Глеб Дойников - «Все по местам!» Возвращение «Варяга» Страница 27

На мостике «Идзумо» капитан первого ранга Коно Идзичи довольно потирал руки. Он удачно прикрылся транспортами и сначала подпустил русский вооруженный пароход на десять миль. Выскочив из-за линии купцов, как чертик из коробочки, «Идзумо» начал преследование «Лены». Собственно, его натолкнул на эту мысль рассказ командира «Адзумы» Фудзии, сигнальщик которой тоже не сразу опознал прячущуюся за транспортом «Аврору». Они вместе загорали в Сасебо почти месяц, пока их корабли стояли в доках на ремонте. Флагману отряда Камимуре пришлось перенести флаг командира второго броненосного отряда с его «Идзумо» на наименее поврежденный «Ивате». Да и сам отряд после памятного боя съежился с пяти до двух броненосных крейсеров. Третьим в их невеселой компании командиров «покалеченных крейсеров» был командир «Якумо» Мацучи. Причем если его «Идзумо» за этот месяц привели в порядок и он шел на соединение с главными силами в Чемульпо, то остальная пара пока прочно оккупировала доки Сасебо. На «Якумо» только начался монтаж подачи для 10-дюймового орудия, которое должно было вскоре прибыть из Чили, а «Адзума»… В случае с ней руки разводили все. Менять главный вал было не на что. Заказать новый во Франции не удалось, а в Японии никто не брался изготовить что-то подобное. Нагревать и выпрямлять — опасно, может треснуть, тогда будет не погнутый вал, а вообще никакого. Пока его только сняли, что тоже было далеко не просто, но что с ним делать дальше — пока было не ясно.

Но сейчас был час его личного триумфа. Теперь он понимал, что Камимура был прав, и он не зря плелся на 8 узлах вместе с транспортами. Да, это отсрочило его соединение с флотом на пару дней, но зато он наконец утопит эту столь насолившую Японии и императору «Лену». А она, в свою очередь, не сможет помешать доставке в Дальний новой партии осадных 11-дюймовых мортир. А будь в охране одна «Чихайя», как планировалось изначально, «Лена» вполне могла рискнуть. И, памятуя ее прошлые подвиги, наверняка не отступила бы до потопления пары транспортов. Первая дюжина тяжелых орудий, которых в Японии и было всего-то три десятка, была утоплена во время неожиданного выхода русских в море сразу после разблокирования фарватера. Но эта-то партия будет доставлена к Порт-Артуру и расстреляет русских трусов с их броненосцами прямо в гавани. Армия наконец-то раскачалась и, прорвав оборону русских, начала продвижение к Порт-Артуру. А сам порт Дальний, хотя пока и оставался в русских руках, но, отрезанный от основных сил и лишенный подвоза, без нормальных укреплений и запасов, он вряд ли продержится больше недели.

На правом крыле мостика «Лены» — наблюдать за догоняющим японцем было удобнее отсюда — Рейн отдал приказ выдать команде двойную винную порцию, всем желающим, кроме комендоров. А паче кто пожелает — то и тройную — он прекрасно понимал, что часы его корабля сочтены. При всей горячности его натуры он прекрасно умел оценивать шансы на успех. Зачастую именно его предельно расчетливые, на грани фола, действия и принимались окружающими за безрассудный риск. Но одно дело надеяться при поддержке «Авроры» догнать и торпедировать тяжело поврежденную «Адзуму». Столкновение же с абсолютно исправным броненосным крейсером, с полными угольными ямами и погребами боезапаса — это смерть и для одинокой «Лены», и для «Авроры», если та попробует вмешаться. Именно поэтому он в своей последней радиограмме намекнул Засухину, что «Аврора» должна идти топить транспортники. Приказывать старшему по званию он не мог, но оставалось надеяться, что намек поймут. Тогда гибель его корабля хоть не будет напрасной.

Первый залп японцев лег с недолетом, дистанция была запредельна даже для восьмидюймовок. Пока. Но с каждым часом японец приближался на 10–15 кабельтовых, и через час снаряды начнут долетать. А через три придется или взрывать погреба, или идти в последнюю торпедную атаку. Что тоже закончится гарантированной гибелью «Лены».

— Трехтрубный корабль на горизонте на зюйд-вест! — донесся с марса крик сигнальщика.

Мгновенно перебежав на правое крыло, Рейн стал пристально, тихо матеря клубы дыма, мешающие наблюдению, вглядываться в горизонт. Так, и кто трехтрубный мог к нам сюда еще пожаловать? Идет контрокурсом, флаг отсюда не разглядеть, сигнальный из-за нашего дыма даже дым на горизонте прошляпил, только корабль и заметил, не иначе о последней в своей жизни винной порции замечтался, шельмец… Англичанин? Или японец? Или…

— Радиограмма с «Авроры»! — влетел на мостик посыльный из радиорубки.

«„Лене“ идти Владивосток. Без фокусов. Быть там не позднее 28 сентября».

«Похоже, что Засухин не просто просчитался с курсом, а сознательно мелькнул на горизонте, демонстративно направляясь в сторону вражеских транспортов», — понял командир «Лены». Чего не мог понять Рейн, так это зачем командир «Авроры» сознательно пошел на почти верную гибель своего корабля, ради спасения его, гораздо менее ценного, «не настоящего» крейсера? Он не знал, что в приватной беседе перед выходом в море Руднев строго-настрого наказал Засухину, что оба корабля должны вернуться к 28 сентября. Причем «Лена», «с ее бездонными угольными ямами и высокой скоростью фактически единственный наш эскадренный угольщик», вернуться должна даже ценой гибели «Авроры». «Смоленск» забит снарядами для 1-й эскадры, и бункероваться с него — это русская рулетка. А без быстрого угольщика «может сорваться операция, способная решить ход всей войны», ибо — «если наш прорыв пойдет не так, как планировалось — она наш последний шанс на обратный путь». Хотя Руднев и употребил слова о «гибели „Авроры“» в качестве красивой метафоры, Засухин их принял всерьез. Он, «сложив два и два», понимал, что речь идет о прорыве идущего с Балтики авангарда второй эскадры. А чем закончился прорыв во Владивосток отряда Вирениуса, он помнил слишком хорошо. «Ослябя» вон до сих пор ремонтируется.

На мостике «Лены», несущейся на северо-восток с заклепанными клапанами, которые теперь еще предстояло аккуратно разблокировать, стоял абсолютно потерявшийся человек. Рейн приготовился к неминуемой смерти, и теперь, когда во вселенской лотерее ему, по его мнению, абсолютно незаслуженно выпал билет «жизнь», он просто не знал, что с ним делать. Он уже мысленно умер вместе со своим кораблем и командой. Он уже просчитал вариант уклонения от огня, имитации потери управления, что давало тень шанса на сближение с противником на милю-полторы. При условии что японцы увлекутся, а для этого надо было заставить их погоняться за ним подольше. В голове он уже пошел в последнюю атаку, он уже погиб в попытке достать неуязвимого для его артиллерии японца торпедами. И теперь, глядя на корму исчезающего на горизонте «Идзумо», он просто стоял… На то, чтобы заставить себя снова жить, теперь, мысленно уже умерев, требовалось немного времени и неимоверное душевное усилие.

— Ну что, Николай Готлибович, на этот раз пронесло? Прикажете рассчитать курс на Владивосток? — вывел командира из двадцатиминутного состояния «берсерк молча стравливает пары» вопрос штурмана, лейтенанта Никольского.

— И вы правда решили, что, заглянув за кромку и поставив на грань гибели себя, свой экипаж и корабль, я вдруг начну выполнять приказы о выходе из боя? — встрепенулся вновь оживающий Рейн. — Ну уж нет уж. Из-за каждой мелочи менять жизненные привычки — это не по мне… Разворот влево на 16 румбов! Рассчитайте-ка мне лучше курс…

«Идзумо», заметив «Аврору», направляющуюся в сторону транспортников со столь драгоценным для Японии грузом, мгновенно лег бортом на воду на циркуляции. Так как скорость при этом Идзичи приказал не сбавлять, не предупрежденные о повороте матросы в низах корабля попадали с ног. Спустя пару минут, выпалив для острастки в сторону «Лены» пару фугасов из кормовой башни, японец понесся на спасение охраняемого конвоя в обратном направлении. Радист «Идзумо» истошно пытался что-то передать на оставшийся при транспортах авизо «Чихайя». Тот тоже был в охранении транспортов и теперь должен был приказать им максимально рассыпаться по морю в ожидании подхода русского крейсера. Но, увы, на «Авроре» вчерашний телеграфист Брылькин имел на этот счет свое мнение. Не успел еще молодой японский кондуктор отстучать позывные своего крейсера и имя адресата, как старый телеграфист определил, что передача ведется станцией типа «Телефункен», используемой на японском флоте. Он нимало не стал заморачиваться такими мелочами, как доклад командиру и просьба разрешить ему помешать передаче вражеского сообщения. Он просто намертво забил эфир мешаниной точек и тире, содержание которой потом стеснялись привести и мемуарах и в официальных документах, скромно, но неверно ссылаясь на них, как на «бессмысленный набор знаков». Правда, посыльный матрос на мостик все же был им отправлен, но только для того, чтобы «проинформировать командира о том, что японцы что-то там пытались передавать, но телеграмма наверняка не дошла».