Дэниел Худ - Дракон Фануил Страница 30

На ступеньках театра, перед широкой деревянной дверью, толпились люди, ожидая, когда их пропустят внутрь, еще большее их количество заполняло маленький вестибюль. Здесь собрался по большей части пестро и бедно одетый, привычный к дождю и холоду люд: подмастерья и моряки, мелкие чиновники и ремесленники, рыночные торговцы и рабочие порта. Время от времени на пороге театра возникали и хорошо одетые господа. Тогда толпа, не выказывая неодобрения, расступалась, давая проход состоятельным лицам — или тем, кто выглядел таковыми, — и снова смыкалась у них за спиной. Лайам и Кессиас тоже прошли через толпу, словно два корвета через стаю утлых лодчонок, и оказались перед восседающим на большой бочке человеком в наряде шута. Яркие лоскуты ткани, нашитые на трико, придавали ему праздничный вид.

— Добрый вечер, мастер эдил. Опять пришли нас закрывать?

Шут сверкнул глазами и слегка выпятил губы. На лице его читалась сложная смесь нарочитого подобострастия и хорошо скрываемой неприязни.

— Нет, мастер актер, просто пришел посмотреть представление. Если пьеса мне не понравится — что ж, тогда я отправлю вас наслаждаться красотами сельской местности.

Кессиас тоже ухмыльнулся, потом махнул рукой Лайаму:

— Вам платить Ренфорд. Довольно будет и верхней ложи.

Лайам нахмурился и полез за деньгами. Эдил, как видно, решил, что сегодня лучше работал он. Лайам бросил монету на крышку бочонка. Актер в шутовском наряде отвесил им картинный поклон и жестом предложил проходить дальше.

В зале также толпился народ, но и здесь толпа безропотно расступалась перед эдилом. Впереди, в обрамлении тяжелых колонн, вытесанных из грубого камня, возвышалась сцена. Но Кессиас повел Лайама не к ней, а куда-то налево и вверх по узенькой лестнице. На втором этаже театра обнаружилась галерея, разбитая все теми же колоннами на отдельные ложи. Эдил выбрал одну из лож и с довольным кряканьем опустился в мягкое кресло. Лайам устроился рядом с ним и придвинул свое кресло ближе к барьеру.

Зал театра «Золотой шар» оказался шестиугольным. Одна из граней шестиугольника была непропорционально велика, там располагалась высокая сцена. Остальные грани были образованы двухъярусной галереей, заставленной креслами; внизу же, в партере, сидений почти не было. Там толпились бедняки — море голов; они шумно переговаривались и с нетерпением глазели на сцену. Богачи тем временем, брезгливо пробираясь через эту толпу, заполняли ложи нижнего и верхнего яруса. Там, куда ни глянь, посверкивали богатые одеяния и лоснились сытые лица.

Оглядевшись, Лайам прошептал Кессиасу:

— Думаю, мы смотримся среди них как бельмо на глазу.

Он имел в виду простую черную тунику эдила и свой повседневный наряд. Кессиас рассеянно кивнул, потом нехотя возразил:

— Да нет, пожалуй. Тут всем на нас наплевать. Все эти магистры ремесленных общин и торговых гильдий, купцы и богатые держатели лавок так разоделись, чтобы произвести впечатление на своих подмастерьев, подручных и прочую мелюзгу. У вас же нет ни наемных работников, ни слуг, да и я надеюсь, что никто из моих стражников здесь не ошивается — а если кто и ошивается, то я ему голову оторву. А главное, — добавил эдил, чуть поразмыслив, — им надо покрасоваться друг перед дружкой. Думаю, ни вы, ни я в этом не нуждаемся.

Лайам стал обдумывать это суждение. Попутно он с ленивым любопытством оглядывал театр. Огромная кованая железная люстра напомнила ему большие театры Торквея, равно как и планировка сцены, с ее тяжелым занавесом, нишами и небольшими балкончиками по бокам. Лайам вспомнил спектакли, которые ему довелось повидать в метрополии в годы студенчества, и подивился, что такое захолустье, как Саузварк, может похвалиться театром, почти не отличающимся от театров столицы. Конечно, здесь кровля была соломенной, но все же имела очертания свода, а сцена, обшитая простым деревом, в конструкции не уступала своим, отделанным мрамором, сестрам. К тому же все, чего «Золотой шар» недобирал в пышности, он возмещал за счет воодушевления зрителей.

От театров Торквея веяло скукой; казалось, что там не дают представления, а отдают дань раз навсегда заведенной традиции, и зритель себя там вел уравновешенно и благочинно. Здесь же, в Саузварке, публика просто бурлила; зрители, нетерпеливо переговариваясь, не могли дождаться начала. Лайаму сделалось любопытно, что же за пьесу будут играть. Он не удосужился вовремя поинтересоваться об этом у Кессиаса, но только Лайам собрался открыть рот, по театру словно пронесся порыв холодного ветра. Он с ревом пошел со стороны сцены, промчался над головами стоящих зрителей, сделал круг по галерее, поднимаясь вверх, — почти зримый в своем громогласном шествии, — и разбился о люстру. Пламя сотен свечей затрепетало и заметалось, отбрасывая причудливые тени и угасая. Затем ветер стих так же внезапно, как и возник, оставив примолкших зрителей в полнейшей темноте.

— Смотрите, — шепнул эдил, дотронувшись до руки Лайама. От неожиданности Лайам инстинктивно дернулся, но продолжал вглядываться во тьму — в ту сторону, где, по его представлениям, находилась сцена.

Там уже начал разливаться ясный, чуть желтоватый свет, вроде того, что освещал дом Тарквина. Постепенно он залил пространство сцены; из темноты стали проступать лица зрителей — одни лишь лица, выхваченные из окружающей тьмы. Кто-то нетерпеливый выкрикнул: «Плутишка Хорек!» — и весь партер тут же отозвался радостными аплодисментами и свистом. В расширяющийся круг света вступил полный мужчина в наряде шута и замер в задумчивой позе.

Затем, проделав серию полупристойных жестов, мужчина объявил, что он и есть тот самый Плутишка Хорек, которого никто на свете не любит. Новый шквал одобрительных возгласов явственно показал, что это не так. Актер, живо жестикулируя, прочел пролог, в котором вкратце описывалась интрига пьесы, ради комического эффекта коверкая и переставляя слова. Зрители отвечали взрывами хохота. Кессиас смеялся вместе со всеми, и даже Лайам улыбнулся, глядя на ужимки шута.

Неизвестно откуда берущийся свет померк, а затем вспыхнул снова — теперь он походил на свет летнего солнца. На сцену вприпрыжку выбежала стайка актрис. Согласно сценарию, они должны были изображать юных придворных фрейлин; они делали вид, будто собирают цветы в лесу. Потом к ним вышла принцесса. После нескольких вступительных и малозначащих фраз принцесса объявила, что ей хочется танцевать, и внезапно театр заполнила музыка — медленная и мелодичная. Принцесса — она была одета в короткое шелковое платье с прозрачными вставками — выступила вперед и закружилась по сцене. Фрейлины выстроились полукругом, почтительно наблюдая за ней.