Игорь Рабинер - «СЭкс» в большом спорте. Правда о «Спорт-Экспрессе» от топ-журналистов двух поколений Страница 14

После этого случая Леня, по-моему, вообще перестанет ходить на работу, выполняя важнейшее из мыслимых заданий, а если его примутся разыскивать по домашнему телефону, то жена Люба будет отвечать на манер автоответчика: «Леонида Федоровича? Леонид Федорович в Кремле!» И звонивший, вешая трубку, будет сознавать свое полное ничтожество. Встретив Леню как-то на стадионе, я выражу ему восхищение – умеют же люди в жизни устраиваться! Леня восторг мой примет сдержанно: «Неплохо я придумал, правда? Кремль ведь не та организация, куда будут звонить на вахту и спрашивать: нет ли там где у вас поблизости Леонида Федоровича Трахтенберга?..»

А однажды Леня возникнет в избушке в костюме, в котором только в Кремль и ходить, и будет держать на отлете левую руку. А на запястье у него обнаружатся новые часы, с изображением российского флага на циферблате. Он их отстегнет раньше, чем я спрошу, который час. Леня подаст мне их крышечкой вперед, а на крышке будет выгравировано: «Трахтенбергу Л.Ф. – от Президента России Ельцина Б.Н.» – «Видал? Вчера в Кремле прием был, причем я не сказал бы, что для широкого круга». – «Отличные часы, Лень, только время по ним затруднительно узнавать». – «Это еще почему?» – «Так придется же их все время циферблатом вниз носить, а то никто не узнает, что их тебе сам Ельцин подарил…»

Кучмию те часы не понравились:

– Лень, если бы Ельцин с Тарпищевым каждому из нас часы подарили, тогда бы еще куда ни шло. Но ты уже столько времени вокруг них отираешься – Шамиль хоть письмо наше отдал?!

– Да конечно отдал, Володь!

– Ну и где ответ?

– А ты его к какому-то определенному числу ждешь?

Я вот, например, не знаю, когда именно Ельцин ставит после партии ракетку в угол и начинает помещения раздавать. Наверное, этот день еще не настал. По крайней мере – для нас.

– Может, тогда другой подход попробовать поискать?

– Но мы же тогда Шаму подставим! Смотри: он одно письмо уже передал, а тут еще что-то возникнет. Ельцин, он ведь по характеру такой, знаешь… непредсказуемый. У него сегодня одно, а завтра другое. Люди в Кремле говорят, что его действия тяжело просчитать – теперь там все не так, как в брежневские времена было.

– Лень, ты Брежнева только давай не трогай, ладно? Будь он жив, мы бы уж точно не здесь сейчас сидели.

А часов, кстати, у меня от Брежнева ни одних нет – все на свои купил…

(Кстати, знаменитое «дети Трахтенберга» придумал Александр Львович Львов, и мне даже повезло присутствовать при рождении этого крылатого выражения. И Львов имел тогда в виду вовсе даже не журналистов. Дело было так: приехавший откуда-то из-за границы Леня угощал народ в стенбюро «МК» каким-то напитком из фришопа. На угощение заглянул Львович, благо ему спуститься с седьмого этажа, где он тогда служил в «Спортивной Москве», на третий было недолго, и, произнося свой тост, он вдруг обратил внимание на висевший на стене плакат, оставшийся с Московского фестиваля молодежи и студентов, на котором дети самых разных национальностей водили хоровод. И тут же выдал экспромт: «Вот поездит Леня по заграницам, а потом родятся такие вот…» – «Кто родится, Саш?» – «Да дети Трахтенберга!»)

Загул демократии

Лучшую сравнительную характеристику работы редакций «Спорт-Экспресса» и «Советского спорта» выдал заглянувший к нам осенью 91-го после очередного вояжа на родину Зураб Табатадзе. Приехал он, как и положено было, не пустым, и в правильное вроде время, аккурат в районе обеда, но до позднего вечера не мог найти человека, который пригубил бы его эксклюзивной чачи – настолько всем было некогда. Мне удалось освободиться первым, и, желая через меня успеха всем остальным, Зурик глубокомысленно изрек: «С таким рвением вы скоро их уделаете. Я заходил к ребятам вчера днем – кто-то уже успел выпить, остальные готовились. Стабильно все у людей – и это успокаивает. А у вас – какой-то энтузиазм первых комсомольских строек. Поздравляю, но не завидую».

Вскоре я сам зайду на Архипова, проведать кассу «Футбола». Первым в здании меня встретит Толя Чернышов и похвалится новой должностью: ответственный секретарь. «Вот видишь, не пошел с вами – и повысили. Ты, конечно, можешь считать меня предателем…» – «И буду считать – пока не проставишься!» – «Да не вопрос – сегодня как раз легкий номер!»

Легким номер был потому, что в тот день проходило какое-то очередное заседание ЦК КПСС, и «Совспорт», как обычно, отдавал под это большую часть первой полосы. Ее Толя держал под личным контролем, отдав остальные на откуп заместителям. Обмывание Толиной «звездочки» скоро переросло в мою пресс-конференцию – я ведь был гостем с той стороны баррикад и выступал поэтому при аншлаге. Пока я вещал, несколько раз приносили куски стенограммы пленума – важнейшие решения партии и правительства, как правило, спускались в редакции по частям. Чернышов всякий раз надеялся, что следующая будет последней, но все шли с неизменной пометкой «продолжение следует». Толя мрачнел, матерился, пьянел, а потом куда-то вышел и долго не возвращался.

Спустя какое-то время его решили пойти поискать – и вскоре обнаружили в кабинете Кудрявцева (в мою бытность такое и представить было невозможно, но теперь, заигрывая с присягнувшими ему на верность, главный, уходя, сам отдавал дежурному ключи: мой кабинет – ваш кабинет, это казалось даже не разгулом, а каким-то загулом демократии) за аппаратом «вертушки». Оказывается, он уже успел позвонить Лигачеву Егору Кузьмичу – благо справочник с телефонами всех абонентов кремлевской связи лежал тут же, но на том конце провода никто не снял трубку. «Небось из цэка еще не вернулся, козел», – предположил только назначенный ответсек. «А что ты ему сказать-то хотел, Толян?» – «А чтоб они там быстрей закруглялись – или пусть Лигачев сам штраф типографии платит!» – «Но почему именно Лигачев?» – «А кто антиалкогольную кампанию развязал – Пушкин?!» Тут уж спрашивавшим крыть было нечем.

Назавтра я расскажу про свой поход в гости у нас на работе – думая, что для поднятия настроения, – но неожиданно нарвусь на тотальное непонимание. А зачем ты туда ходил, а что ты о нас рассказывал, да Чернышов нас кинул, и не он один, не ожидали, в общем, от тебя. Стоп, ребята – я там полтора года, напоминаю, прослужил, но вы-то, суммарно, больше века той конторе отдали – и что, раз новое дело затеялось, ваши вчерашние коллеги у вас теперь все за козлов проходят, как Лигачев у Толи Чернышова? За козлов – не за козлов, но отныне у нас с ними совсем другие отношения, как ты этого не понимаешь. Ну, я уж в своих отношениях как-нибудь без советчиков разберусь.

И еще Кучмию жутко не нравилось, что я продолжаю писать на сторону.

– Слушай, тебе чего здесь не хватает: места газетного, денег, славы, а?

– Пока по трем перечисленным пунктам все устраивает.

– Тут мне вчера заметку о Колыванове в «Труде» подсунули – интересная, сказали. Я только читать начал, чувствую – твоя. Ну скажи, зачем тебе это нужно?

– Это «Труду» нужно. Они – учредители приза лучшему бомбардиру чемпионата, и если они считают, что я напишу о забившем больше всех Колыванове интереснее остальных, то лучше мне написать, чем на словах людей раз-убеждать.

– А у нас, значит, тебе уже такой материал публиковать не интересно?

– А у нас интервью с Колывановым вышло на следующий день после окончания чемпионата, и что характерно, тоже в моем исполнении. А в «Труде» про него – только вчера. А тем, кто заметочку подсунул, передайте – пусть подсовывают дальше, мне всегда приятно, когда вы меня с пристрастием читаете.

– Ладно, проехали. Но сейчас зима наступает, о футболе писать нечего будет – вот бы и тиснул про то, как зимует лучший бомбардир.

– У меня есть идея получше: недавно мы с Игорем Уткиным были у Колыванова дома, и Уткин там таких фотографий с женой и дочкой наснимал…

– Так что ж ты молчишь! Ждешь, когда эти снимки в «Труде» появятся?! Звони Игорю – пусть все несет!

(Важное примечание: отделом спорта в газете «Труд» с ее тиражом из книги рекордов Гиннесса командовал Владимир Алексеевич Ватутин. Как видите, у него был хороший вкус на авторов и тексты. Поэтому не стоит удивляться, что у его сына, Андрея Владимировича Ватутина, президента баскетбольного ЦСКА, отменный вкус на игроков – это наследственное. Андрея, когда он еще не был таким высоким функционером, а состоял студентом журфака, приводил к нам в «Спорт-Экспресс» отец. Однажды я взял его с собой на футбол, и, как он рассказывал много лет спустя, на него произвело сильное впечатление, как мы с Игорем Ледяховым отметили после матча очередную победу «Спартака». У нас это называлось «футбол после футбола».)

А маэстро Игорь Уткин был величайшим профессионалом – и, как он сам себя именовал, «трижды чемпионом мира по фотографиям». Это Игорь Владимирович так на свой манер называл три первых премии, полученные им в разные годы на международном конкурсе «Мир фотографии». (Но если вы ждете, что он окажется родственником Уткина Василия, то напрасно. Хотя, когда Вася только возник на экране, чтобы, как выяснилось, с него уже не сходить никогда, и многие стали интересоваться степенью его родства с Игорем, телевизионный Уткин, как сам потом признавался, хотел из озорства запустить фразу: «Да, но папа нас давно бросил», однако потом передумал.) Еще Игорь был лауреатом очень престижной премии «Золотой глаз» – я так его и звал, Золотым Глазом, и ему это очень нравилось.