Рейд. Оазисы. Старшие сыновья - Борис Вячеславович Конофальский Страница 42

не было. Если он и умер, то, скорее всего, не от пули. Чего он выперся на палубу? Сидел бы у себя в рубке, тем более что все стёкла в ней были целы. Ни одной пулевой пробоины в стёклах инженер тоже не видел. Тепловой удар? В рубке должен быть кондиционер. Сердечный приступ? Он на всей этой здоровенной посудине один был, что ли? Никто его не смог затащить внутрь охлаждаемого помещения? Почему он жарится на палубе?

Всё это было странно, по меньшей мере. Это не лодка, которой управляет всего один человек, это баржа этак в полтысячи тонн, ну, насколько инженер мог судить, конечно. Жив или нет? Сиди гадай. Горохову начинало печь голову, он всё ещё держал фуражку в руке. Нужно было убираться отсюда. Его схрон был в трёх сотнях метров от выскочившего на берег судна, начинать его сейчас выкапывать – да нет, конечно, дурь! Даже просто находиться тут, и то было опасно. Уходить. Уходить надо. Тем более, солнце начинало садиться, скоро начнёт темнеть, и тягач, которой он должен был встретить в степи, уже, наверное, ехал к участку. Но инженер не уходил, было в нём почти врождённое, почти генетическое простое понятие. Понятие человека, который родился и вырос в степи. Понятие, которое Горохов так почти и не научился переступать. Он с детства усвоил простое правило: нельзя беспомощного человека оставлять на солнце, если он, конечно, не твой враг. И ведь сейчас он не был уверен, что человек, лежащий на палубе, мёртв. Инженер просто не мог встать и уйти к мотоциклу, завести мотор и уехать, оставив человека в беде на солнцепёке. Он нахлобучил фуражку. Встал во весь рост над обрывом и, отодвинув респиратор, крикнул вниз:

– Эй, на барже, есть там кто-нибудь? – подождал пару секунд и снова крикнул. – Эй, есть кто там? Люди, помощь вам нужна?

Никто ему не ответил, а человек, лежащий на раскалённой палубе, не пошевелился.

«Не пожалеть бы потом», – подумал инженер и начал спускаться с обрыва на берег.

Спустился, это оказалось самым лёгким в этом деле. А вот вскарабкаться на борт баржи, когда он метра на два возвышается над поверхностью, при том, что до самого борта ещё метр воды, в которую ой как не хочется попадать ногами, было уже не так легко. Но и это у него получилось: прыгнул, зацепился и, упираясь в борт ногами, влез на палубу. Огляделся. Ничего особенного, давно не крашеное, плохое железо. Везде ржавчина. Рваный трос, песок в щелях, он даже заметил паутину в темном углу, видно, хозяин посудины пауков не боялся. Может, и лежит после укуса белого паучка.

«Да, кораблик-то неухоженный». Он не спеша пошёл по палубе к лежащему на ней человеку. А сам ещё поглядывал на стёкла рубки – не мелькнёт ли за ними кто? Нет, никто не мелькал. Тарахтящий дизель и чёрный дым, клочьями долетающий до инженера, – больше ничего его внимания не привлекало. Он подошёл к лежащему на палубе; теперь сомнений не было, человек был мёртв. Он пролежал тут весь день, а денёк-то был не из прохладных. Пятна солнечных ожогов покрывали все незакрытые материей части его тела. И пятна были странные, инженер таких ещё не видел. Они были бурые, а не алые, и на них не было водяных волдырей. Даже переворачивать труп Горохов не захотел, смерть была очевидна, пулевых отверстий и крови на одежде видно не было, а выяснять причину ему почему-то не хотелось. Умер и умер. Он встал, но прежде чем покинуть посудину, всё-таки решил проверить рубку: неужели этот человек был тут один? Подошёл к ней. Заглянул вовнутрь. Ничего не разглядел. Стёкла сильно запылённые, но он обратил внимание на то, что сами стёкла очень неплохие, двойные, и уплотнители у них отличные. Он даже постучал пальцем по стеклу. Оно сидело крепко, не болталось, как в рубке у Жупана. Горохов подошёл к двери и дёрнул её на себя. Некрашеная, но крепкая, на хороших петлях и тоже с хорошим уплотнителем. Баржа – старый хлам, а рубку, видно, держали в порядке. Это первое, что пришло ему на ум. Он заглянул в открывшийся проход и сразу увидал ноги лежащего на спине человека. И этот человек был разут: это у них стиль такой что ли?

Инженер аккуратно входит в рубку. Ну, с этим трупом вопросов нет. Этот бедолага раскроил голову, затылок, об острый угол распределительного шкафа. Неужели он упал и так сильно ударился, когда баржа вылетела на берег? Мужчина был нестарый, и лицо у него было на удивление чистым, без намёка на проказу.

«Ну, на медикаменты он себе зарабатывал, но почему без обуви? И оружие? Где оно?». Горохов оглядывается. В углу рубки видит двустволку, она стоит в специальном стеллаже. Патроны тут же. Он подходит, берёт оружие в руки, на нём толстый слой пыли. Двустволкой сто лет не пользовались, даже в руки её не брали. Он ничего не понимает. И вдруг чувствует то, чего не чувствовал уже давно. Ему вдруг стало холодно. Не то чтобы он замерзал, просто на контрасте с жарой, в которой он пребывал постоянно, прохлада, идущая снизу, из люка, который вёл под палубу, была как минимум непривычна. И это был явно не кондиционер. Кому это нужно охлаждать воздух в трюме, да ещё до двадцати градусов. Для кого? «Рефрижератор?».

Горохов настоял, чтобы на барже с оборудованием Баньковский привёз один не новый столитровый рефрижератор для производства льда. А тут-то зачем такой холод? Что там перевозят? Он заглянул вниз. Там горел свет, и оттуда продолжало тянуть холодом. Нужно, конечно, было убираться отсюда, но раз уж залез… Горохов по привычке взводит курки на обрезе и начинает спускаться вниз по трапу. Трап узкий, угол спуска большой, ступени от холода в конденсате, как бы не слететь вниз. Он, придерживаясь за поручень, всё-таки без происшествий спускается в трюм. Холодно. Теперь, помимо тарахтящего дизеля, слышится ещё и урчание другого агрегата. Точно, это рефрижератор.

На двери, которая ведет в следующее помещение, что-то белое. Он проводит по этому белому пальцами. Даже через перчатки чувствуется обжигающий холод. Инженер читал ещё в детстве про это, это замёрзший конденсат – изморозь. Ему становится ещё интереснее.

«Это что же они такое холодное возят, неужели лёд для Папы Дулина? Целыми баржами? – звук работавшего компрессора доносится прямо из-за переборки. Он чувствует вибрацию через подошвы. Да…морозилка за стеной. – И что же там? Ну, не откроешь – не