Александр Маркьянов - У кладезя бездны. Часть 4 Страница 11

Эти строки были отчеканены на простом монументе, стоящем в Герефорде, сонном английском городке на границе Англии и Уэльса. Этот монумент посвящен бойцам двадцать второго Специального авиадесантного полка, отдавших свои жизни за Родину, павших в бою с врагом. Пару дней назад — на нем появились четыре новых имени…

Граф дал себе зарок когда-нибудь посетить этот проклятый золотой город Самарканд, ныне находящийся под властью русских.

Он закрыл за собой машину, утвердившись на ногах. Огляделся — все следы перестрелки убрали, словно ее и не было… шито-крыто, концы — в воду.

Граф пошел к вратам площади Святого Петра — стараясь шагать тверже…

Людей на площади было относительно немного, это заставляло нервничать. Он заметил снайпера на крыше — а это тут еще к чему. У графа не было с собой оружия, зато было неприятное ощущение — как будто его втолкнули в клетку с львом.

Контакт произошел неожиданно для него самого, он даже не заметил, как этот человек подошел к нему. Лишь в самый последний момент он почувствовал неладное… и тут же чуть повернулся, чтобы схватить лезущего к нему в карман за бумажником вора. Но ранение сделало свое дело… внезапная боль словно током ударила, пальцы схватили пустоту. Все, что он успел увидеть краем глаза — это силуэт удаляющегося от него человека.

Он знал этого человека. Капитан Джекоб Риц-Дэвис, выходец из специальных сил, но не из САС — специальная лодочная секция в Пуле. Что он тут делает, мать его?

Граф был профессионалом и знал, что нельзя после контакта разворачиваться на сто восемьдесят градусов и уходить. Поэтому — он начал смещаться вперед и плево, как будто стараясь подойти ближе к Собору Святого Петра, стараясь рассмотреть его. Положение снайпера — он помнил постоянно, и ему казалось, что перо — запуталось в его волосах как раз с той стороны, где был этот чертов снайпер.

Все время, пока он шел обратно — он ждал, что его схватят, или что хлопнет придушенный глушителем выстрел — и он падет бездыханный на площади самой маленькой абсолютной монархии в мире. Но ничего не произошло — он вышел через ворота вместе с немногочисленными верующими, прошел до машины, сел в нее — и только сейчас понял, что рубашка его взмокла от пота.

Он начал разворачивать машину — и едва не врезался в небольшой фургончик со знаками Ватикана. Высунулся, погрозил кулаком — водитель в ответ показал ему вытянутый средний палец. Вполне достойный ответ для раба Божьего.

Сукин сын…

Граф Сноудон вынужден был сдать назад и застрял. Еще его прадед — наверное, в таком случае открыл бы стрельбу поверх голов и пробился бы силой…

Следом шел туристический автобус, и выехать снова не удалось. Потом, прошли одна за другой четыре машины, что-то похожее на кортеж. Граф стукнул кулаком по баранке от досады — и нажал на газ.

Следовавшая за кортежем машина не успела вовремя остановиться и легонько стукнула БМВ в переднюю дверь. Хрустнул бампер. Водитель выскочил из машины, потрясая кулаками и осыпая водителя БМВ бранью.

Да пошел ты…

Ущерб был невелик — граф развернул-таки машину, нажал на газ и БМВ плавно покатился по Виа делла Консилиационе. Поврежденная машина осталась позади.

И тут — он увидел этот самый фургончик, из-за которого он не смог выехать. Он стоял носом к Собору Святого Петра у самой площади Иоанна Двадцать третьего. Графа это заинтересовало.

Он медленно — повсюду туристы — прокатился мимо. Начал поворачивать — впереди бы мост Сантанджело, но он собирался повернуть на набережную.

Рядом с фургоном, на самой Пьяцца Пиа стояла машина карабинеров. То, что граф мельком увидел в открытой двери машины карабинеров — ему очень и очень не понравилось…

Граф долго не раздумывал. Рука нырнула под сидение — и вернулась с пистолетом Глок-17, на который был уже навинчен глушитель. Нога прижала педаль тормоза — и БМВ встал как вкопанный…

Лейтенант двадцать второго полка специальной авиадесантной службы Алан Сноудон повернулся, положил удлиненный глушителем ствол пистолета на согнутую в локте левую руку и с правой — открыл огонь. Каждый выстрел — толчком отдавался в правой руке, вызывая растекающуюся по руке и по всему боку боль. Скорее всего — рана все же откроется, Но граф, даже и в таком состоянии — отстрелялся точно, нестандартные пули с вольфрамовыми сердечниками — наглухо положили обоих карабинеров, пробили дверцу и кузов ватиканского фургона. Нападение было неожиданным, быстрым и окончательным…

Какая-то женщина заорала во весь голос, увидев черную как нефть кровь, растекающуюся по старой брусчатке Пьяцца Пиа…

Сменив магазин в своем пистолете, граф добежал до полицейской машины. Одного взгляда на заднее сидение хватило, чтобы понять — есть. То, что нужно… Фортуна все же на его стороне. Впереди, на асфальте — оплывал кровью один из карабинеров, за рулем — безжизненно сидел второй. Под аккомпанемент истошных криков — двенадцатый граф Сноудон захлопнул заднюю дверь карабинерской Альфы, выпихнул на мостовую труп с водительского места, до предела вывернул руль и нажал на газ. Обод руля был липким от крови, в салоне тоже пахло кровью, бормотала рация, на переднем пассажирском лежал автомат. Не зная, как включить сирену, граф нажал на клаксон и направил машину к мосту Сантанджело, где был виден тяжелый, черный дым и выли пожарные машины. Карабинерскую машину должны были пропустить… в БМВ не осталось ничего, что могло его компрометировать, или как то вывести на него… два часа гонки по улицам — и он вырвется из Рима… а если нет, то ляжет на дно и подаст сигнал о помощи. В глазах немного мутится, да руку нехорошо дергает… но это плевать. В конце концов, у него в кармане есть две ампулы препарата, который заставит драться даже мертвого.

Граф Сноудон бросил короткий взгляд назад. Он не знал, что с этой женщиной, почему она без сознания — но при первой же остановке он намерен был это выяснить.

Лейтенант, граф Алан Сноудон все же выполнил свою боевую задачу. Выполнил до конца…

В окнах — мелькнули стоящие в проулке пожарные машины. Они тушили какое-то здание…

07 июля 2014 года

Женева, Швейцария

l'Arena de Geneve

Bal de la Croix Rouge

Конечно же, Ксения не вняла моему предупреждению, и не вручила свою безопасность оберсту Гансу Зиммеру. Было бы странно, если бы она поступила иначе: в этом вся Ксения. Я даже знаю, что она думает про это: я не хочу, чтобы мой сын (заметьте — мой (!) сын) играл в ваши кровавые игры. Увы, сударыня, это не мы играем в эти кровавые игры, это жизнь в них играет. И нам — остается только пытаться выжить.

Я сидел в Мерседесе, который был взят напрокат по поддельным документам и смотрел на причудливое, открытое то ли в третьем, то ли в пятом году здание Арена дю Женев, небольшой (по русским меркам) концертный зал всего на девять тысяч мест. Здесь обычно выступают концертирующие звезды, билет на которых стоит не меньше тысячи германских марок, проходят концерты «продвинутой» камерной музыки — это изуродованная классика, проходят дискотеки. Но сегодня — припарковаться можно было лишь со специальным пропуском, все окрестности были забиты дорогими авто. Дамы в вечерних платьях, яркие как тропические бабочки, солидные джентльмены во вручную пошитых костюмах — все они шли по улице, мимо нас, спеша на благотворительный бал Женевского Красного Креста. Это — своего рода развлечение европейской аристократии, балы дают каждый месяц. Дальше — Вена, потом Берлин и наконец, город-государство Монако.

Оберст Ганс Зиммер запалил свою очередную кубинскую сигару, отчего в машине стало нечем дышать. Я поморщился

— Сударь, нельзя ли повременить?

Оберст хрипло, каркающе, рассмеялся

— Нельзя, Ваше сиятельство. Миль пардон, если сигары старого вояки оскорбляют ваше тонкое обоняние…

— Скорее они оскорбляют ваши легкие, сударь, вынужденные поглощать эту гадость.

Оберст похлопал меня по плечу.

— Мои легкие, сударь, как раз и питаются тем, что вы высокомерно называете «гадостью». За всю свою жизнь они повидали такого, что сигарный дым для них — все равно, что для вас, аристократов — розовая амброзия.

Оберст Ганс Зиммер казался совсем другим — бродягой из порта, солдатом Германского африканского корпуса, грубым, наглым и нахальным. Это была не более чем маска, способ существования, обжитый и привычный образ — на самом деле оберст был умным и прозорливым человеком, жестким дельцом, которому палец в рот не клади. При этом — он еще был лучшим специалистом по безопасности в Швейцарии и одним из лучших в мире, упертым и жестким, готовым проломить стену головой, если это потребуется. Вершиной его карьеры было подразделение, известное как Nebel, Der Nebel. На швейцарском диалекте немецкого это означает Туман, это спецподразделение, созданное в вооруженных силах Швейцарской Конфедерации людьми, прошедшими через отряды Опладена и Бранденбург-800. Эти люди вмешиваются в ситуацию там, где не может вмешаться Священная Римская Империя, или где затронуты интересы Конфедерации, в основном финансовые. Взаимоотношений Швейцарской Конфедерации и Священной Римской Империи сложны до безумия, и никто не может точно сказать, где отдают приказы, и где — их исполняют. Но, видимо, оберст Зиммер, швейцарский немец или германский швейцарец оказал немало услуг исторической Родине — иначе ему не позволили бы заниматься охранной деятельностью в Африке на тех же правах, что и германцам. Мне, например — не позволили, хотя проживая в Североамериканских соединенных штатах — я наводил справки.