ЧОП «ЗАРЯ». Книга четвертая - Евгений Александрович Гарцевич Страница 19

Текст не был таким ровным, какие-то мысли повторялись, что-то было зачеркнуто, а где-то стояли толстые кляксы, в местах где долго собирались с мыслями, чтобы начать новое предложение.

'Матвей, если ты читаешь это письмо, значит, я не смогла уберечь тебя от этого мира и от того наследства, что оставил тебе отец. Но с другой стороны, это значит, что ты справился, а я оказалась не права.

Прости, что ничего не рассказала и не дала тебе выбора, но действительно верила, что так будет лучше. Верила, даже когда ты уже оказался здесь. Прости за пожар в Белом Яре, это вышло случайно.

Я хотела уберечь тебя, вырастить в совершенно ином мире, где нет всего того зла и несчастий, которые свалились на нашу семью.

И я знаю, что у меня неплохо получилось. Неважно в каком мире, но ты стал таким человеком, которым могла бы гордиться твоя мать. Я не смогла уберечь ее, но попыталась это сделать с тобой. Меньшее, что я могла сделать для своей дочери.

Прости за эти сказки про мою болезнь. Так проще было объяснять окружающим мои странности. И так проще было уехать.

Мне пришлось это сделать. Бросить тебя и вернуться, чтобы спасти то, что осталось от нашей семьи. У тебя есть дядя и чудесные двоюродные брат с сестрой. Ты с ними еще не знаком, но уверена, что они очень тебе понравятся!

Пока меня не было, нашу семью попытались ограбить и делают это до сих пор. Идет война и нам пришлось покинуть Москву и переехать в Аксеновку, чтобы быть ближе к последней шахте, которой еще владеет наша семья. Мы отбились и держимся! У нас все хорошо.

Теперь я знаю, что ошибалась насчет твоего отца. Знаю, что ты ведешь расследование и вышел на след. Не могу помочь, но и не зову к нам. Будь сейчас там, где ты нужнее. Я верю, что мы скоро увидимся, и даже если ты не сможешь простить меня, то хотя бы сможешь понять.

P. S. И прости Настю — мою воспитанницу, она очень переживает, что не могла открыться тебе. Но мне было спокойней, зная, что она с тобой рядом.

P. P. S. Передавай привет зануде и пропойце'.

И подпись: Мария Георгиевна Лунева.

Несколько раз перечитал, слыша в голове интонации бабушки. Задумался. Вот странно — простить могу, а понять, наоборот, не хочу.

«Забей, все произошло так, как должно было произойти…» — включил философию Ларс: «Сам представь, остался бы здесь малышом. Пусть с дедом. Ну и отхватил бы люлей сразу. Нашли бы и добили наследничка мнемоника. Чтобы ты тогда сделал? А теперь у тебя есть мы…»

«Поддержу профессора…» — заявил Муха: «…но, кажется, мы уже не одни…»

Я оторвался от письма и прислушался.

Внизу на лестнице скрипнула ступенька, потом половица на кухне и одновременно с легким ветерком, пролетевшим по коридору, захлопнулась дверь. По ауре тишина — даже намека на силу нет, только несколько едва различимых (можно подумать, что помехи какие-то) серых теней.

Фиг знает, кто это, но точно не Настя вернулась. Да и много — минимум четыре тени.

Я выскользнул из кладовки в первую попавшуюся дверь, в надежде, что там окажется окно или какой другой путь. И буквально разминулся с темным силуэтом, появившимся на лестнице. Капюшон и черная маска «лыжника» с прорезями для глаз.

Незнакомец понял, что его заметили, и, уже не таясь, закричал:

— Он здесь, брать живым, но не обязательно целым!

Глава 10

Просыпаться не хотелось. Состояние ватное, будто бы только-только глаза закрыл, а сквозь веки уже солнце светит. И сон какой-то дурацкий был — парни в масках бегали за мной по пустому дому, стреляли, я стрелял в ответ… Стоп!

Какой к черту сон? Какое к черту солнце?

Я открыл глаза, но ничего не увидел. На голове что-то типа плотного мешка, сквозь который пробивается свет лампы. Сижу на жестком стуле, лодыжки что-то сдавливает — видимо, привязан к ножкам стула. Руки за спиной, чувствую прохладный металл, дергать и проверять насколько узкие кандалы пока не стал, если я в плену, то пусть думают, что еще сплю.

Пахнет пыльным мешком, но и чем-то резким. Бытовая химия какая-то вперемежку с нафталином. Рядом кто-то есть, слышно ровное, спокойное дыхание и периодическое похрустывание суставами.

Еще какие-то шорохи, звон металлических приборов, будто на стол накрывают. А поверх всего этого рваное, с разной амплитудой, гудение, будто комар над ухом летает. Не один в один, но очень напоминает «глушилку» в подвале Очей.

«Хьюстон, у нас проблемы. Есть кто?» — мысленно призвал фобосов и похолодел, понимая, что ответного сигнала нет: «…Бэн, ай нид хелп… Уснули вы там что ли?»

Даже эха или хоть какого-то намека на присутствие призраков. Так, так, так…что было-то?

Помню крик «брать живьем». Помню, что сам крикнул что-то стандартное про Орден и про давайте разберемся, прежде чем делать глупости. Не помогло, началась стрельба.

Я свалил первого, забежавшего на второй этаж. Отступил в пустую комнату со сквозным санузлом и гардеробной и бросился к окну. Но лишь для того, чтобы отпрянуть и рухнуть на пол. Под окнами стояло еще четверо — все в черных масках, у двоих в руках незнакомые приборы, похожие на ручные граммофоны. У остальных очень даже привычные револьверы с накрученными банками глушителей. Они-то и начали палить по окнам, сразу, как меня увидели.

«…обложили демоны…» — фыркнул Муха: «…надо ту…»

На улице что-то зажужжало, будто ручки граммофонов накрутили, и вверх полетела волна комариного писка. На стекла передалась вибрация, они начали дрожать и гудеть, собираясь лопнуть. И что-то случилось с моими фобосами.

Муха заткнулся на полуслове. Харми застонала, а профессор начал материться, скрипя сомкнутыми зубами, мэйн загудел, даже Белка начала пищать и скулить, будто она обычный котенок. Черт, наших, глушат! Неужели Очи решили все-таки со мной разобраться?

Я, не глядя, пальнул пару раз через подоконник. И судя по раздавшемуся мату, попал. Только непонятно чем, патроны-то под деймосов были подготовлены.

В коридоре послышался топот, а в дверном косяке чвакнуло и засело несколько пуль, только щепки во все стороны полетели. Кто-то ругнулся, напомнив, что меня надо брать живым и мимо двери проскочила тень.

Вот только я таким «галантным» быть не собирался. Выстрелил, зацепил мелькнувшего, а вместе с ним дверной косяк и противоположную стену коридора. Разрывной попался, после взрыва послышался крик и звук рухнувшего на доски тела. Обои на раскуроченной стене начали гореть, в ответ сразу же прилетело по косяку, а следом в комнату, звонко прыгая по полу, влетела бочкообразная граната, рифленая, со стеклянными вставками, внутри которой светилось что-то розовое.

Я только и успел, что нырнуть в открытую дверь то ли кладовки, то ли гардеробной. За спиной взорвалось — пространство вокруг вспыхнуло, залив все ослепительным багряным светом. Но еще пронзительней завизжали фобосы. Я слепо ломанулся через помещение, цепляясь за стены. Внутри все похолодело. Не так пугала слепота, как чувство пустоты при попытке потянуться к моим призрачным друзьям.

Я ударился обо что-то узкое и жесткое, понял, что добрался до ванной, слезящимися глазами разглядел еще одну дверь и бросился туда. Навалился, выбил ее плечом, кубарем вкатился в соседнюю комнату и встал, уткнувшись во что-то мягкое. И пахнущее пирожком с луком. Причем пахло сильно сверху.

Выстрелить не успел, руку отожгло от сильного удара, а потом будто в тиски взяли. Я ударил финкой — судя по силуэту, который начал проявляться перед глазами, промахнуться было сложно. Шкаф какой-то, а не человек — два метра ростом и больше сотни килограмм квадратного тела.

Я точно знаю, что попал. Сталь плотно вошла во что-то мягкое, запахло кровью. Но тиски не разжались, вторая клешня не дотянулась до ножа и ударила под подбородок. Бугай стиснул пальцы и начал душить.

Я ударил снова и снова. Мысленно представляя себя швейной машинкой, но по факту дважды промазал, один раз удар соскочил по ребрам, но еще трижды я все-таки достал. Зрение начало проясняться, но скорее потому, что глаза, как воздушные шарики начали выпучиваться из глазниц. Я еще раз ударил,