольность, и даже изредка проскакивающий матерок, свойственный прямой речи простых людей, не коробит слух, хотя лучше было бы обойтись без него.

В целом книга, как мне кажется, - событие не только в жизни автора, но и литературного процесса в целом.

Теги: Юрий Кабанков , …с высоты Востока

Откликнуться на зов

Лев Болдов. Полёт. - Симферополь: ООО "Издательство и типография "Форма", 2015. - 180 с. - 2000 экз.

В наше время сложно встретить настоящие стихи. Такие, чтобы всё было в порядке и с рифмой, и с ритмом, и со смыслом, и с наличием души. Душа - это вообще самое сложное в стихах, потому что неясно, что нужно для того, чтобы она про­явилась. Это или есть, или нет. Третьего не дано.

И сейчас мир остался без ещё одного автора, который мог бы порадовать читателя. Лев Болдов покинул этот мир в феврале сего года и больше ничего не напишет. Но любителям проникающих в сердце стихов, наполненных чувством и тонкой эмоцией, дорог его голос.

Когда спят города, позабыв про дневные бои,

Когда светит луна, как огарок, в оконный проём,

Среди каменных стен позывные блуждают мои.

Я бессонный радист. Я тебя вызываю. Приём.

Стихи Льва Болдова наполнены этим зовом. Он взывает к любимой женщине, к небесам, к высшей силе, к себе. Даже неважно, к кому. Главное - это зов. Желание показать себя, свой город, храмы - и, конечно же, чувство.

Все слова мои - невпопад,

И сбоит строка.

Ведь моя любовь - водопад,

А твоя - река.

Но в отличие от большинства людей, просто желающих поделиться с миром своим присутствием, автору есть что показать. Он разнообразит поэтическое высказывание отсылками к Клоду Моне, Блоку, Мандельштаму и многим другим. То он "еврейский мальчик Левитан", то Адам. То он рассуждает о Боге, то вспоминает семидесятые. И всегда следует за ним образ неизвестной женщины - символ любви, - о которой он говорит не меньше, чем о себе.

У Льва Болдова нет вычурных рифм и непонятных образов. Конечно, отсутствует у него и банальное "любовь-кровь", которым когда-то грешил каждый автор. Но простеньких рифм вроде "гроза-слеза" - сколько угодно. И, как ни странно, стихи это не портит, а промелькивает между строчками так, что глаз не цепляется. Вообще стихи автора воспринимаются на удивление легко. За исключением парочки экспериментов с рифмами: