Aruna Runa - Всё в дыму… [СИ] Страница 16

Станцию "Сельбилляр", как сообщалось в краймском Буратине, действительно не достроили – потому что решили насадить здесь лес и отдать территорию под одну из резерваций для греев. На самом деле эта резервация стала единственной, а станция превратилась в густо заросший кустарником овраг. Если бы Ди не знал, где искать, мог бы не заметить изъеденных ржавчиной ступенек.

Сходу продраться сквозь намертво переплетенные колючие ветки не получилось. Сменив тактику, Ди принялся осматривать заросли вокруг в надежде найти что-нибудь полезное и вскоре набрел на еще один провал – на этот раз маленький и узкий. Из-под редкой зимней травы рыжело. Продырявленная железная лестница, изломанные прутья перил и полуоткрытый люк, крышку которого недавно сдвигали. Ди скинул куртку и проскользнул вниз.

"Сельбилляр" походила на заброшенную шахту – по-видимому, ее оставили на начальной стадии строительства. Набросив на себя тень, Ди аккуратно, стараясь ничего не тревожить, обошел покрытый слоями мусора и пыли зал. Здесь и платформ не было – просто укрепленный деревянными столбами тоннель. Свет выданного Стерхом фонаря вырвал из темноты горы мелкого камня и щебня – там, где впоследствии должны были укладывать рельсы. Может быть, зияющие повсюду лазы куда-то и вели, но Ди не имел ни малейшего желания их проверять. Взрослому человеку не протиснуться, а детей под землю уж точно никто не потащит.

Гораздо больше его заинтересовал офис, оборудованный в прозрачном кубе из старинного плексигласа. Куча древних бумаг, мечта букинистов из Гали. Ди пошевелил кипы каких-то распечаток, оттуда посыпались кости – похоже, что крысиные. В те времена крысы были намного мельче. И их, кажется, еще не ели. Но все это ерунда. Главное – вот что: в стене, к которой пристроили офисный куб, прямо по облицовке прорублена дверь. И дверь эта заперта с той стороны.

Ди подумал, взвешивая в руке фомку – тоже от Стерха, – подумал, и решил не трогать. Если кто-нибудь и выходит из метро на территорию Резервации, он выбирается здесь. Но охотникам знать об этом незачем.

Нет, конечно, он рассказал Стерху и о станции, и о плексигласовом офисе, и об отсутствии рельсов и платформ. Не упомянув при этом ни об узких лазах в кучах щебня, ни о загадочной двери, ведущей прямо в зачем-то уже облицованную камнем стену.

И, конечно, не объяснил, почему целый день после похода провалялся в машине, лишь отъехав немного от дома в глубь леса: Ди набрасывал на "Сельбилляр" полноценную тень – такую же плотную, как стояла на доме тети Джулии и дяди Юури, – и так вымотался, что колени дрожали.

– Я по дому был занят. Воскресенье, все такое.

Стерх вроде бы поверил.

Ди рассудил здраво, на всякий случай пробежавшись лишний разок по учебникам человеческой психологии: если уж автор картины сумел обнаружить дом греев и беспрепятственно пройти сквозь сотворенную ими тень, защитный покров на станции метро не помешает ему по-прежнему выходить наружу. Но попади в Резервацию кто-то еще – ни за что не отыщет "Сельбилляр", пусть и с самыми точными картами.

Только вот как случилось, что ее не нашли тетя Джулия и дядя Юури, Ди не понимал. Родители – ясное дело, привыкли секретничать, но эта парочка никогда не стеснялась хвастаться своими находками. Да и дядя Юури перетащил бы весь мусор в свои коллекции. Место для Резервации выбиралось с учетом пожеланий греев, скрыть такую вещь, как масштабная стройка, невозможно. Что же произошло? И никакого способа выяснить…

Зато он выяснил много чего другого.

Стерх теперь приезжал часто, они посещали забегаловки в ЦЦ, бродили по Гале, пили на природе "Эсмарх" и несколько раз посидели в баре чернобородого Ардагана. Правда, заказывать им пришлось то же, что и всем; из разбавленного пыва и нескольких сортов дрянного вина Ди выбрал краймское "Бит и Койн".

Он вполголоса, с выражением и ядовитыми комментариями, зачитал Стерху душещипательную историю о трагической любви прекрасной Бит и могучего Койна, изложенную мельчайшим белым шрифтом на громадной черной этикетке.

Стерх смеялся, навалясь грудью на стол, бил себя по коленке, вытирал невольные слезы. Ди, всю жизнь не имевший никакого чувства юмора и сейчас просто копировавший школьников, которые дурачились на переменах, цитируя друг другу переиначенные выдержки из учебников, искренне наслаждался собой.

И именно в такие моменты, когда собеседник раскрывался и переставал осторожничать, исподволь вытягивал из него информацию. Практически незаметно для себя Стерх рассказал об охотниках то, что, наверное, предпочел бы скрыть от посторонних. Например, сколько дней приходил в себя Чуча после поимки и "утилизации", как дипломатично выразился Стерх, первой жертвы. Или как Стелле, покойной сестре Федора Убейконя и девушке Стерха, нравилось подолгу ломать еще живым художникам пальцы.

Но даже этот наблюдательный и всезнающий каратарин не смог объяснить Ди, каким образом художники создают свои картины. Слепые, в темноте, под землей. И главное – зачем? Для чего продолжают упорствовать?

Хуже того: Ди ни на секунду не верил, что картина на месте дома тети Джулии и дяди Ди нарисована незрячим. Более того, он был убежден, что писалась она при свете дня. А Стерх утверждал, что видящих художников не бывает, что они целиком выродились, что теперь и дети их рождаются сразу безглазыми.

Он описывал уничтоженные охотниками рисунки – выполненные яркими флюоресцирующими красками, точные, реалистичные, воспроизводящие то, что когда-то, задолго до войны, существовало на поверхности, – и Ди не понимал ни как такое возможно, ни – для чего вообще делается.

Однажды он спросил, что по этому поводу думает сам Стерх, и тот надолго погрузился в мысли. Они снова сидели на полуразрушенной крыше его дома и только что обсудили способы запекания крысиных хвостов в костре, договорившись как-нибудь попробовать.

Ди терпеливо ждал, пока собеседник сформулирует ответ, разглядывал его бордовую замшевую жилетку и вспоминал, как Стерх, жутко смущаясь, признался, что у него таких несколько штук – совершенно одинаковых. Ди успокоил его, рассказав о собственных пристрастиях в одежде. Они посмеялись друг над другом и подивились, как похожи бывают греи и люди в незначительных, казалось бы, мелочах.

Наконец Стерх с силой провел рукой по коротко стриженным черным волосам, повертел связку фломастеров и, хмуря брови, заговорил:

– Да я сначала тоже не верил, что слепые рисуют. Но, знаешь, мы отловили уже штук пятьдесят, и они действительно ни хрена не видят. Слепые. Под землей зрение не нужно. Федька, вон, не любит выходить на поверхность днем, а все почему? Слишком много сидит в метро, глаза не пользует. Я думаю, камни для своих красок они находят на ощупь, их там до фигища осталось, со строительства… Раньше рисовали баллончиками, так на них буквы были выпуклые. А потом начали камни разные растирать и эти порошки на чем-то замешивать. На моче вроде, а может, и нет, – врать не буду, не знаю, но краски потом светятся. И фонят больше. Как они их потом отличают – хрен разберешь. Рисуют теперь пальцами. Да я не разглядывал особо. Это у Элли надо спрашивать, она пока все фонариком не обсветит, сбить не даст. Раньше проще было: они от картин далеко не уходили. Как начнет рисовать, краска зафонит, счетчики зачирикают, и мы уже тут как тут, а он где-то рядом. Посидишь в засаде чуток, он и вылезет. Только теперь они умные стали, сразу не возвращаются. А бывает, на полдороги бросают, не дорисовывают…

Из его длинного, перебиваемого паузами и вздохами рассказа Ди зацепился за неожиданное:

– Человеческая моча не фонит и не светится. Откуда там вообще заражение? А счетчики?

Стерх посмотрел на него как на идиота:

– Так камни же. Из которых краски.

– Они радиоактивные? С чего ты взял?

– Хм… А ты точно истории учишь?

Теперь уже нахмурился Ди:

– Что ты имеешь в виду? Я учу по вашим учебникам. Они, разумеется, не всегда правы, но…

Его собеседник всплеснул руками – внезапно и резко – и согнулся от хохота.

– Ай, майдан! Наивняк… Прости… Но это правда смешно… – И, отсмеявшись, отфыркавшись, продолжил: – Поверить не могу. Этого и в учебниках теперь нет?

– Ты вообще в школу ходил? – пришло вдруг Ди в голову.

Стерх перестал улыбаться.

– Нет. Я на домашнем обучении был, у отца, и сдавал экстерном, сразу в институт. Короче, что хочу тебе сказать: книги и учебники знаешь, сколько раз переписывали? Особенно по незалежной истории.

– Знаю.

– Ну? Про полигон в них так и не было, что ли?

– Нет. – Ди немного растерялся: он не слишком интересовался историей человечества, справедливо полагая, что всю нужную информацию уже получил от отца, а если понадобится новая – добудет из того же источника. Но вот источника больше не было… А жизнь и, следовательно, история, продолжалась… Для Дориана Грея. Оставшегося. Одного. Последнего из.