Александр Абердин - Три года в Соединённых Штатах Америки Страница 70

Польза от этого была просто огромная. Они сами заставляли меня дышать как-то по-особенному, не утомляли, а наоборот, придавали мне бодрости и что самое главное, прекрасно накачивали моё тело – мускулатура у меня развивалась отменно. А ещё мне уже не нужно было тратить столько времени на сон и уже через полтора месяца я стал обучать им Ирочку и отца с мамой. Зато теперь мы могли, поспав всего пять часов в сутки, отводить куда больше времени на другие важные дела, а их у нас всегда было невпроворот. Ну, а когда генерал Гирин сказал мне о том, что в группах иероглифов, расположенных вокруг тех или иных нервных узлов зашифрована информация, то я поступил ещё проще – взял и нарисовал фрагменты нервной системы на них в масштабе. Вот тогда-то я и понял, как именно нужно изучать этот гениальный трактат наших друзей-инопланетян. Хотя я и занимался этим всего ничего, каких-то две недели, тренируясь по утрам, всё равно смог постичь немало. Про печень я вовсе не шутил, её действительно можно было вылечить, а попросту запустить процесс регенерации, она быстро восстанавливалась сама и наступало её полное исцеление.

Из ресторана мы пошли домой, но по пути заглянули в канцтовары, где я купил десять листов картона, ватмана, резиновый клей, чёрную и синюю тушь и кисть. Когда мы вернулись домой, я велел Оле аккуратно наклеить листы ватмана на картон, а сам пошел в зал четырёхкомнатной квартиры полковника Олтоева, вооружился электродрелью и принялся вставлять остальные костяные цилиндрики. Со своей работая я покончил даже быстрее, чем Оля наклеила ватман на картон и приделала к нему верёвочки, чтобы листы можно было развесить в зале по стенам. После этого я нарисовал вводные десять кат со всеми движениями тела, рук и ног, достал из дорожной сумки пишущую машинку, бумагу и засел в кабинете её деда. Через несколько минут он наполнился звуками, похожими по своей скорострельности на автоматные очереди. Пока два деда будут трое суток отлёживать бока, я намеревался хорошенько поработать над технической документацией по автозаводу. Поэтому временами я отодвигал в сторону пишущую машинку и брался за карандаш, линейку и циркуль, чтобы вычертить не столько чертежи, сколько сделать их эскизы и занимался этим с раннего утра и до поздней ночи все трое суток, даже завтракая, обедая и ужиная за письменным столом, спал я прямо в кабинете Олиного деда на раскладушке.

Лишь рано утром я заходил в зал и по часу делал упражнения. С макиваром из красного дерева было приятно работать. На пятый день, с утра пораньше, я разблокировал обоих своих пациентов и через пять минут они оба были, как огурчики, но не в том смысле, что зелёные и все в прыщах. Как только мы позавтракали, на этот раз на кухне, я спросил:

– Наговорились, пока лежали? Дед Веня ответил:

– Да, уж, у нас было время поговорить друг с другом, Борис. Но почему ты не пришел к нам ни разу? Я надеялся поговорить с тобой об этом трактате. Улыбнувшись, я ответил:

– А о нём нечего говорить. Трактат этот гениален и прост, как всё гениальное. Поэтому товарищи военврачи, с этой минуты вы мои ученики, а я ваш строгий учитель и наставник. Сегодня мы занимаемся здесь, а завтра вылетаем к нам вместе с макиваром. Оденем его в какую-нибудь одежонку, посадим в самолёт и полетим. Оля, ты полетишь вместе с нами, чтобы учиться вместе с дедом, или останешься здесь, на хозяйстве? Внучка деда Вени воскликнула:

– Конечно полечу с вами!

– Ну тогда всем надеть тренировочные костюмы и явиться через час в зал, а я часок поработаю и подойду к вам.

Помыв за собой посуду, я отправился в кабинет и напечатал последние пять страниц того текста, который начал печатать в Улан-Удэ. Через час, одетый в голубую майку и просторные штаны, длиной до середины икр, я вошел в кабинет, на стенах которого были развешаны пять плакатов, велел всем сесть в позу лотоса, теперь это обоим старикам было нетрудно сделать и примерно за час проделал весь комплекс упражнений. Как только я поклонился Васе-сану, то сел на ковёр напротив них и молча улыбнулся, ожидая вопросов и они последовали незамедлительно. Первым у меня поинтересовался старый полковник:

– Что это было? С лёгкой улыбкой я кивнул и обстоятельно ответил:

– Весь трактат, полностью изложенный языком движений человеческого тела, Вениамин. Все сто семнадцать кат до единой, но к ним можно добавить ещё несколько сотен совершенно других. В этом-то и заключается его гениальность. Помимо готовых решений, он содержит в себе ещё и несколько десятков, если не пару сотен, вариантов дальнейшего совершенствования. Всё зависит только от вас самих. Научиться убивать врага, парализовать его или лечить людей, очень легко и не потребует слишком уж много времени. Куда больше времени уйдёт на то, чтобы изучить самого себя и все свои возможности. Сразу же предупрежу, никаких чудесных способностей вы не обретёте, но сможете стать гармонично развитыми людьми и познаете все секреты человеческого организма. Думаю, что далеко не всех людей можно учить этому искусству. Вам нужно будет создать небольшую группу из числа самых ответственных врачей и медсестёр, которым не нужно объяснять, в чём именно заключается долг целителя, и позаниматься месяца три сначала под моим руководством, а потом самостоятельно, чтобы вслед за этим обнародовать последнюю часть трактата и сказать, что без первых двух, которые не могут быть… Пока что не могут быть доверены всем людям без исключения, полноценным целителем никто не станет, но в Советском Союзе этому готовы научить тех врачей, которые не станут превращать древние знания в оружие. Думаю, что вы сможете сделать это сами и чья-то помощь вам понадобится? Генерал Гирин твёрдым тоном сказал:

– Да, Борис, мы сможем это сделать и мы с Веней уже придумали, как объяснить людям, откуда он взялся. До тех пор, пока не наступит время рассказать им обо всём. В принципе ты повторил всё то, о чём мы три дня говорили, вот только мы и подумать не могли, что этот трактат является ещё и гимнастическим комплексом, но что ты скажешь о смысле самих символов? Предупреждающе подняв руку, я сказал:

– Об этом вам пока что даже думать рано, а не то что говорить, ученики. Это примерно то же самое, что начать объяснять первокласснику основы матанализа. Вы сначала должны полностью изучить язык движений и уже потом двигаться дальше, но сейчас меня куда больше интересует другое, Вениамин, ты придумал, как нам залегендировать появление трактата?

Дед Веня легко встал, подошел к низкому столику, на которой стоял древний ларец, достал из него несколько свитков и тут же отпустил крепкую оплеуху ещё более древнему, большому глиняному Будде, со следами краски. Глиняное изваяние бога упало на паркет и разлетелось на несколько кусков, а полковник медицинской службы громко запричитал:

– Ай-яй-яй, разбился! Ну, ничего, склеим как-нибудь. Оленька, собери все осколки, заверни их в бумагу и упакую в сумку. Мы повезём их собой к дедушке Лёше. – Протягивая мне свитки, дед Веня сказал с хитрой улыбкой – Держи, сенсей. Это твой трактат переведённый на тибетский язык. Пергамент настоящий, древний. Я аккуратно соскоблил с него первоначальный текст, который не нёс никакой ценной информации, и написал на нём тибетскими красками твой трактат. Фальсификацию распознать ни у кого не получится. Тибетский язык я знаю в совершенстве, даже лучше бурятского. Вот только с рисунками пришлось помучиться, я сначала перерисовывал их на кальку, а потом переводил копиркой и обводил. Зато получилось очень точно.

На следующий день, облачив макивар в простенькую одежонку, мы сначала усадили его в такси на заднее сиденье, а потом, приехав в аэропорт, подняли на борт самолёта «Ил-18», усадили в кресло и даже пристегнули ремнём. Так он и летел до Москвы на своём законном, оплаченном месте, а в столице благополучно переехал из «Внуково» в «Домодедово» и вскоре встретился со своим бледнолицым собратом. О чём говорили наверху друг с другом два Васи-сана мне неведомо, зато внизу у нас только и было разговоров о том, где разместить школу тибетского точечного массажа полковника медицинской службы Олтоева. Эту проблему должен был решить генерал Гирин, а мне же к его школе даже и не стоило приближаться. Деда Веню и Олю мы поселили у себя и договорились о том, что пока Алексей Иванович будет выкручивать руки кому следует, я стану в ускоренном порядке учить всех троих даже не знаю чему в том смысле, что так и не спросил у инопланетян, как называется их древнее искусство. Заодно я посоветовал отцу заняться нашими гонщиками и тоже научить их этой гимнастике под вполне благовидным предлогом приезда к нам в гости дальнего родственника из Улан-Удэ.

На следующий день, рано утром, ещё не было семи, мне позвонил Георгий Иванович и попросил меня срочно приехать к нему домой. Побрившись и выпив наспех чашку кофе, я прыгнул в «Волжанку» и помчался на другой конец города. Генерал Булганин, как и мы, тоже жил в частном секторе и даже более того, на другом берегу реки возле Затона, в красивом и большом старинном доме построенном ещё в середине прошлого века богатым купцом-хлеботорговцем. Дом этот так и прозвали Хлебным. Не знаю, был ли генерал Булганин потомком купца Булганина, но своим домом он явно гордился и он того стоил. В полтора этажа, с мансардой, палисадником за красивой чугунной оградой и флигелем в большом яблоневом саду, он мне сразу же понравился, когда я впервые, пацаном лет двенадцати, поехал на велосипеде «Орлёнок» с другими пацанами на Затон, чтобы посмотреть на речные суда. Ворота дома были гостеприимно распахнуты и возле них стоял сын генерала. Во дворе уже стояла одна чёрная «Волга», только двадцатьчетвёрка, а на крыльце меня поджидали сосредоточенные Дмитрий Миронович и Георгий Иванович, оба одетые в строгие тёмные костюмы, как и я сам.