Graham McNeill - Отвергнутые Мертвецы Страница 4

– Это закрытый ритуал, – запротестовал Хормейстер. – Вам нельзя здесь находиться.

Дорн решительно направился к центру транс-зала, и Ибн Хальдун почувствовал, как от близости столь неистовой и непреклонной души по его коже забегали мурашки. Сознания большинства смертных бурлили приземлённой суматохой, но разум Рогала Дорна был неприступной твердыней, неподатливой и стойко хранящей свои тайны. Ещё никому не удавалось узнать от Дорна хоть что-то из того, что он не желал раскрыть.

– Мои братья приближаются к Исствану V, – ответил Дорн. – Мне необходимо здесь находиться.

– Связь ещё только предстоит установить, лорд Дорн, – заговорила Сарашина, отчётливо понимая всю бесплодность попытки выставить примарха из транс-зала. – Но если вы намерены остаться, вы можете лишь наблюдать и не более того. Как только соединение будет установлено, не говорите ни слова.

– Я не нуждаюсь в лекции, – сказал Дорн. – Я знаю, как работает астропатическая связь.

– Если бы это было так, вы не нарушили бы охранительную печать на этом помещении, – возразила Сарашина, и Ибн Хальдун почувствовал краткую вспышку раздражения, пришедшего из-за монолитных стен ментальной крепости Рогала Дорна. Его почти сразу же сменило спокойное свечение невольного уважения, хотя Ибн Хальдун воспринял всё это лишь потому, что Дорн позволил ему это сделать.

– Замечание принято, Наставница Сарашина, – сказал Дорн. – Я буду молчать. Даю своё слово.

Ибн Хальдун заставил себя отвлечь свои чувства от примарха. Это был настоящий подвиг с его стороны, ибо Дорн был таким притягательным, что приковывал к себе все мысли находящихся по соседству людей. Вместо этого астропат расширил свой разум вовне, в гулкое пространство огромного зала, в котором он лежал.

Это помещение в форме большого амфитеатра, расположенное в самом сердце Шепчущей Башни, создали древние когносцинты, которые возвели Город Прозрения много тысячелетий тому назад. Они не имели себе равных по части проектирования строений, оптимальных для псионической деятельности, добыв это знание дорогой ценой в незапамятную эпоху разрушительных пси-войн. Но их науки уже давно были забыты, а вместе с ними утерялось и искусство конструирования подобных резонантных структур.

Надменные архитекторы Императора возвели вокруг Шепчущей Башни собственные богато разукрашенные шпили, но какие бы чванливые заявления они ни делали, среди мрачных транс-залов Города Прозрения она дотягивалась в бездны межзвёздных пространств дальше всех.

Ибн Хальдуна окружала тысяча высококвалифицированных астропатов, которые сидели на уходящих ввысь ярусах, словно аудитория некоего гротескного представления в анатомическом театре. Каждый телепат полулежал на удерживающем троне, повторяющем контуры его тела, и представал перед сознанием Ибн Хальдуна в виде мерцающих световых пятен. По краю восприятия царапнуло едва различимое изменение в отголосках хора, и он сконцентрировался ещё сильнее. 

К башне влекло сообщение.

Шепчущие камни, встроенные в обшитые железом стены, засветились невидимым светом, облегчая продвижение приближающегося послания и направляя его к центру транс-зала.

– Он здесь, – сообщил Ибн Хальдун, когда ощущение присутствия астропата-отправителя затопило помещение девятым валом. Отосланное им было неоформленным и расплывчатым, это был далёкий крик, изо всех сил стремящийся быть услышанным, и Ибн Хальдун обхватил его своим разумом.

Их сознания потихоньку соприкоснулись, словно незнакомцы, нащупывающие руки друг друга в тёмной комнате, и Ибн Хальдун судорожно вздохнул, ощутив, как жёсткая структура поверхности чужого ума трётся о границы его собственного. Грубое и резкое, прямое и агрессивное, послание было типичным для астропата, приписанного к Легиону Железных Рук и прослужившего вместе с ними долгие периоды времени. Перед Ибн Хальдуном замелькали коды шифра, представленные в замысловатой последовательности цветов и чисел. Подобные синестетические[8] соощущения служили необходимым подтверждением личностей обоих астропатов перед тем, как мог начаться сеанс связи.

– Есть? – спросил Хормейстер.

Ибн Хальдун не ответил. Чтобы воспринять мысли другого разума с такого далёкого расстояния, требовалась абсолютная сосредоточенность. Он надёжно удерживал соединение, хотя флюктуации варпа, случайные потоки эфирных энергий и бормочущий шелест миллионов накладывающихся друг на друга отзвуков и стремились его нарушить.

Подобно тому, как любовники постепенно приобретают понимание ритмов и нюансов движения своих партнёров, так и двум разумам становилось всё легче поддерживать свой союз, хотя назвать что-либо подобного рода лёгким означало категорически преуменьшить его сложность. Ибн Хальдун чувствовал холодные пустынные просторы Имматериума, которые окружали его со всех сторон, волнуясь, как терзаемый штормом океан. И, как и пучины Древней Земли, они тоже служили домом для тварей всех форм и размеров. Ибн Хальдун ощущал, как они роятся вокруг яркого луча соединения, кружа вокруг возможной добычи, словно опасливые хищники.

– Я установил контакт, –  сказал он. – Но я не смогу долго его удерживать.

Призрачные очертания какого-то очень далёкого места начали смешиваться с картиной транс-зала, создаваемой чувственным восприятием Ибн Хальдуна – так неисправный пиктер транслирует два разных изображения на один и тот же экран. Ибн Хальдун узнал в туманном образе каюту астропата, которая полностью отвечала канонам аскетической эстетики X Легиона. Вокруг него возникли фигуры, как будто за сеансом пришли понаблюдать безликие призраки. Это были туманные контуры исполинов из полированного металла с суровыми аурами и угловатыми очертаниями, и от них веяло холодным ощущением машин.

Да, это определённо был корабль Железных Рук.

Ибн Хальдун проигнорировал их присутствие и позволил, чтобы содержание послания начало вливаться в его разум. Оно пришло в виде наплыва образов, бессмысленных и неразборчивых, но никто и не ждал ничего другого. Психическая песнь хора взлетала в созвучии с усилиями, прилагаемыми им для обработки послания, и он тянул энергию из обеспечиваемого им источника. Астропату могло хватить собственной воли и умственной стойкости, чтобы придать связную форму простым посланиям, переданным с планетарных расстояний, но для сообщения, отправленного из такого далёка, требовалось больше энергии, чем мог предоставить один человек.

Хальдун был особенным, он был астропатом, чьё мастерство метапсихического распознавания могло преобразовать сбивчивую сумятицу невразумительных символов, превратив её в сообщение, которое смог бы расшифровать даже новичок. Грубые, настойчивые мысли экспедиционного астропата вливались в умственное пространство Ибн Хальдуна, и заимствуемая им энергия сглаживала их неровные края и позволяла оформиться содержанию сообщения.

Ибн Хальдун извлекал суть послания, интерпретируя и экстраполируя образы вместе со звуками, сопрягал условные обозначения с общепринятыми аллегорическими отсылками. Это было искусство, великолепный ментальный балет, который строился частью на интуиции, частью – на природном таланте, а частью – на пройденном обучении. И также как ни один летописец из породы творческих людей никогда не сможет по-настоящему объяснить, как он достиг мастерства в своём деле, так и Ибн Хальдун не сумел бы сформулировать, как он извлекает смысл из бессмыслицы, значение из хаоса.

Из него посыпались слова, преобразованные из зашифрованных символов, в виде которых они были посланы:

– Мир чёрного песка. Исстван, – сказал он. – Пятая планета. Легион идёт на хорошей скорости. Возмездие лорда Дорна летит прямо в цель, но сыны Медузы ударят прежде, чем даже Вороны или повелители Ноктюрна. Лорд Манус предъявляет требование на первую кровь и на голову Феникса.

В зал влилась ещё одна порция послания, и Ибн Хальдун ощутил, как на ярусах над ним умерло несколько астропатов, чьи энергетические резервы были израсходованы. Этот сеанс был настолько важным, что потери среди хора были сочтены приемлемыми.

 – Горгон с Медузы будет первым воином Императора, который ступит на Исстван. Он станет остриём копья, которое пронзит сердце Хоруса Луперкаля. Он станет отмстителем.

Послание неожиданно закончилось, и Ибн Хальдун обмяк в удерживающем устройстве, позволяя дыханию вернуться к нормальному ритму. Его разум, опустошённый окончанием сеанса, начал сложную процедуру собственного переупорядочивания, но ему понадобится отдыхать много дней, чтобы полностью оправиться от этого испытания.

Как обычно в таких случаях, ему захотелось сесть и открыть глаза. Но ограничители удерживающего устройства и завеса зашитых век на пустых глазницах не позволили ему ни того, ни другого.