Андрей Мартьянов - Вестники времен [= Знамя над Тауэром] Страница 28

А теперь (тогда…) красные знамена полощутся над половиной мира, причем лучшей, и вся разница меж ними лишь в партийных символах, вышитых на ткани.

На престолы восходят не помазанники Божьи, великодушием и мудростью приближающиеся ко Всевышнему, а жалкие отпрыски рода человеческого, малодушные неудачники, мучающиеся комплексом неполноценности, параноики, единственная цель которых — реванш за страдания молодости и избавление от страха преследования, путем уничтожения „врагов“, без суда и следствия, просто слепо повинуясь малейшему подозрению. Кроме того, они умеют красиво говорить и объяснять свои капризы высокими побуждениями, а преступления — стараниями на благо народа. И самое страшное — люди верят… Овечье стадо взбунтовалось и перестало слушаться Пастыря, а поскольку неискоренимая привычка подчинятся и следовать за „перстом указующим“ взяла верх над умом, овцы, испугавшись свободы, за которую так отчаянно боролись, побежали за первым встретившимся на пути волком. И шли за ним, восторженно блея, радостно погибая в волчьих клыках, покорно принимая волчьи законы…

Ты возжелал изменить свое тогдашнее „настоящее“? Вот и привелась возможность. Лорд, похоже сам того не желая, подсказал путь. Остается отыскать прадедушек да прабабушек (ни в чем не виноватых!) помянутых „волков“ да прирезать… Или как? Зачем я здесь, именно в этом году, в этом дне, именно в Нормандии, а не в Британии, Италии или Египте? Если уж сам сатана не сумел ответить, то кто окажется способен?..»

Костер догорал, и Гунтер впихнул в огонь последние ветки. Уже рассвело, серебристое небо на востоке приобрело на востоке золотисто-розовый оттенок — скоро из-за холмов появится солнце, рассеивая теплыми лучами утреннюю прохладу. Гунтер посмотрел на мирно посапывающего рыцаря. Надо бы разбудить его, а то скучно и мысли невеселые одолевают. Подойдя к вывороченному дереву, германец взялся за толстый, торчащий вверх корень и с силой рванул к земле.

Сэр Мишель, разбуженный громким треском ломающейся древесины, недовольно заворчал, просыпаясь, некоторое время поворочался, видимо пытаясь снова задремать, а затем сел потянувшись и осоловело уставился на Гунтера.

— Зачем огонь, когда еды нет?

— Холодно… — ответил германец, переламывая ногой особо прочную ветку. Пока Гунтер бродил по окрестностям, у него зрела одна мысль, претворить которую в реальность было возможно лишь имея источник тепла. Шагах в двадцати от импровизированной стоянки Гунтер обнаружил небольшой, заполненный прозрачной водой, овражек с чистым дном, устланным прошлогодними листьями. Сэра Мишеля было просто необходимо искупать. А без костра рыцарь непременно замерз бы, а потом и вовсе заболел.

«Заболел? Вот уж не думаю, — усмехнулся про себя Гунтер, — Это ты, не спав почти двое суток, едва держишься на ногах, а наш сэр, наплевав на все события, начиная от явления Люфтваффе, и заканчивая аутодафе, которое по нашей милости устроил сараю милейший Лорд, дрых как ребенок. И, кажется, совершенно не замерз. Все правда, другие они…»

— Эй, сэр! — начал было германец, но сэр Мишель недовольно перебил:

— Не зови меня так — «эй»! Сэр рыцарь — можно, сэр Мишель — тоже, просто «Мишель», наконец. А у тебя непочтительно получается.

Гунтер поморщился, но тут же сказал себе, что в этой «пьесе» и в самом деле следует подавать реплики согласно сценарию. Ведь не назовешь же командира дивизии ВВС «ваша милость»?

— Ладно, потом обсудим… наименования (аналога слову «субординация» в норманно-французском германец не нашел). Тебе не кажется, что ты… испачкался?

— Кажется, — согласился сэр Мишель, — А что делать, если собственный оруженосец купает тебя в помоях?

— Помыться! — твердо заявил Гунтер. — Я и местечко присмотрел. Тут рядом. Только прежде чем полезешь в воду, напейся, а то потом вода грязной будет. Пойдем со мной.

Рыцарь нерешительно встал, критически осмотрел свои скверные одеяния, прекрасно понимая, что благородному сэру так выглядеть не пристало, и осторожно двинулся за Джонни.

Ямина была неглубокой, так что плохо плававший сэр Мишель, утонуть не боялся. Единственно, не хотелось мокнуть заново, да еще в холоднющей воде. Утро-то свежее…

— Давай раздевайся, полезай в воду, — скомандовал Гунтер, наблюдая за нерешительно мявшемся у берега овражка рыцарем.

Сэр Мишель хотел ответить, потом подумал, что благородному сэру не след спорить с нерадивым слугой, расстегнул свой широкий кожаный пояс с пустыми ножнами, поднял руки и приказал:

— Помоги мне снять кольчугу!

— С удовольствием! — Джонни потянул кольчугу за воротник. — Тьфу, пропасть! Ты что, вовсе никогда не мылся?!

Гунтер отбросил кольчугу и отошел на пару шагов. Он и раньше ощущал исходящий от благородного рыцаря запашок, но постепенно принюхался, а теперь в ноздри ему ударила волна густого запаха давно немытого тела, застарелого пота, и подгнившей ткани. Даже вонь от свиных помоев заглушалась крепкими естественными ароматами. Гунтер невольно помахал рукой, пытаясь развеять амбре. Под кольчатой броней на благородном отпрыске славного рода была напялена войлочная безрукавка, состоявшая большей частью из дыр и прорезей. Кое-где на ней виднелись темные пятна, похожие на запекшуюся кровь с давнишних ран, и кроме того, были совершенно явственно различимы крупные платяные вши, намертво вцепившиеся в войлок. Обратив внимание на брезгливый взгляд Джонни, сэр Мишель оглядел себя и одернул фуфайку, при этом несколько насекомых оторвались от ворса и упали в траву.

— Тебе что-то не нравится? — спросил рыцарь, казавшийся без кольчуги голым, хотя помимо подкольчужника на него было намотано изрядно всевозможных тряпок, причем одна из них явно претендовала на роль белой шелковой рубашки с кружевным воротником. — Ну, упал я год-полтора назад тоже в лужу — озеро отбросов в каком-то городишке, пришлось потом еще и в реку лезть… Мыться! Как-никак я к даме шел…

— Бедная дама… — задумчиво пробормотал себе под нос Гунтер, — хотя и она, наверно, благоухала под стать кавалеру. Да все они здесь такие…

— Что ж, все приходиться делать самому! — воскликнул сэр Мишель, с воинственным видом твердой походкой вошел в воду, но тут же с шумом вдохнув, выскочил обратно.

— Холодная… прямо лед! — жалобно посетовал рыцарь, зябко передернув плечами.

— Марш в воду! — не выдержал Гунтер и, зажав двумя пальцами нос, затолкал свободной рукой сэра Мишеля в воду.

Растопырив руки и ноги рыцарь влетел в овражек, скрылся с головой, но моментально вынырнул, фыркая и отдуваясь.

— Ну, как водичка? — съехидничал Гунтер.

— Мокрая, — брезгливо выдохнул сэр Мишель. Содрав с себя одежду, он кинул ее к ногам Гунтера и принялся ожесточенно тереть руки, плечи, бока, подмышки, шею, окунаясь с головой.

— Ты одежку мою пока … в порядок приведи, — бросил он Гунтеру, как нечто само собой разумеющееся. Гунтер хотел было возмутиться, но вовремя вспомнил о тяжкой работе оруженосцев, которую ему волей-неволей придется осваивать. Выругавшись вполголоса, он стащил в воду бесформенный комок тряпок и принялся их полоскать.

Намывшись, сэр Мишель выпрыгнул из воды и, подбежав к костру, начал скакать вокруг него, приседать, махать руками, согреваясь. Гунтер посмотрел в его сторону и на краткий миг его взяли сомнения насчет века, в котором он очутился. Ни дать, ни взять пляшет вокруг костра косматый пещерный дикарь, чудом догадавшийся нацепить драную набедренную повязку… Гунтер встряхнул головой, прогоняя наваждение, и отжал одежку сэра Мишеля.

Развешивая вокруг костра лохмотья, в которые был облачен сэр Мишель, Гунтер подивился их разнообразию: тут была и совсем новая шелковая рубашка, правда, разорванная пополам на спине, и войлочная безрукавка, подшитая кусочками разнообразного меха — основной рассадник платяных вшей, которые, по счастью, почти все исчезли после стирки… Впрочем, пара-тройка самых живучих тварей спряталась в складках расползающейся в руках ткани. Наиболее прилично выглядели штаны — отлично выделанная кожа стоически переносила все испытания, коим подвергало ее благородное рыцарское седалище. Видно было, что сэр Мишель любил и берег свои штаны пуще пропитого меча: порванные места, похоже, были аккуратно залатаны самим рыцарем, а потертости говорили о том, что ходил сэр Мишель в них уже несколько месяцев, не снимая.

— У тебя разве на нормальную одежду совсем денег нет?

— Да зачем? — пожал плечами сэр Мишель. — Когда домой к папе возвращаюсь, беру другую. Эй, ты их зачем вешаешь?

— Сушить буду! — отозвался Гунтер.

— На мне высохнут, — рыцарь облачился в свои лохмотья и устроился у костра сохнуть. — А кольчугу ты вымыл? — поинтересовался он, заметив, что оруженосец, явно страдая от безделья, присел рядом, протянув к костру промерзшие в ледяной воде руки. — Кольчуга-то самое главное — сверкать должна, как солнышко.