Андрей Уланов - Автоматная баллада. Страница 8

Когда–то, давным–давно, Швейцарец возил с собой толстую цепь и здоровенный амбарный замок. Недолго — всего несколько месяцев. Затем он перестал возить цепь, а люди перестали приближаться к его машине ближе чем на три шага, и в последующие годы эта дистанция лишь увеличивалась.

Сейчас же он едва не перешел на бег. Но, пройдя несколько шагов, увидел торчащие из–под кепки уши, понял и оставшуюся часть пути отшагал прежним спокойно–размеренным шагом.

— Смотришь?

— Ага, — отозвался обладатель кепки, звонко чихнул и размазал носом по запястью очередное влажно–грязное пятно. — Твоя телега?

— Моя, — серьезно кивнул Швейцарец.

— Здоровская!

— Здоровская. Тебе девять или восемь?

— Годов? — обладатель кепки гордо выпятил грудь. — А вот и не угадал, не угадал! Семь полных и два месяца.

— Шляпа не жмет?

— Нормалек, — попытка мальчугана скопировать вальяжные нотки кого–то из старших заставила Швейцарца улыбнуться. — Самое то размер. И выглядит здоровски.

— Верю. Выглядит и в самом деле здоровски.

«Желтый с черным хорошо гармонирует, — мысленно добавил он, — и если ты когда–нибудь узнаешь, что означает слово «гармонирует», скорее всего согласишься со мной.

Проклятие, — с неожиданной тоской вздохнул он, — неужели я когда–то тоже был таким? С такой же несуразно тонкой шеей, лопоухий… Интересно, что же подумал Старик, когда эдакое чудо вышло к ним из тайги? Он никогда не рассказывал…

…а я никогда не спрашивал».

— А ты, выходит… — мальчишка отступил на шаг и, наклонив голову, разглядывал Швейцарца. Смотрел с любопытством, без малейшей тени страха — так на него последнее время редко кто глядел.

На миг ему вдруг показалось, что малой похож на Пашу, Человека–Птицу. Бред, мистика — как, спрашивается, семилетний пацан может быть схож со взрослым, у него еще пять раз все черты переменятся! Но все же Швейцарцу пришлось моргнуть, прежде чем наваждение спало.

— Этот… ну, тот самый.

— Выходит, — Швейцарец неторопливо обошел мотоцикл и присел на корточки. — И входит.

— Ну тот… которого все боятся.

— Что, так страшно выгляжу?

— Не… — мальчишка дернул подбородком. — А вот когда я только подойти к мотику хотел, меня одна тетка за рукав схватила. Я вырвался и подбежал, а она забоялась. Крикнула пару раз и убежала.

— Это все репутация.

— Репа–чего?

— Ре–пу–та–ция, — четко выделяя каждый слог, повторил Швейцарец.

— А чего это значит? — немедленно спросил мальчишка. — Когда все боятся, да?

— Вроде того. Ре–пу–та–ция — это когда все боятся, даже если ты ничего не делаешь.

— Совсем–совсем ничего? — с явным недоверием переспросил обладатель кепки.

— Почти.

Отчего–то ему сейчас очень не хотелось отвечать на вопрос: что же включает себя это самое «почти». В особенности — использовать в качестве примера витрину с головами.

Глупость, конечно же…

— Слышь… а чего тебя кличут так странно?

— Странно — это как?

— Ну, непонятно. У всех если кликухи так кликухи: Черный, ну или Хромуля… брательника вон моего, — мальчишка махнул ладонью вдоль улицы, — все норовят Сплющенным прозвать… у него физия и впрямь будто дверью прихлопнутая. Меня раньше Занозой звали, а сейчас уже три дня как — Метр–Кепки, во! А у тебя заковыристое, с ходу и не выговоришь. Швец–и–чего–то–там…

— Швейцарец.

— Во. Швец, царь и еще ларец, — мальчишка засмеялся. — Нерусское, что ли?

— А ты про Швейцарию никогда не слышал?

— Не. А чего это такое? Район за горами?

— Примерно, — Швейцарец выпрямился. — Это страна.

— Страна? — переспросил Метр–Кепки. — Как до войны было, Союз, Америка и все такое?

— Да.

— Так их же тю–тю, — удивленно присвистнул мальчишка. — Батя говорит, что ни одной не осталось. Кого не закидали, те либо Зимой повымерзли, либо позатопляло их после.

— Может быть, — отозвался Швейцарец. — С подавляющим большинством именно чего–то из перечисленного и произошло. Но лично я склонен считать, что если у этого правила есть исклю… Говоря проще, я думаю, что Швейцария уцелела.

— Она что, вся такая самая особенная была, эта твоя Швейцария?

— Да.

— А чем? — тут же требовательно вопросил Метр–Кепки.

Вместо ответа Швейцарец расстегнул плащ. Вытянул из левой кобуры пистолет, выщелкнул обойму и рукояткой вперед протянул оружие мальчишке.

— Ух ты! Здоровско!

Пистолет немедленно был направлен на ближайшего прохожего, который вроде бы и не смотрел в их сторону, но при этом шарахнулся с предполагаемой траектории выстрела с внушающей уважение быстротой… и подпрыгнул, когда ствол со звучным «паф–ф» дернулся следом.

— Те самые, твои… слышь, а… правду говорят, что ты из них за двести шагов в глаз на выбор лупишь?

— Не знаю.

— Как не знаешь? — от удивления Метр–Кепки даже опустил пистолет.

— Никогда не пытался попасть из них за двести шагов в чей–нибудь глаз, — объяснил Швейцарец. — Тем более «на выбор».

— А–а–а…

— Смотри, — Швейцарец вновь опустился на корточки рядом с мальчишкой. — Видишь, на щечках рисунок: красный щит с крестом.

— Ага. И чего эта?

— Герб.

— Вроде как на старых монетах? Там рисунок хитрый: мяч и колосья вокруг… но у тебя красивше, — неожиданно закончил Метр–Кепки и вновь шмыгнул носом.

— Это герб Швейцарии. До войны считалось, что все сделанное там — всегда самое надежное и точное. Известнее всего были часы — знаменитые хронометры…

— О! Вспомнил! — перебил Швейцарца мальчишка. — Где я про твою Шве., эту саму., слышал. Как ты про часы сказал, сразу вспомнил. Мамка на батяню все время ворчит: ты, мол, над тикалками своими трясешься, словно они у тебя эти… швейцарские. Во, выговорил!

— Молодец.

— А у тебя, — жадно спросил Метр–Кепки, — небось и часы настоящие… ну, из этой Швейцарии?

— Нет, — спокойно солгал Швейцарец. — У меня часов нет вообще.

— Совсем?

— Совсем. Я просто никогда никуда не тороплюсь.

— И что, — насмешливо сказал мальчишка, — постоянно опаздываешь?

— Наоборот. Всегда успеваю.

Метр–Кепки недоверчиво мотнул головой.

— Так не бывает, — авторитетно заявил он. — Если ты говоришь, что часов не таскаешь, откуда узнаешь, вовремя пришел или нет?

— Просто. Я, — Швейцарец чуть повысил тон, — всегда прихожу правильно. А если меня кто–то ждет, значит, этот или эти кто–то пришли раньше, чем было нужно.

— А–а… — разочарованно вздохнул мальчуган. — Ну конечно, если ты большой и сильный, тебя ждать будут.

— Да. Потому я и сказал, что все просто. Ты тоже так можешь: стань большим и сильным, и тогда не ты будешь опаздывать, а другие будут приходить раньше времени.

— Хорошо бы, — Метр–Кепки вздохнул еще раз. — Да пока вырастешь… а сейчас мне домой бежать надо, а не то мамка разозлится и ка–ак всыпит…

Он с тоской глянул на пистолет в своей руке… провел пальцем по затейливой вязи насечки… снова вздохнул — и решительно протянул пистолет Швейцарцу.

— На, держи! А я побежал.

Он и в самом деле сорвался с места еще прежде, чем Швейцарец начал вставлять на место магазин, но уже через два шага резко затормозил, подняв при этом босыми ногами целое облако ныли, обернулся и, весело скалясь, крикнул:

— Слышь… а я так и не понял — чего тебя все боятся–то?!

Ответа он не ждал — выкрикнул и понесся дальше, ловко перепрыгивая через пробившиеся сквозь асфальт пучки остролистой травы.

САШКА

И тут — мать моя фреза! — я увидел Ее!

Это было, как выстрел в ночи, — вспышка, после которой слепнешь, глохнешь и перестаешь замечать все вокруг. Кроме Нее.

Аккуратная, чистенькая, она прямо–таки завораживала меня своими изящными очертаниями — не магазинная худышка, но и без всяких там пулеметных излишеств. Длинный ствол, пистолетная рукоятка, черная ребристая ствольная накладка…

Определенно, это было то, что люди называют любовью с первого взгляда. Именно так — едва увидев Ее, я понял, я ощутил, что мы созданы друг для друга, созданы, чтобы быть вместе. Я — и Она.

«АКС–74»и«М16А1».

Спутника же ее я удостоил куда меньшим вниманием. Да он и не выделялся ничем особенным, по крайней мере с виду. Обычный «АКМС», позднего, судя по красновато–коричневому цвету рукояток, выпуска, штык–нож примкнут. Последняя деталь меня в любой другой момент изрядно бы насмешила — на кого, интересно, его хозяин собрался бросаться в штыковую? — но в тот миг я мог думать только лишь о Ней.

Меня, словно закаливаемый клинок, бросало то в жар, то в холод. В одно мгновение казалось, что вот–вот — и ствол начнет оплывать, словно под лучами термоядерной, пятная землю горячими каплями. И тут же арктический, нет, космический холод стискивал меня со всех сторон.

Наверное, будь я человеком, то счел бы, что подхватил какой–то сильнейший вирус, из свежемутировавших… лихорадка мгновенного действия. Но у автоматов не бывает насморка, и чихать, и кашлять мы можем, только лишь «наевшись» отсыревших патронов.