Сергей Шкенев - Параллельные прямые Страница 55

— Зубы не заговаривай.

— Угу, стоматолога нашёл. А что до старшинства — так говорил я уже со всеми. Тебя и предлагают. Подожди отнекиваться. А кого ещё?

— А ты сам?

— У меня пушки есть.

— Полковник Величко?

— Отказался. Не знаешь разве о его увлечениях? Сходи, посмотри — если сможешь из самолёта вытащить. На старости лет решил в лётчики податься. Говорит: — «Попрошу отпустить на Дальний Восток, к Егорову. Очень уж хочется японцев побомбить.» Всё Порт-Артур простить не может.

Услышав про самолёт, Хванской оживился:

— А он летать умеет?

— На этом? Пожалуй, что нет.

— Чего там уметь? Завел мотор, нажал на газ, и рули себе потихоньку до самой Первопрестольной. На других то получалось? Зря в Париже учился?

— На маленьких…, а этот, смотри какая громадина, — Башаров внезапно замолчал, покрутил головой, вслушиваясь, и потянулся за брошенной на снег винтовкой.

Есаул положил руку на кобуру и попытался разглядеть приближающуюся опасность. Недобитые немцы?

— Что случилось?

Вместо ответа капитан поднялся, опёрся об импровизированный костыль и быстро похромал прочь, только потом бросив на ходу:

— Смываюсь, Иваныч. Сюда наш лекарь идёт. Отдувайся сам, а я лучше временно дезертирую.

Подошедший спустя пару минут доктор был как две капли воды похож на Антона Павловича Чехова. Или на изобретателя радио — Попова. Хванской их часто путал, постоянно забывая, кто из них написал «Вишнёвый сад». И ещё чем — маслом или акварелью. Просто братья-близнецы — пенсне, борода клинышком.

Полковой врач тоже не чуждался литературной деятельности, споры о которой порой приводили к бесплодным попыткам вызвать критиков на дуэль. Но кто согласится дать сатисфакцию штафирке?

Со временем желающих спорить становилось всё меньше и меньше, и Александр Дорофеевич перенёс свои творческие эксперименты на пациентов. Правда, многие предпочитали переносить лёгкие ранения в строю, чем слушать бесконечные рассказы о своих произведениях, состоящих из весьма вольных переделок Овидия и Горация. Сам Дмитрий Иванович их не читал, но вполне доверял мнению специалистов.

— Господин есаул, я к Вам по делу! — издали крикнул лекарь.

— Внимательно слушаю, господин Обердовский.

— Мне сказали, что Вы наш новый командир полка. Так?

Хванской замялся, но отступать было некуда и пришлось принимать решение:

— Ну-у-у…в какой-то мере.

— В любой, — решительно отрезал служитель Эскулапа. — Кому-то нужно взять на себя ответственность за жизнь генерал-майора Архангельского. Ему срочно нужна операция.

— Так делайте. Я то причём?

Обердовский скромно потупил глаза, явно не желая признаваться в некомпетентности, и пояснил:

— Не могу! Знаете, это мистика какая-то — скальпель не берёт.

— Кто не берёт? — не понял есаул. — Генерал не берёт? Так, наверное, не нужен, всё равно без сознания лежит.

— Нет, скальпель кожу прорезать не может.

— Доктор, Вы сегодня лишнего…не того?

— Не учите меня хирургии, молодой человек. Вам мама в детстве не объясняла, что нужно уважать седины старших? Если говорю — не могу, значит, так оно и есть. Нужно срочно отправлять его в Москву, пусть там разбираются со своими железными генералами.

Обердовский говорил что-то ещё, не в силах остановиться, но его слова утонули в бешеном рёве спешащего по дороге мотоциклета. Перед командиром самокатчик резко затормозил, и в лихом развороте окатил стоящего рядом лекаря щедрой порцией жидкой грязи из-под заднего колеса.

— Донесение от капитана Трошина!

Дмитрий Иванович насторожился. Эта рота была оставлена для контроля за железнодорожной станцией, и новости оттуда могли быть самые печальные. Вплоть до прибытия подкрепления к противнику. Вариант, конечно, самый маловероятный, но чем чёрт не шутит.

— Что за донесение? — нетерпеливо потребовал он. — Я новый комполка, докладывайте.

— Только что подошёл бронепоезд.

— Чей?

— Вроде бы наш. Ой,…как новый комполка? А Николай Константинович где? Там его требуют.

— Ты можешь нормально объяснить? — вскипел Хванской. — Полковник Дёмин погиб. Кто его может требовать?

— Не знаю, — пожал плечами посыльный. — Только из бронепоезда никто не выходит, держат всё под прицелом, и просят командира на переговоры.

— Мать вашу! — выругался есаул. — Поехали!

— Постойте, — закричал разволновавшийся доктор. — А что с генералом делать?

— Лечить, — посоветовал Дмитрий Иванович, залезая на заднее сиденье мотоциклета. — А если умрёт — пойдёте под трибунал, Александр Дорофеевич. И наплевать что штатский — по закону военного времени. У Вас какой размер шеи?

Зловредная машина взвыла, заглушая возражения лекаря, и выплюнула из-под заднего колеса новую порцию грязи. Обердовский жалобно посмотрел на заляпанные штаны, погрозил кулаком вслед удаляющимся мотоциклистам, и ушёл, бормоча себе под нос:

— Хорошо говорить — лечи. Чем? Мне что теперь, в ране ломом ковыряться? Понаехали, понимаешь, твердокаменные большевики. А же врач, а не каменотёс.

Бронепоезд выглядел…как обычный бронепоезд. Мало ли на них нагляделся ещё в гражданскую? Железо, пушку, пулемёты, ещё две пушки…. Вот только национальную принадлежность так сразу и не определить. Двуглавый орёл на бортах еле проглядывал из-под толстого слоя жёлто-зелёной краски. А рядом красовалась наспех замазанная, но вполне читаемая кокетливая надпись на польском языке: — «Маршалу Пилсудскому от коханок». И поверх всего этого, красными аршинными буквами — «Христолюбивый Красноармеец». На крыше среднего вагона — голубой флаг с золотыми солнечными лучами, расходящимися из центра, в котором отчётливо был виден пропеллер с белыми крылышками.

«Господи помилуй, откуда взялась советская авиация? Или большевики придумали летающий бронепоезд? С них станется. А что мы с этого можем поиметь?» — такие мысли пронеслись в голове есаула, когда он колотил рукояткой револьвера в усеянную заклёпками дверь.

— Кто там? — чуть приоткрылась смотровая щель, и оттуда вылез автоматный ствол.

— Я командир полка, — откликнулся Хванской, осторожно сдвигаясь в сторону из сектора обстрела.

Дверка беззвучно распахнулась, и выглянул красноармеец с погонами старшего сержанта на кожаной тужурке.

— Заходите, товарищ белогвардеец, командир ждёт, — и гостеприимно качнул автоматом, указывая направление.

Командирское купе располагалось совсем близко. С узкой кровати навстречу встал высокий блондин с холодными глазами последнего варяга и представился:

— Капитан Макс Имушкин. Вы полковник Дёмин?

— Я есаул Хванской, Дмитрий Иванович. А Николай Константинович убит в бою.

— Извините. Я направлен в распоряжение генерала Деникина для создания пограничной стражи Великого Княжества Литовского. У Вас когда следующий сеанс связи с Антоном Ивановичем?

— Понимаете, капитан, при штурме аэродрома наша радиостанция пострадала и восстановлению не подлежит.

— Так аэродром захвачен? Отлично. А почему не воспользовались радиоузлом в диспетчерской, или как тут она называется?

— Там тоже всё вдребезги. От всего хозяйства остались только две казармы, склад ГСМ, взлётная полоса с тремя сожженными литовскими истребителями, и один немецкий самолёт.

Советский пограничник сразу оживился:

— Какой?

Есаул развёл руками:

— Большой, с одним винтом. А в марках и модификациях я не разбираюсь.

— На нём наверняка есть передатчик. Немцы народ аккуратный.

— Вы серьёзно?

— Что, про немцев?

— Нет, про рацию. У нас же ваш красный генерал весь израненный лежит. Нужно срочно оперировать, а некому. Наш лекарь говорит — только в Москву.

Капитан задумался, закусив нижнюю губу.

— Знаете что? Наверное, придётся мне лететь. Советская власть боевыми генералами не разбрасывается. Заодно и остальных тяжёлых захвачу. Их много?

— Вместе с Архангельским — четверо…, осталось. А Вы что, лётчик?

Макс Имушкин ностальгически вздохнул:

— Бомбардировщик. По крайней мере, полгода назад был им. Ну что, едем к Вам?

— У меня тут мотоциклет…

— Ну его на хрен, — отмахнулся пограничник-бомбардировщик. — Семёнов!

— Здесь, товарищ капитан, — откликнулся давешний сержант.

— Пусть выгружают мою танкетку. И скажи капитану Филипову — остаётся за меня.

Упомянутый заместитель сам появился в дверном проёме:

— Ты куда собрался, Андрей?

Имушкин нахмурился:

— Виктор Эдуардович, сколько можно напоминать о соблюдении маскировки? Пока мы не вернулись на Родину, называйте меня Максом. Я пока в Москву сгоняю. Постараюсь вернуться завтра к вечеру. Товарищ есаул, своего врача отдадите? А то, мало ли чего в полёте случится? Пусть приглядывает.