Площадка (СИ) - Третьяков Михаил Страница 26

— Вызвать машину за тобой?

— Да нет, все нормально. Попустило уже.

Он достал сигареты и закурил. Дым тонкой струйкой устремился вверх.

— И давно это у тебя?

— С рождения.

— И как ты живешь с этим?

— Да как-то так…

— Понятно, — протянул я. — Вить, а ты часто голоса слышишь?

— Какие голоса?

— Ну, ты только что про дождь рассказывал.

— Не помню.

— Ты ж сказал, что голос слышал, который тебе это говорил.

— Может, и слышал, но не помню.

— А раньше слышал?

Витя докурил сигарету, затушил бычок о бетонный пол. Положил окурок в пакет с застежкой зиплок и убрал в нагрудный карман.

— У меня припадков уже лет пять не было. Да и не помню я, что говорю в припадке-то.

— Пошли за лодкой.

Витя взял запасной набор из маски и очков, и мы вышли под дождь. Несмотря на все произошедшее, внешне (да и внутренне) я был полностью спокоен, только вот эмоциональная встряска выпила все мои силы, отчего лодка показалась в два раза тяжелее.

Витя снова закурил. А мне вдруг подумалось, насколько странным выглядит принятие антитабачных мер, связанных с продажей сигарет в закрытых витринах, запретом на курение в общественных местах и рекламой. Ведь это нарушение государством прав тех людей, которые добровольно выбрали путь курильщика и тратят свои собственные средства. Витя полез за новым пакетиком, а я переоделся и отправился к машине.

Аня смотрела в окно, но в боковое зеркало я увидел, что она плакала. Мне было непонятно, как себя вести. То ли сделать вид, что я ничего не заметил, то ли поговорить. Конечно, самым простым было бы промолчать, но я, наученный горьким опытом, знал, что женщине, особенно в стрессовых ситуациях, важно выговориться. Было ясно, что спусковым механизмом должен стать мой вопрос.

— Анечка, что случилось?

Она повернулась ко мне. Губы ее подрагивали. Она сдерживалась изо всех сил, чтобы не расплакаться.

— Почему получается так? — с каким-то даже вызовом спросила она.

— Как?

— Почему идет дождь, почему никто не думает о том, как его остановить?

Я завел машину, сделал звук магнитолы тише, переключился на первую передачу и нажал на педаль газа. Машина тронулась, а наш диалог продолжился.

— Может быть, потому, что это кому-то нужно? Может быть, потому что дождь — это завеса, скрывающая что-то? Очень много таких «может быть», а нам просто приходится делать свою работу. Дождь ведь никак не мешает ее нам исполнять? Кроме работы, ведь у нас ничего, по сути, не осталось.

— Но дождь же меняет людей.

— Да, меняет, делает их безвольными идолопоклонниками, но что можем мы? Разве что найти причину того и, возможно, повернуть процесс вспять. Однако самый главный вопрос: почему не поменялись вы и я?

Машина вынырнула на трассу, и я переключился на четвертую скорость. Весь этот разговор был каким-то спонтанным. Но, может быть, именно такой разговор и нужен был мне.

— Все просто: мы ведь с вами не попадали под дождь.

— Ну, не совсем так.

— Как?

— Честно сказать, я не просто попадал под дождь, а даже его пил.

У Ани от удивления высохли слезы.

— Вы просто ненормальный! Объясните мне, зачем вы подвергали себя такому риску?

— Понимаете, Анечка, я ведь ученый. Я сопоставил все факты и риски и понял, что дело не в дожде, — точнее, в дожде, но не в осадках. Все данные, которые мы систематически получали в результате исследований дождевой воды, не давали никаких новых результатов. Будто бы мы все время делали один и то же образец. Но фокус в том, что это можно было понять только после систематических многомесячных исследований.

— И что это значит?

— Все просто — это не настоящий дождь, а искусственный.

— Как искусственный? Разве такое возможно?

— Видимо, да. Другого объяснения быть не может. Я долго не мог понять, что так сильно смущает меня в полученных данных, потому что сравнивал наши результаты, но совершенно не уделял внимания сравнению и динамике осадков в других регионах с проливными дождями…

— И что вы там увидели?

— Понимаете, тут такое дело. В атмосфере содержатся различные ионы. Когда начинается дождь, эти ионы связываются с водой, и их концентрация в атмосфере уменьшается…

— Хорошо, но при чем тут дождь?

— Хитрость заключается в том, что чем больше будет идти дождь, тем меньше ионов останется в атмосфере.

— И что из этого следует?

— Состав осадков при продолжительных дождях должен меняться, а концентрация ионов в дождевой воде — уменьшаться, потому что в атмосфере она как раз из-за дождя-то и уменьшается. В нашем случае этого не происходит уже сто девяносто восьмой день, а значит — дождь искусственного происхождения.

— Мне непонятно, что вы измеряли: содержание ионов в воздухе или в дождевой воде?

— Анечка, вы это тоже измеряли, на вольтамперметре, помните? Содержание ионов в растениях и воде?

— Да, помню, просто я думала, что измеряла содержание ионов в воде, чтобы понять, сколько переходит в растения.

— Да, и для этого тоже. Просто понимаете, никто не разрешил бы мне переводить реактивы и тратить их на изучение осадков, вот и пришлось, как всегда, выкручиваться.

— Хорошо, но тогда ведь получается, что вода с неба вообще никак не реагирует на ионы воздуха?

— Вода не реагирует, а если долго идет дождь, то ионов в воздухе становится меньше, а значит, и в осадках меньше. Но в осадках количество ионов не уменьшается, значит, вода уже содержит ионы, а такого не может быть.

— Допустим, дождь искусственный, но он же все равно должен реагировать с ионами воздуха?

— Да, конечно, вначале так и должно было быть, но только вот при длительных непрекращающихся осадках концентрация ионов в воздухе уменьшается, их практически нет, потому что дождь все ионы забрал.

— Ну а, может быть, можно это как-то по-другому объяснить?

— Другого объяснения быть не может… Хотя… Нет, конечно, оно существует, но является результатом большого количества допущений, а значит, не может быть верным.

— Хорошо, а все-таки какое еще объяснение могло бы быть?

— Например, наши пробы кто-то подменял, поэтому содержание ионов практически не менялось.

И как только я озвучил эту мысль, мне стало очевидно, что, пока я не побываю на нашем цитрогипсовом огороде и лично не отберу пробы, эту гипотезу отметать нельзя.

— Что случилось? — спросила Аня, видя, как я включаю правый поворот.

— Надо позвонить Валере, чтобы он завтра был на работе и никуда не уехал.

— Зачем нам к нему, ведь еще не подошло время?

— Именно поэтому нам и нужно к нему завтра. Впрочем, завтра ведь не рабочий день, так что я могу съездить и сам.

— Можно я поеду с вами?

У меня не было ни одной причины, чтобы отказать ей в этой просьбе, я и согласился, не догадываясь, к каким последствиям это приведет.

На часах было около четырех. Котовский не брал трубку. Конечно, там очень плохая связь, да и к тому же уже конец рабочего дня, так что, несмотря на мое неимоверное желание отправиться туда, я решил перенести все на завтра. Котовский всегда перезванивал, и поэтому договориться о приезде не должно было стать проблемой.

Автомобиль плавно вышел с остановки на траекторию к нашему НИИ. Дождь ненавязчиво постукивал по корпусу автомобиля, и фоном ко всему этому была вторая симфония Бородина. Звучали аккорды арфы, имитирующие перебор гусельных струн. После нескольких тактов, интонируемых кларнетом, вступает валторна, но ненадолго. Спокойствие нарушается, и в музыке начинает ощущаться угроза.

— И что мы будем делать? — спросила Аня.

— В каком смысле?

— Как мы будем искать, где находится источник дождя и что вызывает у людей состояние подавленности?

— Анечка, вы очень юная и наивная особа. У меня нет даже ни одного намека, каким именно образом дождь влияет на людей, и даже искусственность его происхождения находится под большим вопросом. Все это только гипотезы, требующие подтверждения, а вы предлагаете что-то делать. Что-то делать ради того, чтобы делать, — это глупо и бессмысленно, необходимо четко продумать план исследования и действовать согласно ему. За прошедшее время с начала дождя, по сути, я смог только доказать, что именно осадки (заметьте, не дождь, а осадки!) совершенно ни при чем. Осадки — это ведь просто капли воды, а дождь — это часть непрерывного движения воды в природе. И в это явление кто-то влез.