Валерий Елманов - Крест и посох Страница 38

Ратьша подозрительно покосился на Данилу Кобяковича, который, поняв все по лицу тысяцкого, так и не научившегося скрывать своих чувств и эмоций, хлопнул в ладоши, коротко кивнул появившимся слугам и через несколько секунд перед глазами Ратьши предстал заботливо поддерживаемый сразу с двух сторон бледный, весь в повязках, дружинник Козлик.

Пятерых лучших хотел оставить Ратьша, отъезжая в набег на воинственную мордву, для сбережения княжеского. Оно, конечно, все покойно на земле Рязанской, но разумную опаску тысяцкий имел. К тому же князя он до сих пор, на правах старого дядьки-наставника, считал младенем и оставлять без надежной защиты с одними «курощупами» не решился. Пятым был тезка князя – Константин, который в последний момент все-таки выпросился, чуть ли не стоя на коленях, в этот поход. К мольбам остальных четырех Ратьша оставался глух и холоден.

Теперь же получается, что – тут тысяцкий ощутил невольную гордость за свою предусмотрительность, казавшуюся некоторым излишней, – лишь самоотверженность этой четверки спасла Константина от гибели. Правда, один погиб, второй выжил лишь благодаря счастливой случайности да еще басурманину, сидящему сейчас напротив Ратьши со скрещенными ногами, третий получил стрелу в спину, и никто не знает, как он сейчас, да и судьба Гремислава – четвертого из этого квартета, тоже неизвестна, но таковы жизнь и суровые обязанности воина.

Тут он спохватился. О каких дружинниках можно теперь мыслить, когда нельзя сказать, что с самим князем случилось. Эйнар, до настоящего момента слушавший молча половца, а затем Козлика, за все время лишь раз разжал рот, чтобы задать один-единственный вопрос:

– Почему все раны пришлись в твою спину, воин?

Оскорбленный Козлик сухо пояснил, что щитов с ними не было и посему он держался сзади князя, прикрывая его собой. Эйнар молча кивнул, удовлетворившись ответом, и вновь замолкал, ожидающе глядя на тысяцкого, но, видя, что тот не торопится принять решение, взял инициативу на себя:

– Позволь слово молвить?

При этом он деликатно смотрел куда-то в пустую середину между сидящими рядом Ратьшей и половцем. Один был хозяином дома, а под началом другого Эйнар совсем недавно дрался в бою. Ярл не знал, как правильно поступить в такой ситуации, и избрал самый нейтральный вариант. Оба разрешающе кивнули в ответ.

– Наверное, немного найдется ярлов в Гардарики, которые открытостью сердца и щедростью души подобны князю Константину, – начал он. – Думается мне, что никто не сможет встретить на свете человека, который сказал бы, что Эйнар и его люди могут заплатить черным злом за оказанное добро, и не солгал при этом. И я не хочу, дабы такой человек объявился из числа тех, с кем я сейчас... – Ярл немного помедлил, потому что фраза: «Сижу за одним столом» – совершенно не подходила ввиду отсутствия данного предмета в половецком шатре, но спустя несколько секунд он нашелся с достойной заменой: – Веду свою беседу. Мыслю, что надо идти на выручку и не мешкая.

Ратьша досадливо поморщился. Ничего нового Эйнар не сказал.

– Самое главное забыл ты, ярл, – пробасил он недовольно. – Где теперь искать князя нашего? В какой стороне?

Холодный ум викинга молниеносно просчитал всевозможные варианты и тут же отмел в сторону маловероятные, оставив лишь наиболее реальные.

– Я мыслю так, – уже не спрашивая разрешения, прервал он непродолжительную паузу. – Ведь князь Глеб сидит в Рязани?

– Так, – подтвердил мрачно Ратьша.

– Стало быть, и нам надо идти к ней. Вам посуху, а мы на ладьях по реке. Он – обидчик Константина. Пусть ответит нам, что сделал с князем нашим.

– А коли его не будет в Рязани? – засомневался Ратьша. – Получится, что только время попусту затратим.

– Затратим, коли не будет, – спокойно согласился Эйнар. – Стало быть, Константин либо жив, либо... – договаривать до конца он не стал. – Если жив – мы его найдем, а если нет – заставим князя Глеба заплатить виру.

– Гривны за жизнь княжью! – взвился было на дыбки тысяцкий, но ярл так же холодно пояснил свою мысль:

– Нет, тут вира иная: жизнь за жизнь.

– Это другое дело, – тут же сбавил тон Ратьша, но еще несколько сомневаясь в правильности предложенного викингом. – А ежели он укрывается где-то в лесах, да весь в ранах? Тогда ведь и день-два дорогого стоить будут. К тому ж и дозоры Глебовы его везде искать должны. Тогда, может, мы своих людей тоже во все стороны пошлем? Глядишь, и наткнутся на князя. Или он в Ожске успел затвориться?

– Коли он жив и его до сего времени ищут воины Глеба, то мы узнаем об этом по дороге на Рязань, – не согласился Эйнар. – Хоть один из его отрядов да встретится нам по пути туда. К тому же, услыхав про нас, он сам стянет всех в город. Так мы и Константину поможем. Ну а есть ли князь в Ожске, – ярл на секунду задумался, но быстро нашелся: – Мы одну ладью из-под Рязани туда направим. За два дня обернутся, ежели налегке и самых сильных гребцов в нее усадить.

– Ну, тогда быть посему, – хлопнул себя по мускулистой ляжке боярин и тут же, спохватившись, обратился к упорно молчащему за все время обсуждения будущих действий половцу: – Ты-то как мыслишь, Данило Кобякович? Твоя рать числом вдвое побольше нашей будет. С нами пойдешь или как?

– Предавший своего брата сегодня, предаст самого себя завтра, – отозвался половец. – Мы с князем побратимы. К чему лишние слова. К тому ж князь Глеб силен. Вам одним не справиться.

– Сеча будет лютая, – посчитал необходимым предупредить хана Ратьша, на что тот чуть обиженно ответил:

– За свою честь отказывается вступать в бой только тот, у кого ее нет. Я дал роту в верности Константину, он мне. Кто сам нарушит ее, чего может ждать от других?

Уже выйдя из шатра, вдохнув полной грудью сочный луговой воздух, наполненный благоуханным букетом диких трав и цветов, Ратьша философски заметил:

– Сколько воев наших поляжет навсегда в мураву под Рязанью – только Господу Богу ведомо.

Эйнар сдержанно согласился:

– Думается, что не все встретят нынешнюю осень.

Встрял Данило Кобякович. Как-то хищно скаля рот, он возразил обоим:

– Достоин жизни только тот, кто не страшится смерти.

– Это ты мудро заметил, – хлопнул его мимоходом по плечу Ратьша, направляясь к своим дружинникам. Провожая тысяцкого взглядом, хан вдруг подумал, что сталось бы с его плечом, если бы по нему так же дружески, от души хлопнул этот здоровенный ярл. Тот, будто прочитав его мысль, повернулся к половцу, но испытывать его плечо на прочность не стал, лишь коротко кивнул, предупредив:

– Сойдемся у Рязани под вечер.

Данило Кобякович в ответ молча махнул рукой и гортанно что-то крикнул своим воинам, нетерпеливо ожидающим команды. Мгновенно весь кочевой стан пришел в движение, и, не потеряв ни одной лишней минуты, вскоре все они сидели как влитые на своих крепких приземистых мохноногих конях, готовых двигаться туда, куда повелит им их вождь.

На пути им не встретился ни один отряд, и, одолев до вечера весь путь, к закату все прибыли под Рязань. Тут-то, вытащив из одной избенки на краю посада древнего замшелого старика, не пожелавшего быть обузой для своих домочадцев и отказавшегося укрыться за стенами города, они узнали, что седмицей ранее пленил их князь своего брата Константина и теперь держит его в порубе, гадая, какая казнь будет достойна столь страшного злодеяния, им совершенного.

Не желая тратить время на разъяснения, Ратьша просто отпустил старика восвояси, а заметив ти фигурки, застывшие у запертых городских воюют, он тут же смекнул, для чего они вышли, и решил двинуться навстречу. С собой он прихватил лишь Константинова побратима – половецкого хана, да еще Вячеслава, который не столько своим воинским умением, сколько умом и сообразительностью так восхитил его в недавнем походе.

К тому же о том, чтобы оказать Вячеславу повышенное внимание, Ратьшу просил сам князь Константин. Было это буквально накануне их выхода из Ожска. Началось все с честного признания тысяцкого в том, что нынешний поход, скорее всего, будет у него самого если и не финальным, то одним из последних. Здоровьишко не то, да и по трое суток из седла не вылезать тоже тяжко, но, отметая в сторону Константиновы опасения, заверил, что пока он еще очень даже ничего, а речь сейчас ведет совсем о другом.

Самое время ему, Ратьше, замену постепенно подыскивать, чтоб новый тысяцкий не с бухты-барахты дружину княжью принял под свое руководство, а не торопясь. Желательно, чтоб и вои простые тоже к будущему воеводе привыкли, а для того надо бы его уже сейчас к себе приближать. Пусть все видят, что преемник будущий ныне по правую руку Ратьши сидит. Тогда и смена власти гладко пройдет. Вот бы сам князь назвал сейчас имя будущего тысяцкого, а Ратьша его бы в походе проверил по всем показателям. Где слабоват – подсказал бы, в чем не силен – подучил.

Надо ли говорить, что кандидатура Вячеслава особых восторгов у старого вояки не вызвала. И сосунок годами, и делу ратному только-только обучаться приставлен, и родом не просто худоват, а хуже некуда – из смердов голимых. Однако промолчал воевода, мудро решив на деле показать, что Константинов выбор неудачен оказался. Пусть это сама жизнь князю обрисует, такая у него задумка была.