Николас Эймерик, инквизитор - Валерио Эванджелисти Страница 28

Перед ними, прикованная цепями к стене, сидела хозяйка таверны. Она прищурила покрасневшие глаза, будто столь яркий свет был ей невыносим. Эймерик едва ее узнал: в растрепанных волосах клочья паутины, платье испачкано экскрементами. В миске на полу ни крошки; впрочем, трактирщица все равно не смогла бы до нее дотянуться – слишком тугими были цепи, стершие в кровь запястья и порвавшие одежду.

Эймерик почувствовал сострадание, которое тут же подавил. Первые дни заключения, твердо верил он, должны быть самыми жестокими, чтобы преступник сразу осознал, какая судьба его ждет, если он не покается. Поэтому жалкий вид женщины не вызвал у него чувства вины – лишь смутное беспокойство, причину которого он не мог разумно объяснить.

– Вас зовут Тереза Прието? – резко спросил инквизитор.

Женщина смотрела на него покрасневшими глазами, будто не понимала, что ему нужно. Потом, с трудом проглотив слюну, выдавила:

– Разве вы сами не знаете?

– Это вас не касается. Отвечайте на мои вопросы коротко и ясно, без лишних слов. Вам известно, почему вы здесь?

– Нет, не известно, – едва слышно прошептала пленница. Казалось, каждое слово причиняло ей боль. И хрипло вздохнув, добавила: – Я хочу пить.

– Вам дадут пить, когда придет время, – сказал Эймерик, подняв палец. – А пока думайте о том, чтобы полностью во всем сознаться. – Потом приказал тюремщику: – Вымойте эту несчастную и приведите в зал заседаний к Третьему часу. Но есть или пить не давайте. Только пусть переоденется.

– Будет сделано.

Эймерик снял со стены погашенный факел, зажег его, другой оставил тюремщику, вышел из камеры и отправился в канцелярию. Над столами, где в сумках лежали стопки бумаг, в лучах утреннего света вихрем кружилась пыль. Увидев Эймерика, старший нотариус, объяснявший что-то молодому помощнику, прервал свою речь и подошел к инквизитору.

– Магистр, мне сказали, что вы намерены провести слушание.

– Да, моссен Санчо, – ответил Эймерик. – Я хочу допросить женщину, которую доставили в тюрьму вчера утром, Терезу Прието. Это займет не больше часа.

– Почту за честь быть нотариусом на слушании. Кого еще вы хотите там видеть?

– Отца Арнау Сентеллеса, если сможете его найти.

– Инфирмариуса? Но у него нет опыта, и потом, он не…

– Три дня назад я лично назначил его инквизитором. А если у него будут какие-то затруднения, вы всегда сможете помочь своим мудрым советом.

Польщенный моссен Санчо поклонился. Эймерик вышел из канцелярии, где уже начали появляться первые просители. Накануне он просмотрел незавершенные дела. Обвиняемых было не так и много. Христианин, которому вменялось в вину отправление культа богов своего арабского слуги, два еврея, судимых за проклятия в адрес папы, упомянутого при разговоре в таверне, пять послушников-францисканцев, которые призывали Церковь вернуться к бедности, прусский еретик с невыясненными убеждениями, подозреваемый в принадлежности к Братьям свободного духа[32]. Вот и все.

Поднимаясь по лестнице, Эймерик прокручивал в голове ход десятка допросов, которые провел вместе с отцом Агустином. Поверхностные вопросы, слишком большое доверие к словам свидетелей, и снова – пытки, пытки, пытки. Проблема заключалась в отсутствии точных правил, определяющих действия инквизиторов. Эймерик хотел проводить допросы иначе, но пока точно не знал, как именно. Предстоящее слушание было первой проверкой созревших у него идей.

Следующие полчаса инквизитор посвятил подготовке зала заседаний к приближающемуся процессу. Сначала закрыл окна, чтобы внутрь не мог просочиться ни один луч солнца. Потом приказал завесить стены большими черными полотнищами – вид арабских орнаментов оскорблял его чувства. Филигранные украшения потолка остались на виду, но помещение освещал лишь один канделябр, стоящий перед судьями, да свеча на столе нотариуса в низком подсвечнике. Поэтому зал был погружен в полумрак, скрывающий убористую и изящную вязь неверных. На месте для подсудимых Эймерик положил треугольником три доски, а за спинами судей поставил огромное распятие. И наконец покрыл стол знаменем с крестом, оливковой ветвью и мечом, тем самым, под которым он шествовал на похоронах отца Агустина в присутствии самого короля.

Когда отец Арнау вошел в залу, то не смог сдержать восклицания:

– Здесь как в погребальной часовне!

– Именно так, – самодовольно ответил Эймерик. – А вот и нотариус. Идемте, моссен Санчо, идемте. Пора принести клятвы.

По традиции все присутствующие поклялись хранить молчание о том, что увидят и услышат. После этого вызвали охранника и приказали ему привести пленницу.

– Какое именно преступление ей вменяется? – обмакивая гусиное перо в чернильницу, спросил нотариус.

– Я бы сказал, колдовство… – после секундного размышления ответил Эймерик. – Да, пишите «колдовство».

– Она проходит как свидетель или обвиняемая?

– Как виновная, – пожал плечами инквизитор.

Звон цепей возвестил о приходе Терезы. Женщину переодели в голубой балахон, который не мог скрыть следов перенесенных ею страданий. Освобожденные от цепей запястья по-прежнему кровоточили. Лодыжки, на которых виднелись подтеки крови, были закованы в кандалы. Конец цепи держал тюремщик, а за ним шел монах-утешитель – слабоумный с виду францисканец с небольшим распятием в руке. Нужен он был в первую очередь для того, чтобы число судей доходило до четырех, как того требовал закон. Замыкал процессию солдат; он закрыл дверь и остался стоять у входа.

Присяга заключенной заняла несколько секунд. Женщина с таким трудом выговаривала слова, что Эймерик приказал принести ей немного воды, только чтобы смочить губы и горло. Выпив, трактирщица опустилась на край треугольного сиденья, устроенного максимально неудобно, – доски заходили ходуном и застучали друг о друга, как кости.

– Может, дать ей поесть? – спросил отец Арнау, садясь на скамью рядом с Эймериком.

– Чем меньше у пленника сил, тем он сговорчивей, – сурово посмотрев на лекаря, вполголоса сказал инквизитор. И решил добавить: – Не позволяйте себя разжалобить. Эта женщина не так невинна и не так беззащитна, как кажется. Скоро сами убедитесь.

Отец Арнау не ответил. Продиктовав нотариусу все обязательные положения, предваряющие слушание, Эймерик обратился непосредственно к заключенной, не глядя на нее.

– Тереза Прието, я повторю вопрос, который уже задавал вам в камере. Знаете ли вы, в чем вас обвиняют?

После некоторых колебаний женщина довольно твердым голосом ответила:

– Нет, монсеньор, не знаю, это явно какая-то ошибка. Я просто бедная трактирщица.

Тяжело вздохнув, Эймерик посмотрел на Терезу доброжелательно, чего от него никто не ожидал.

– Честно говоря, я тоже убедился, что это ошибка, и вызвал вас, добрая женщина, чтобы принести извинения от имени суда. – Краем глаза Эймерик заметил изумление на лице отца Арнау и дернул его за рукав, призывая хранить молчание. – Виноват в недоразумении прежде всего я, – продолжал он. – Когда я пришел в вашу таверну два дня назад, мне показалось,