Игорь Рабинер - «СЭкс» в большом спорте. Правда о «Спорт-Экспрессе» от топ-журналистов двух поколений Страница 16

А Симферополь мы – конечно же, с Федоровым! – посетим как еще советский город в конце 91-го, когда «Динамо» будет играть на Кубок УЕФА с бельгийским «Гентом». Это будет ответный матч третьего раунда, гостевой динамовцы как-то глупо отдадут 0:2, но учитывая, что «Спартак» с «Торпедо» сойдут с дистанции уже на втором этапе, футбольного народу в Крым слетится очень много. «Ну что, в свой чемпионат уходите?» – пытали местных «москали». «Та не – то ж вы уходите, поскольку приезжие, а мы, местные, мы – остаемся». Оганесян за столом своего люкса скажет мне, что настала пора поднимать армянский футбол и пригласит приезжать к нему в Ереван.

«Динамо» скатает усталую нулевую ничью конца сезона, я поговорю по-французски с небритым и счастливым тренером победителей Ван дер Эйкеном, передам еще один траурный отчет из этого нефартового города, а за Федоровым прямо с поля увяжется черный котенок с желтыми глазами. Сашка долго будет пытаться отыскать хозяина, но безуспешно. И решит взять не отстававшую от него кошку с собой. Ее попробуют не пустить в самолет без каких-то там справок, Федоров в ответ на справедливые в общем-то придирки, нагрубит, нас соберутся снимать с рейса – и тогда мне придется включить все мои начальственные связи. И задержится самолет с отправлением, поскольку почему-то долго будут нести шампанское, и на сей раз улетим мы втроем, а котенок – так даже и трезвым. Он вырастет потом в очаровательнейшую хулиганистую – всю в хозяина – кошку Нику и проживет у Сашки много-много веселых лет.

По возвращении я зайду к Севидову – сверить впечатления об игре и узнать, надумал ли он принимать команду, которую так высоко поднял. И увижу, что Сан Саныч как-то очень резко сдал – готовится ложиться в больницу, причем врачи не говорят, на какой срок – только обследование в стационаре покажет. Поэтому он рекомендовал пока вместо себя Сашу Новикова – в тридцать шесть пора заканчивать играть и начинать тренировать, но список тех, кем неплохо было бы усилиться, начальству давно передан. Вот только подлечусь – и в бой. Так ты говоришь, Украина для себя уже отделилась?

А где-то через неделю позвонит Юр Саныч и скажет, что отцу диагностировали рак.

Календарь имени Рубина

Советский Союз, как известно, закончил свое существование в декабре 91-го. Тогда же и дорисовалось осознание того, что со следующего сезона на общей раньше территории вместо одного большого будет разыгрываться много маленьких чемпионатов, но что они будут собой представлять – не брался сказать ни один пророк. Даже Анатолий Федорович Бышовец, который всегда был горазд прозорливо заглянуть в будущее, впал в нешуточную панику, поскольку не понимал, что за сборную придется везти на Евро-92: «Это с кем теперь будет играть киевское «Динамо»?! С Шепетовкой?! С Ахтыркой?!» После таких восклицаний он всплескивал руками и замирал, как бы призывая кого-то к ответу за содеянное. Но отвечать ему никто не собирался. За Россию Бышовец, видимо, волновался меньше, а зря. Никогда не забуду свои впечатления от посещения одного из первых матчей первого российского чемпионата, куда, разбив их на две группы, нагнали двадцать команд исключительно для того, чтобы никто не сомневался – в России клубов профессиональных – пруд пруди и не страшны тут нам ни от кого никакие отделения.

Играли «Локомотив» и тюменское «Динамо-Газовик», которое займет в своей группе последнее место с отрывом. На трибунах – человек триста. Приезжие все стоят у своих ворот в надежде, что хозяева ничего не придумают. И вдруг – хаотичный вынос, тюменский форвард стартует со своей половины и несется один на один. Ан нет – офсайд. Гостевая скамейка чуть побузила и успокоилась, но за команду, как выяснилось, было кому заступиться. Сидевший неподалеку от меня человек в кирзачах и телогрейке не спеша перелез через все барьеры на трибуне и оказался на беговой дорожке – дело было еще на старом «Локомотиве». С дорожки снимал Федоров, расположившись у центральной линии и поставив камеру на треногу. Мужик в сапогах, похоже, переразмялся перед игрой, поэтому оперся на Сашкину конструкцию, предварительно, впрочем, спросив разрешения, и, дождавшись, когда боковой судья будет пробегать мимо него, набрал в легкие побольше воздуха и на весь стадион закричал: «Эй, пидарас, ты чего флаг поднял! Там не было «вне игры»! Ты, пидарас, понял, нет, ты обернись, я в глаза тебе хочу сказать, что ты пидарас!»

Таким текстом он, веселя трибуны, окликал арбитра довольно долго, милиции не стадионе то ли не было, то ли вмешиваться ей было лень, но когда терпение у незадачливого лайнсмена лопнуло, он – так ни разу не обернувшись – встал на месте и замахал флажком, привлекая внимание судьи в поле. Тот остановил игру, но едва направился к помощнику, как человек в телогрейке сделал несколько быстрых шагов назад и залег в небольшой ров – была там канавка для стока воды. Трибуна просто рухнула от хохота, наблюдая такую сцену. «В чем дело?» – спросил подбежавший главный. «Мешают», – показал, по-прежнему не оборачиваясь, флажком себе за плечо «махала». Не найдя по указанному направлению никого, кроме Федорова, судья строгим голосом велел ему сдвинуться со всем своим хозяйством назад. Сашка, давясь от смеха, повиновался. Когда игра возобновилась, из своего укрытия под овации зрителей выбрался поборник справедливости и подошел к Федорову: «Извини, друг, за неприятности. А если тебя уволят – давай к нам, в Тюмень, у нас там пидарасов нет!» – «Что, совсем нет?» – спросили за Федорова с трибуны. «Ну, может, немного и есть, но они не жалуются, как этот пидарас! И игры из-за них не останавливают, потому что знают, что они пидарасы!»

Это была какая-то не очень смешная стенгазетная карикатура, картинка из матча заводских команд, собравшихся сгонять на выставленный профкомом ящик пива – со своими болельщиками и судьей из соседнего цеха, которого при случае и отметелить по-свойски могут. И что, вот это местечковое зрелище станет теперь зваться чемпионатом, извините меня, страны?..

Но это будет уже весной 92-го, а зимой я вцеплюсь в хоккей. Там турнир, начинавшийся как чемпионат СССР, с нового года получит название чемпионата СНГ, но никто, к счастью, не ринется выходить из него раньше времени. Зато по ходу сезона начнут уезжать отдельные игроки, и очень скоро этот процесс примет необратимый характер. Много позже Владимир Владимирович Юрзинов скажет мне, что по-хорошему надо было бы сразу после Олимпиады-88 проводить в НХЛ первую пятерку сборной, не забыв сказать людям спасибо за все, что они для хоккея нашего сделали – и тогда, глядишь, не обошлись бы так нехорошо с родным отечеством Могильный и Федоров. Но Юрзинову будет легко так рассуждать, сидя на балконе своего коттеджа в финском городе Турку, куда его позовут тренировать, и весьма успешно, местную команду ТПС. А вот 30 декабря 1991 года в Дюссельдорфе, после того как «Динамо» займет только третье место в Кубке европейских чемпионов, Юрзинов предложит мне взять прощальное интервью у Александра Семака – и будет главный тренер выглядеть весьма обеспокоенным. «Уперся Сашка – отсюда лечу в Нью-Йорк и никуда больше. Вы же, говорит, обещали отпустить после этого Кубка…» – «А вы обещали?» – «Ну да, был разговор – он помогает до конца года, а потом садимся и договариваемся, как дальше живем. Не договорились… В клубе – ладно, я такой вариант уже продумал, но в феврале Олимпиада – и что я скажу Тихонову?..»

Виктору Васильевичу Тихонову Семак передаст через меня и газету большой и пламенный привет, напомнив, как четыре года назад его отцепили от олимпийской команды буквально в Шереметьево, в день вылета на Игры. И он этого не забыл, Тихонову ни в чем с тех пор никогда не верил, и теперь ни в какой Альбервиль не собирается хотя бы потому, что если приземлится в Америке до 1 января, то его контракт с «Нью-Джерси» сразу вступит в законную силу, и денег он до конца сезона при любом раскладе – хоть все на свете его клуб проиграй – гарантированно поднимет больше, чем вся наша сборная в том случае, если она Олимпиаду выиграет. Одноклубникам по случаю проводов Саша проставится пивом, и все до единого динамовцы, и сборники, и те, кто попроще, будут на его стороне. И каждый, как мне тогда покажется, прикинет для себя: ну хорошо, этот сезон я еще в «Динамо» доиграю, а вот следующий…

А что на следующий никого из них – не только динамовцев, а вообще всех, выигравших ту Олимпиаду и без Семака, – в стране не останется, я окончательно и бесповоротно осознаю в мае в Братиславе с Прагой, куда съедутся, по-моему, все русские таксисты Нью-Йорка, резко решившие переквалифицироваться в хоккейных агентов. Аккредитуются они журналистами от каких-то русскоязычных газет, которые едва ли кто читал за пределами их таксопарков. Наши влетят тогда шведам в четвертьфинале, но им с самого начала будет не до игры: со скорым отъездом придется определяться здесь и сейчас – покуда золото Альбервиля блестит еще так ярко – а вокруг станет вертеться столько разномастных советчиков, пытающихся козырнуть своим знакомством с заокеанскими знаменитостями и очень смешно набивающих себе цену: «Вон, смотри, идет Дэйв Кинг – сколько ж мы с ним там, у нас, об игре проговорили! Хай, Дэйв, хау а ю?» – «Хай, файн, сэнкью!» – «Ну как, видал!» «Впечатляет, что говорить. Но мне кажется, если я с ним поздороваюсь, он среагирует примерно так же…» – «Нет, ну что ты – он, конечно, ответит тебе на приветствие, но это будет неискренне, просто из вежливости.