Петр Кропоткин - Речи бунтовщика Страница 5

Вотъ, что даетъ буржуазія своимъ сыновьямъ. Что же касается дочерей, она развращаетъ ихъ съ ранняго дѣтства. Нелѣпое чтеніе, разодѣтыя куклы, роскошные наряды, назидательный примѣръ матери, бесѣды въ будуарахъ, — все способствуетъ тому, чтобы сдѣлать изъ ребенка женщину, которая продастъ себя тому, кто дастъ за нее большую цѣну. Ребенкомъ еще она распространяетъ вокругъ себя заразу: дѣти рабочихъ съ завистью смотрятъ на эту дѣвочку въ роскошномъ платьѣ, съ изящной поступью, съ манерами куртизанки въ двѣнадцать лѣтъ. Если же мать добродѣтельна, на сколько могутъ быть добродѣтельны буржуа — тогда еще хуже. Дѣвочка рано пойметъ цѣну двуличной морали, гласящей: „Люби ближняго, но грабь его, когда можешь! Будь добродѣтельна, но до извѣстной степени, и т. п.”; она задохнется въ этой атмосферѣ нравственности à la Тартюфъ и, не найдя въ жизни ничего прекраснаго, захватывающаго и цѣннаго, бросится въ объятья первому встрѣчному, лишь-бы онъ могъ удовлетворить ея потребностямъ роскоши.

Вглядитесь какъ слѣдуетъ въ эти явленія, вдумайтесь поглубже въ ихъ причины, и вы убѣдитесь въ необходимости бурной революціи, которая очиститъ современное общество и вырветъ съ корнемъ то зло, которое съѣдаетъ человѣчество и служитъ источникомъ заразы.

Пока среди насъ есть паразиты, живущіе нашимъ трудомъ подъ предлогомъ управлять нами, эти паразиты будутъ очагомъ чумы и разврата для общественной нравственности. Праздные люди всю жизнь ищутъ безсмысленныхъ развлеченій; чувство солидарности убито въ нихъ самыми основами ихъ существованія; преступный эгоизмъ развивается самой ихъ жизнью; такіе люди всегда склонны къ самой грубой чувственности: они унижаютъ и оскверняютъ все, къ чему прикасаются. Своимъ золотомъ и животными инстинктами они развращаютъ женщину и дѣтей; они развращаютъ искусство, театръ, прессу; они готовы продать свою родину, продать ея защитниковъ и, слишкомъ трусливые, чтобы сами убивать, они, не колеблясь, заставятъ убить лучшихъ представителей родной страны, если только что-либо будетъ угрожать ихъ богатству — единственному источнику ихъ радости.

Чума у нашихъ очаговъ; надо уничтожить источникъ заразы и, если даже придется дѣйствовать огнемъ и мечемъ, — мы не должны останавливаться: дѣло идетъ о спасеніи всего человѣчества.

Грядущая Революція.

Въ предыдущихъ главахъ мы пришли къ заключенію, что Европа катится по наклонной плоскости къ революціи.

Изслѣдуя способы производства и обмѣна, установленные буржуазіей, мы замѣчаемъ, что гангрена охватила весь современный строй жизни.

Мы видимъ полное отсутствіе какихъ-бы то ни было научныхъ и гуманитарныхъ основъ, безумное расточеніе общественнаго капитала, жажду наживы, дошедшую до полнаго пренебреженія всякими законами общественности, непрерывныя промышленныя войны и невообразимый хаосъ. Мы съ восторгомъ привѣтствуемъ приближеніе дня, когда крикъ: долой буржуазію! вырвется изъ всѣхъ устъ съ тѣмъ единодушіемъ, съ которымъ провозглашалось некогда паденіе династій.

Изучая развитіе государствъ, роль ихъ въ исторіи и разложеніе, охватившее ихъ, мы видимъ, что современный способъ группировки заканчиваетъ свое существованіе; онъ совершилъ все, на что былъ способенъ, и теперь рушится подъ своей собственной тяжестью, чтобы уступить мѣсто новымъ организаціямъ, основаннымъ на новыхъ принципахъ, соотвѣтствующихъ современнымъ стремленіямъ человѣчества.

Стоитъ только прослѣдить за возникновеніемъ идей въ современномъ обществѣ, чтобы понять, съ какимъ рвеніемъ человѣческая мысль работаетъ сейчасъ надъ полной переоцѣнкой цѣнностей, завѣщанныхъ намъ прошлыми вѣками, и надъ выработкой новыхъ философскихъ и научныхъ системъ, предназначенныхъ стать основами грядущихъ человѣческихъ организацій. Не только реформаторы изъ народа, изнуренные непосильнымъ трудомъ и нестерпимой нуждой, мечтающіе о лучшемъ будущемъ, возстаютъ сейчасъ противъ современныхъ учрежденій. Ученые, воспитанные на старыхъ предразсудкахъ, стараются отряхнуть съ себя пыль ветхости, прислушиваются къ броженію мысли въ народѣ и становятся выразителями и провозвѣстниками новыхъ идей. „Все разъѣдающій ядъ критики подрываетъ завѣщанныя намъ непреложныя истины; философія, естественныя науки, этика, исторія, искусство, все гибнетъ въ этой разрушительной работѣ, ничему нѣтъ пощады!” — восклицаютъ возмущенные консерваторы. Да ничему и не будетъ пощады, даже самимъ основамъ вашего соціальнаго строя — частной собственности и власти. Всѣ работаютъ сейчасъ надъ ихъ разрушеніемъ, — всѣ, отъ негра мастерской до работниковъ мысли, отъ заинтересованныхъ въ реорганизаціи современнаго строя до тѣхъ, которые содрогнутся при видѣ своихъ же мыслей, осуществленныхъ на практикѣ, отряхнувшихъ съ себя пыль библіотекъ, воплощенныхъ самой жизнью.

Полное разложеніе и распаденіе современнаго строя и всеобщее недовольство; выработка новыхъ формъ жизни и жажда какой-бы то ни было перемѣны, юношескій порывъ критики въ области науки, философіи, этики и броженіе общественной мысли; возмутительное равнодушіе или преступное сопротивленіе новымъ теченіямъ тѣхъ, въ рукахъ которыхъ сосредоточена власть...

Вотъ каково было всегда состояніе общества наканунѣ великихъ революцій. Таково оно и сейчасъ; и это не безумная фантазія возбужденнаго воображенія группы недовольныхъ; самое спокойное научное наблюденіе убѣждаетъ насъ въ этомъ. Даже тѣ, которые для оправданія своей преступной индиферентности говорятъ: „Будьте спокойны, опасность не дошла еще до нашихъ жилищъ”, признаютъ, что положеніе все ухудшается и что они не знаютъ, куда мы идемъ. Однако, облегчивъ себя этимъ признаніемъ, они снова впадаютъ въ свое обычное состояніе — прозябаніе безъ мысли.

„Намъ столько разъ предсказывали эту революцію”, вздыхаетъ пессимистъ; „былъ моментъ, когда я самъ повѣрилъ въ ея наступленіе, а между тѣмъ ея все нѣтъ!”

Она придетъ и чѣмъ позже, тѣмъ она будетъ плодотворнѣе. „Два раза, въ 1754 и въ 1771 году готова была вспыхнуть революція”, говоритъ Феликсъ Рокэнъ[6], описывая событія XVIII вѣка (чуть было не написалъ въ 1848 и 1871 году). Не разразившись тогда, она стала гораздо могучѣе и плодотворнѣе къ концу вѣка.

Но не будемъ тревожить сна индиферентныхъ и мѣшать брюжжанію пессимистовъ. Подумаемъ лучше о томъ, каковъ будетъ характеръ этой революціи, предчувствуемой и подготовляемой столькими людьми, и каково должно быть наше отношеніе къ ней.

Мы не будемъ заниматься историческими пророчествами: ни эмбріональное состояніе соціологіи, ни современное положеніе исторіи, которая, по выраженію Огюстэна Тьерри, „подавляетъ истину условными формулами”, насъ на это не уполномочиваютъ. Ограничимся тѣмъ, что поставимъ себѣ нѣсколько самыхъ простыхъ вопросовъ.

Возможно-ли допустить хоть на мгновеніе, что одна только перемѣна образа правленія успокоитъ броженіе умовъ и пріостановитъ совершающуюся во всѣхъ слояхъ общества работу надъ пересозданіемъ всего существующаго? Что недовольство экономическимъ строемъ, возрастая съ каждымъ днемъ, не захочетъ проявиться въ общественной жизни, какъ только наступятъ благопріятныя обстоятельства — дезорганизація власти?

Конечно, нѣтъ!

Возможно-ли, чтобы ирландскіе и англійскіе крестьяне не воспользовались первой представившейся возможностью, чтобы изгнать ненавистныхъ помѣщиковъ и завладѣть землей, о которой они мечтаютъ столько вѣковъ?

Возможно-ли, чтобы Франція, если только наступитъ новый 1848 годъ, ограничилась замѣной своего новаго Гамбетта какимъ-нибудь Клемансо и не испробовала, что можетъ дать Коммуна для улучшенія быта рабочихъ? Чтобы французскіе крестьяне, видя центральную власть униженной, не постарались завладѣть бархатными лугами своихъ сосѣдокъ — святыхъ сестеръ и плодородными полями толстыхъ буржуа, устроившихся около нихъ и все округляющихъ свои владѣнія? Возможно-ли, чтобы они не встали въ ряды борцовъ, предлагающихъ имъ поддержку для осуществленія мечты всего рабочаго народа: обезпеченнаго, хорошо оплачиваемаго труда?

Возможно-ли, чтобы крестьяне — будь то итальянцы, испанцы или славяне — не присоединились къ этому движенію?

Возможно-ли, чтобы рудокопы, изнуренные нуждой и страданіями, работающіе подъ вѣчнымъ страхомъ смерти, не постарались изгнать владѣльцевъ рудниковъ, какъ только они замѣтятъ малѣйшій признакъ дезорганизаціи среди своего начальства?

А мелкій ремесленникъ, ютящійся въ темномъ сыромъ подвалѣ, работающій день и ночь съ окоченѣлыми пальцами и пустымъ желудкомъ, выбивающійся изъ силъ, чтобы прокормить пять маленькихъ ртовъ, тѣмъ болѣе любимыхъ, чѣмъ они становятся блѣднѣе и прозрачнѣе отъ голода и лишеній? А этотъ несчастный, проводящій ночи подъ открытымъ небомъ, такъ какъ онъ не можетъ позволить себѣ роскоши — переночевать за пятакъ въ ночлежномъ домѣ? Неужели вы думаете, что они не постараются найти въ роскошныхъ дворцахъ теплаго угла для своихъ семействъ, болѣе достойныхъ и честныхъ во всякомъ случаѣ, чѣмъ семьи толстыхъ буржуа? Что они не мечтаютъ о томъ, чтобы въ магазинахъ коммуны было достаточно хлѣба для всѣхъ тѣхъ, которые не привыкли къ бездѣлью, достаточно одежды, чтобы покрыть какъ плечи несчастныхъ дѣтей рабочихъ, такъ и упитанныя тѣла дѣтей буржуа? Неужели вы думаете, что тѣ, которые ходятъ въ лохмотьяхъ, не знаютъ, что въ магазинахъ большого города есть достаточно припасовъ для удовлетворенія первыхъ нуждъ всѣхъ его жителей и что если-бы всѣ рабочіе трудились надъ производствомъ необходимыхъ предметовъ, вмѣсто того, чтобы чахнуть надъ выдѣлкой предметовъ роскоши, то выработаннаго ими хватило бы не только на ихъ коммуну, но и на сосѣднія?