Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том I - Евгений Александрович Адамов Страница 25

Активное участие Англии является «необеспеченным», но несомненным представляется вмешательство ее, в случае неблагоприятного для России и Франции оборота военных действий. Необходимость для русского правительства действовать лишь по выяснении активного участия Англии «составляет слабую сторону положения России в настоящем случае». После чего обещание, как бы это ни показалось странным, принялось выбирать способы военных действий для Англии: только ли флотом или же и десантом?..

По мнению Коковцова, и в том и в другом случае война с Германией неизбежна, и потому он ставит вопрос: «Желательна ли война с Германией и может ли Россия на нее идти?» Сазонов отвечает: война с Германией нежелательна, а может ли Россия в настоящее время воевать с Германией — он «не считает себя призванным» разрешить этот вопрос.

Призванные решить этот вопрос военный министр и начальник Генерального штаба категорически заявляют «о полной готовности России к единоборству с Германией, не говоря уже о столкновении один на один с Австрией; однако такое единоборство едва ли вероятно, а дело придется иметь со всем Тройственным союзом».

Тем не менее Коковцов считает желательным воздержаться от занятия Трапезонда и других «непосредственных способов принуждения», ввиду их трудности и рискованности. Сазонов предложил прекратить «подвоз в Малую Азию через Трапезондский порт»; Григорович — «предварительно» занять Синоп. Коковцов снова указал, что это вызовет вмешательство Германии. Здесь Сазонов возразил: «он допускает возможность невмешательства Германии», учитывая, разумеется, «участие в наших действиях Англии». «Намечаемое же занятие Баязида явилось бы, по мнению министра, мерою весьма сильной, способной удержать Германию от вмешательства». Военные люди — Сухомлинов и Жилинский — с воодушевлением поддержали Сазонова; занять Баязид легко ввиду слабости Турции на нашем фронте, при деятельной подготовке ее к войне с Грецией на западе: следовало бы лишь подвести наш флот к Босфору. Здесь Сазонов, в свою очередь, поддержал военных людей: появление флота у Босфора вызовет в Константинополе смятение и, может быть, революцию, которая решит вопрос и о германской миссии. Какое же положение, снова спрашивает он, надлежит занять правительству, если оно получит уверенность в активной поддержке Англии и Франции?

Коковцов, «считая в настоящее время войну величайшим бедствием для России, высказывается в смысле крайней нежелательности вовлечения России в европейское столкновение, к каковому мнению присоединяются и остальные члены совещания».

«Что же делать в случае неудачи переговоров?» — с недоумением спрашивает Сазонов.

Коковцов снова предлагает финансовый бойкот, несмотря на то что, и по его мнению, «материальный ущерб может охладить самые пылкие патриотические стремления французов», вследствие чего успех этого средства весьма сомнителен. Но он готов пойти, для избежания войны, на обязательство возместить французам из русской казны убытки от прекращения Турцией платежей по купонам… Совещание решило: «1) продолжать настояния в Берлине, но согласиться на общую инспекцию германского генерала над турецкой армией, 2) переговоры вести до выяснения их полной неуспешности, 3) вслед за тем надлежит перейти к намеченным мерам воздействия вне Берлина, в согласии с Францией и Англией, 4) в случае необеспеченности активного участия как Франции, так и Англии в совместных с Россией действиях не представляется возможным прибегнуть к способам давления, могущим повлечь войну с Германией»[94].

Таким образом, вопрос о «готовности» получил освещение довольно противоречивое: с одной стороны, к «единоборству» готовы, с другой стороны — без участия Англии в лучшем случае из этого единоборства — и даже при участии Франции — ничего не выйдет, а в худшем — Англии же придется спасать своих друзей, чтобы от них что-нибудь осталось для нее на случай надобности; наконец, участие в европейской войне было бы величайшим бедствием для России. Основной вопрос Сазонова остался без положительного ответа — вопрос о том, что во Франции и Англии может укрепиться «опасное убеждение, что Россия готова на какие угодно уступки ради сохранения мира», и тогда Россия «в конце концов осталась бы фактически в полном политическом одиночестве, ибо едва ли нам пришлось бы особенно рассчитывать и на Францию, которая и без того склонна жертвовать общими политическими интересами в пользу выгодных финансовых сделок», между тем как берлинский кабинет как будто уже «рассчитывает столковаться за наш счет с Англией»… Трудно было яснее указать, что перед русским правительством встала грозная альтернатива: либо дать своим союзникам доказательство готовности идти на войну, либо свернуть флаг и покориться усмотрению своих друзей и противников, которые не замедлят в этом случае между собою сговориться за счет российского великодержавия.

За год до этого, когда французская партия войны добивалась от русского правительства доказательства «готовности», в Париже существенно облегчили предъявление такого доказательства нетерпеливыми заявлениями: «Мы готовы, — что же вы? решайтесь!» Но «французов» было мало. Нужно было «иметь в кармане» англичан, англичане же всю свою политику строили на том, что за ними будет последнее слово, что они останутся, следовательно, господами положения и они будут до конца диктовать условия и своим противникам, и своим друзьям. Теперь англичане настаивали, напоминая прежние отступления русского правительства (Адрианополь — «Кагул» и «Ростислав») и требуя раскрытия карт: как далеко вы намерены идти? готовы ли вы идти до конца? Но единственный ответ, который теперь мог им дать Сазонов, был: да, мы решили идти до конца, но — вслед за вами.

В ответ на это англичане могли искать другие политические комбинации, более выгодные для себя. Открывалась, следовательно, новая перспектива: вместо блистательного окружения Англией и Францией царская Россия очутилась бы в мрачном политическом и финансовом одиночестве, окруженная со всех сторон врагами и опасностями; вместо соблазнительной возможности, в результате общей свалки, водрузить победный стяг романовской империи в подлежащем месте, по соглашению с доблестными союзниками, — полное падение престижа и династии, и империи, и необходимость изыскивать новые способы спасения не только от внешних, но и от внутренних врагов и кредиторов.

Как трудно было уклониться от заявления своей «готовности» в 1912 г. — и притом дважды, — мы хорошо знаем. С каждым разом это было вдвое труднее; свободы выбора не оставалось; нужно было очертя голову бросаться в одну из двух великих неизвестностей: мир и одиночество или блистательная Антанта и война. Сазонов прямо говорил в своей записке: если мир, то «каждая из них (держав Тройственного согласия) будет стараться искать иных обеспечений своих интересов в соглашениях с