Софья Ролдугина - Все кошки возвращаются домой Страница 14

Корделия наклонилась, доставая из-под столика кувшин с водой, и заполнила турку, а потом поставила ее на огонь. Спустя несколько минут воздух начал наполняться горьковатым кофейным запахом.

Я сглотнула, внезапно почувствовав себя весьма и весьма голодной.

— Ты же вроде говорила, что кофе у вас нет? — поинтересовалась я, чтобы отвлечься.

— Не было, — улыбнулась Корделия. Ее свободная белая рубашка в звездном свете почти сияла, как снежный сугроб. — Но пока ты спала, я навестила соседний городок. Там отменный кофе… И круассаны. Темные — с ветчиной, а те, что посыпаны сахарной пудрой — с заварным кремом. Попробуй, не пожалеешь, — подмигнула она мне и рассмеялась. Кофе зашипел, закипая.

— Ты… для меня это все приготовила? Специально? — я почувствовала себя смущенной и польщенной одновременно. — Спасибо…

— Не стоит, — отмахнулась она и ловко разлила кофе по чашкам, придерживая ложечкой пену. — Ксиль же попросил о тебе позаботиться, а его слово — закон. Князь признал тебя своей единственной и вечной возлюбленной, понимаешь? — взгляд ее стал необычайно серьезным. — Теперь любой из нас отдаст жизнь за тебя… Точнее, за его счастье.

Я опустила глаза и сделала маленький глоток. Горько и горячо.

— Надеюсь, такая ситуация, которая потребует жертв, никогда не возникнет.

— Это не нам решать, — пожала плечами Корделия.

— Расскажи о себе, — внезапно попросила я.

И, кажется, сумела этим удивить Корделию.

— О себе?.. — наполовину вопросительно, наполовину утвердительно произнесла она. — Зачем? В моей судьбе нет ничего интересного.

Корделия умолкла, но и я тоже тянула паузу. И княгиня уступила.

— Я… не помню, когда родилась. Десять или одиннадцать веков назад, — она качнула головой. — Имени своего я тоже не помню. Единственное, что осталось от того времени — шум моря, жар солнца и ощущение песка под ногами. И еще — погоня, — голос ее стал хриплым. — Я все время бежала от кого-то. Скорее всего, моя семья погибла в стычке с каким-нибудь кланом или просто проиграла битву за территорию. Раньше они случались чаще.

Корделия неожиданно усмехнулась, и белые зубы блеснули в темноте. Я слушала ее, словно околдованная.

— …А сейчас людей так много, что их хватает на всех, и даже остается еще достаточно. Одна Золотая столица кормит четыре клана и прорву одиночек. Но тогда… Я бежала от неведомой опасности с таким слепящим и оглушительным страхом, что на узкой тропе оступилась и сорвалась вниз. Мои кости в то время были хрупки, как человеческие. И этот сухой звук, с которым они ломались, я запомнила на всю жизнь. И как хлюпает в груди кровь — тоже, — она понизила голос, и я невольно наклонилась к ней, прислушиваясь. — Я лежала внизу и знала, что скоро придет море и заберет меня. Но пришел он.

— Максимилиан? — спросила я с замиранием сердца. На месте великолепной Корделии мне померещилась вдруг девочка в платье из некрашеной шерсти.

— Да, — она рассеянно провела ладонью по столу, собирая скатерть неряшливыми складками. — Я просила унять мою боль, а он рассмеялся и подарил мне голод. И это был лучший из даров.

— А дальше?

— Дальше? — усмехнулась она. — А дальше была новая жизнь в Северном клане. Но вряд ли ты когда-нибудь сможешь понять, что это такое.

Меня захлестнула неожиданная обида.

— Почему не смогу? Я…

— …всего лишь человек.

— Равейна, — упрямо возразила я, сама не понимая, зачем настаиваю. Но после вчерашнего вечера, совершенно волшебного, чудесного вечера, после сияющего моря крыльев и диковинных гобеленов на стенах спальни… После всего — мне хотелось быть частью клана. Пусть не настоящей, но все-таки… — Разве равейны и люди — одно и то же? Разве равейны и шакаи-ар — не ближе?

Я подумала, что уже долго Корделия не называла меня сестрой.

— А ты хочешь этого? — тихо спросила княгиня, отвечая не на слова, а на мысли.

Из темной глубины карих глаз словно проступили багровые сполохи. «Это отсветы углей, — я усилием воли не отводила взгляд. — Просто оптический обман…».

— Хочу.

Корделия внезапно наклонилась над столиком, приближая свое лицо к моему. Я судорожно перевела дыхание. Княгиня стояла на мысках, под немыслимым углом — градусов тридцать, навскидку. Она должна была упасть, опереться на руки хотя бы — но земное притяжение словно не имело над ней власти.

Это походило на ночной кошмар.

— Хорошо, — сказала Корделия без улыбки. С такого близкого расстояния было ясно видно, что угли не имеют к сиянию ее глаз никакого отношения. — Тогда не будем медлить. Ночь скоро закончится.

— Какая еще ночь… — начала я, но она вдруг метнулась вперед, отбрасывая столик, ухватила меня в охапку, как ребенка, и взмыла вверх.

Я стиснула зубы, загоняя крик обратно в глотку, и отчаянно вцепилась пальцами в ее плечи. Земля потерялась где-то далеко внизу.

Пропасть под ногами.

Ветер, едва ли не сдирающий заживо кожу.

Жесткие руки, прижимающие меня к жилистому телу так сильно, что трудно дышать.

И смех, смех, смех…

А потом на мгновение мы словно оказались в невесомости — и сразу же нахлынули звуки ночного города — гудки автомобилей, человеческие голоса… И запахи — бензин, жареная еда, дым и мерзкий душок канализации.

Стало теплее. И, спустя всего мгновение, в зудящие от нервного напряжения подошвы слабо толкнулась земля.

Я рефлекторно сделала шаг назад и только тогда открыла глаза.

Не земля. Бетон.

Удивительно.

Мы стояли на крыше многоэтажки. Внизу расстилались оранжевыми лентами огни придорожных фонарей и автомобильных фар. Окруженный мерцанием ярких лампочек, расточал аппетитные ароматы ночной ресторан, и мне мерещилось, что из окон его доносятся джазовые аккорды.

— Что это было? — вырвалось у меня глупое. Только что мы пили кофе на балконе, разглядывая бесконечное подсолнуховое поле, а теперь…

— Тайный ход, которым не может воспользоваться обычный человек, — Корделия осторожно потянула меня за рукав от края, заставляя отступить и прижаться спиной к ее груди. Я не особенно возражала — после скоростного подъема все еще кружилась голова, а закончить жизнь в качестве пятна на асфальте мне не слишком хотелось. — Мы уже достаточно давно выяснили, что если взлететь над полем высоко-высоко, то почему-то оказываешься в городе, что за перевалом, в четырехстах километрах к югу. А если нырнуть в реку, в самый глубокий омут… впрочем, это тебе знать рано.

— А как мы будем возвращаться? — голос у меня звучал сипло от волнения, будто я объелась мороженого.