Владимир Перемолотов - Талисман власти Страница 27

Это был меч! Скорее всего, тот самый, которым второй номер пытался поспорить с чудовищем.

Сераслан побледнел, закусил губу.

— Убью! — выдохнул он. — Князю развлечение, а сколько народу понапрасну гибнет!

Похоже, что меч над деревьями увидели не только они. Зрелище было настолько неожиданным, что все замерли. Вид подброшенного в воздух меча сам по себе был не мрачен и не страшен, но каждый из тех, кто видел его смог домыслить, что там произошло и люди осознав свое бессилие, бросились кто куда.

Страх захватывал душу за душой. Люди бросали оружие, сталкивались друг с другом, и вскоре лесная дорога оказалась устланной копьями и мечами и боевыми рукавицами.

— Так, так, так, — пробормотал Сераслан. Он вновь стал спокоен и холоден. — Вот и до нас черед дошел… Дожили, значит до светлого дня… Дождались праздничка.

Он без суеты, не обращая внимания на окружающих, легкими движениями вожжей продвигал повозку вперед.

— Третий по жребию пошел! — скомандовал с сосны боярин, но третий номер, даже если бы и хотел выйти на встречу чудовищу не успел бы этого сделать. Похоже было, что чудовище само горело желанием встретится с ним и спешило ему на встречу.

— Четвертый, пятый, — орал Кочетыга, но его уже никто не слушал. Никто кроме Сераслана не обращал на него внимания. Каждый остался наедине со своими страхами и заботился только о себе.

— Что гласят правила? — проорал в ухо волхву Исин. Он уже достал свой меч.

— Какие тут правила? — выругался Сераслан. — Каждый сам за себя…

— Ага! — радостно заорал хазарин. — Вот я его сейчас!

Ни Избор, ни Гаврила, завороженные всеобщим бегством не успели остановить хазарина. Его конь громадным скачком выскочил вперед, оставив позади тележку волхва и большую часть бестолково метавшихся людей. Сераслан погрозил хазарской спине кулаком и крикнул:

— Уймись, дурак… Прибьют же…

— Точно ведь волхв… — крикнул Гаврила Избору, перекрывая общий гвалт. — Без обману. Как хорошо в людях разбирается… С одного взгляда умного от дурака отличил.

Прищурив глаза, хазарин смотрел на дорогу, стараясь не пропустить момента, когда чудовище выскочит из-за поворота. На секунду он свесился вниз, что бы подобрать щит и чье-то копье, что лежали под ногами у коня, но тут же вернул взгляд на дорогу, уловив движение впереди себя.

На дороге столбиком стоял заяц.

Он только что выскочил из леса, не то привлеченный шумом, не то испуганный творившимися тут делами. Его уши торчали вверх, и видно было, как он всеми силами своего заячьего ума пытается понять, что же тут такое твориться.

В суматохе самоспасения продолжавшейся за спиной сотника вряд ли кому пришла в голову мысль пустить в него стрелу и получить неплохой обед. На этот счет заяц мог быть совершенно спокоен, а вот чудовище… Оно могло появиться из-за поворота в любую секунду и тогда зайцу бы не поздоровилось.

— Беги, дурашка, — крикнул хазарин зайцу. — Задавят!

За его спиной, где-то совсем недалеко, но он не посмел оглянуться и посмотреть где именно прозвучал напряженный смех. Смеялся Сераслан. Потом волхв обратился к кому-то стоящему рядом.

— Да ваш друг образец мягкосердечия…

— У него доброе сердце, — согласился с волхвом Избор, — Только он часто об этом забывает.

Несколько секунд сотник стоял и смотрел, как заяц стрижет ушами воздух.

— Чего ждешь? — крикнул волхв. — Или сражайся или уступи место!

Не оборачиваясь, Исин крикнул в ответ:

— Я жду, когда оно нападет на меня.

— Когда это случится, то будет поздно. Оно стремительно, как порыв ветра.

— Ничего, — самонадеянно ответил хазарин. — У меня тут хороший парус.

Он качнул подобранным щитом, способным, казалось, выдержать прямое попадание молнии.

— Не говори глупостей, — голос Сераслана стал взволнованно строг. — Нападай! Убей его, если сможешь!

— Кого же? — удивился Исин, ища глазами кого-бы убить.

— Странный вопрос для этого места и времени…

— Так кого же? — раздраженно переспросил Исин по-прежнему не видевший перед собой ничего, кроме дороги и зайца.

— Оно перед тобой!

Исин не стал удивляться и переспрашивать. То, что происходило кругом, было так странно, что он просто поверил волхву. Была у него, к счастью такая полезная в необычных обстоятельствах привычка — слепое доверие, слепая вера в тех, кого он считая опытнее в каком-то деле. Даже если то что он слышал, выглядело на первым взгляд глупостью. Перестав выискивать какое-то неведомое чудовище, он посмотрел в глаза зайцу.

И случилось невероятное!

Наверное, многие успели увидеть то, что сейчас происходило с этим милым зайчиком, но никто из них не смог бы рассказать об этом. Одни потому что на всю оставшуюся жизнь онемели от ужаса, а другие — потому что это было последнее, что они сумели увидеть в своей жизни.

Чудовище начало изменяться.

Исин, несмотря на свою молодость, успел кое-чего повидать за свою жизнь, но то, что его глаза видели в эти мгновения, могло ошеломить и повергнуть в ужас кого угодно. Прямо на его глазах заяц стал менять свой облик шаг за шагом, мгновение за мгновением превращаясь в зверя, видом своим повергающего в безумие даже лошадей.

Было странно видеть, как зверь не то корчился, не то оплывал, словно кусок воска в огне. Формы стекали с него и чудовище, обновляясь каждую секунду, становилось все более и более ужасным. Казалось, оно искало себя и никак не могло выбрать ту ипостась, которой не нужны были бы ни зубы, ни когти, а которая убивала бы своих врагов другим, белее действенным оружием — ужасом. С удивлением Исин и все стоявшие за его спиной смотрели, как каждая часть его тела искала себе свою, совершенно ужасную форму отдельно от целого. То одна, то другая лапа становились то больше, то меньше, морду перекашивало, когда изо рта зверя полезли клыки разной длинны. В его изменениях не было на первый взгляд ни смысла, ни цели. Какое-то время зверь престо распухал, увеличиваясь в разменах, а потом в одно мгновение все изменилось.

Чудовище словно решило, наконец, какую форму ему следует принять, и собралось в единое целое. Глаза только что сверкавшие ненавистью стали маленькими и тусклыми. Грубо очерченные надбровные дуги прикрыли их сверху, покрылась складками, в которых затерялись маленькие ноздри. Зато пасть — ужасная, усеянная зубами пасть вытянулась и превратилась в широкий у основания, и острый как пика на конце, зубастый клюв. Конец у него был сизый, как будто его отковали из доброй саркинозской стали.

Лапы сделались шире, кривые когти с легкостью процарапывали утоптанную землю дороги.