карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре Страница 16

   Боль за боль.

   А нож в руке - слишком мало.

   И Янгу отступает... пятится до самой ограды, не слыша криков и улюлюканья: толпа желает драки. И стражник, которого тоже захлестнул азарт, нарушает правила. Он просовывает сквозь прутья копье и тычет острием в плечи Янгара, поторапливает.

   - Давай!

   Наверняка, он поставил на время. Сколько отвел десятилетнему мальчишке, слишком дерзкому, чтобы получился хороший домашний раб? Слишком упрямому, чтобы и вправду учить на бойца. Минут пять? Они вот-вот истекут, и стражник потеряет деньги.

   Почему-то именно эта мысль разозлила Янгу.

   - Вперед! - копье вспороло кожу на предплечье, и эта новая боль вдруг все изменило.

   Страх исчез.

   Осталась ярость. Иссушающая, как пустыня Дайхан. Всеобъемлющая.

   Алым полыхнуло в глазах. И руки сами вцепились в копье, дернули, выворачивая, и стражник не то от неожиданности, не то от испуга, выпустил древко.

   Янгу помнил, как стучала кровь в висках. И что стало вдруг тихо-тихо. А медведь, подобравшийся вплотную, вдруг покачнулся и медленно, как-то очень уж медленно стал опускаться на четыре лапы. Янгу вдыхал смрадное его дыхание. И тянулся к оскаленной пасти, готовый впиться в нее зубами. Он видел черные губы и бледные десна зверя, длинный язык, свернувшийся улиткой, и желтоватые сточенные клыки.

   Рев оглушил. И что-то дернулось, норовя выскользнуть из рук.

   Янгу не позволил. Он стоял, навалившись всем телом на древко, по которому лилась горячая медвежья кровь. И к звериному голосу добавился совокупный вой толпы.

   А зверь умирал. Он упрямо полз вперед, норовя дотянуться до человека, насаживая самого себя на копье. И когда древко, затрещав, раскололось, Янгу отскочил в сторону.

   Он был быстр.

   И ловок.

   И странное-алое-стучавшее в голове не позволяло сдаться. Еще был нож. И широкая кровяная полоса, которую оставил зверь на песке.

   Вот только опыта не хватало. И удар лапы перебросил Янгу через всю арену. Последнее, что он услышал - восторженный рев толпы...

   ...это был первый приступ. И единственный, оставшийся в памяти Янгара.

   Он пришел в себя в сыром подвале, куда сносили раненых. И смуглокожий лекарь с длинной белой бородой, похожий на цаплю в чалме, бродил меж тел. Янгу не мог дышать от боли, но заставлял себя втягивать спертый воздух. Перед глазами плыло, но закрывать было нельзя. Янгу знал, что сон, забытье в подобном месте - верная смерть.

   И смотрел на синие атласные туфли с загнутыми носами.

   За лекарем шли ученики. И когда тот останавливался, указывая то на одно, то на другое тело, ученики вытаскивали его из общей груды. Тела уносили. И Янгу молился, чтобы выбор остановили не на нем. Если уж умирать, то здесь, от честных ран, а не на каменном столе, под рукой мальчишки-недоучки.

   И боги снизошли до просьбы. Лекарь переступил через Янгу.

   Хозяин появился позже, не прежний, но новый. Его лицо проступило сквозь полог боли. Крючковатый нос. Впавшие щеки. И усы, которые Хазмат имел привычку подкрашивать хной. Тогда Янгу не знал имени, но зачарованно уставился на эти усы, длинные, заплетенные в косы, чем-то похожие на плети... плети Хазмат очень даже жаловал.

   - Живой? - он раздвинул веки. - Живой... хорошо. Держи.

   На грудь упала монета, шестигранный дирхем с дыркой в центре.

   Дирхем - это много. Две лепешки с мясом и еще кувшин воды... или дрянного кислого вина, которое иногда приносили в загон.

   - Это твоя нынешняя цена, - сказал Хазмат и вложил монету в руку. - Но года не пройдет, и ты будешь стоить в сто раз больше. Если выживешь.

   Янгу выжил.

   Спустя год его цена и вправду достигла ста дирхем... через два - выросла в десятеро... через пять сам хатами-паша предлагал цену в серебре по живому весу... а через шесть у Янгу получилось убить хозяина и сбежать.

   Год ушел на то, чтобы добраться до Севера.

   Десять - чтобы стать тем, кем он является сейчас.

   И разве это - не достойный повод для гордости? Золотые рода кичатся своими корнями, забывая, что любое родовое древо начиналось с одного человека. И сегодня Янгхаар посадит собственное.

   Поднявшись с холодного ложа, он коснулся старых шрамов, которые ощущались сквозь слой краски. Нет больше мальчишки Янгу, появившегося на свет в рабском загоне.

   Нет Янгара Северянина, цепного пса Хазмата-хаши.

   Нет даже Янгара Черного, верного меча и правой руки Вилхо.

   - Что из этого ты оставишь... - голос доносится издали. Но выбор сделан давным-давно: жена Янгара достойна всего самого лучшего. Говорят, что у Пиркко-птички глаза синие, яркие. И Янгар приготовил для нее сапфир размером с кулак младенца.

   Но сейчас камень гляделся тусклым, невзрачным.

   Недостойный подарок.

   А вот дирхем на веревочке - дело иное. И Янгар забрал монету.

   Уже не Янгар, но безымянный мужчина, рожденный во тьме.

   ...а женщина спала, свернувшись калачиком. И Янгар подошел к ней, страшась до срока потревожить этот сладкий сон.

   Сколько раз представлял он себе Пиркко-птичку, гадая, и вправду ли она столь хороша, как о том говорят... и вот она.

   Ее кожу покрывает слой краски. Узоры сложны, и Янгар позволяет себе любоваться ими. Присев рядом, он проводит вдоль желтой линии, не прикасаясь к коже.

   Его невеста юна.

   И стройна, как молодая осина.

   Даже во сне она прикрывает ладонями грудь, словно смущается его взгляда.

   Бедра округлы, а ноги сильны, и Янгар нежно касается розовой ступни...

Глава 8. Связанные нити

   Всполохи огня скользили по стенам. Алый гранит. Черный обсидиан. Золотые жилы, словно швы. Светильники из бронзы. Живое пламя, отраженное в чаше бассейна. Шелковая гладь воды, расшитая живым подземным жемчугом. Каменное ложе и груды мехов.

   Я лежу, разглядываю потолок. В белых слюдяных наплывах мне видятся застывшие лица.

   Наблюдатели?

   Или те, кто дерзнул некогда оскорбить богиню, и остался в ее подземельях навек. Страшная участь.

   Я лежу. Сжимаю в кулаке зеленый камушек, кляня себя за глупость. Следовало взять цепочку, или перстень, или что угодно, но из украшений, достойных Янгара Черного.

   Время шло. Медленное, вязкое, в разбавленной пламенем темноте.

   Я сама не заметила, как задремала. И разбудила меня прикосновение.