Владимир Подольский - Время темной охоты Страница 6

   -  Пойду  я,  Косматый,  -  неуверенно  произнес  Виктор.  (Только   не поддаться, только бы выдержать!)

   - Ты ведь просто зарежешь меня, Панчуга, если уйдешь. Ты пойми.

   - Брось, Косматый. Что со мной, что без меня - все равно не  получится.

Да и не хочу я.

   - Ты погоди, погоди, - горячился Косматый. Он странно  улыбался,  глаза блуждали, вид у него был полусумасшедший. Ты послушай меня!  Ты  последний мой козырь, Панчуга! Лисенок дурак-дурак, а понял, да только не до  конца.

Их же всех Омар с толку сбивает, умеет, подлец, с толку сбивать, раньше  я думал - пусть живет, контролировать меня будет, чтоб не зарывался,  смотрю - нет, другого хочет. Тебя здесь не будет, они и не пойдут. Омар тут такое раскрутит! А ты - это оружие,  это  сила,  без  тебя  ну  никак,  Панчуга!

Думаешь, я для себя? Думаешь, так мне хочется  у  них  вожаком  быть?  Ну, пусть хочется, пусть для себя - все равно для них получается!  Ведь  не  о сегодняшнем  надо  думать,  ведь  так   и   пропасть   недолго,   если   о сегодняшнем-то! Не понимают они.

   У него было совершенно больное лицо. Он тосковал, уже не скрывая.

   - Я не умею спорить, Косматый, - отбивался Виктор. - Только не мое  это дело.

   В течение всего этого разговора он ни разу не  вспомнил  о  Молодом,  и том, что с ним будет, если Виктор останется на Уале.

   - Паулу с собой возьмешь, ты подумай, Панчуга. Ведь девку тебе  отдаем, против всех наших правил, не четырем, а одному, и какую девку! Пожалуйста, закончится все - и забирай ее куда хочешь.

   - Косматый...

   - Ты погоди-погоди... Вот мы ее сейчас позовем, - Косматый  подбежал  к двери, распахнул, крикнул:

   - Паула, Паула, сюда! Пау-у-у-ла! - обернулся. - Лео, приведи!

   Пылкий телохранитель соскочил со скамейки, выбежал прочь. Он вернулся с ней почти сразу же, видно, рядом была.

   Паула не вошла - вбежала.

   - Ох, буря, ну, буря! Восторг, а не буря! Что в темноте сидите?

   Включила свет.

   Она была радостно возбуждена, наверное, Лео сказал, что женят.  Никогда Виктор не видел ее такой. Вернее, видел, но  так  давно,  что  забыл,  при каких обстоятельствах.

   - Вот, Панчуга, бери. Жена, - Косматый подобрел и стал похож  со  своей шевелюрой на рождественского деда.

   Виктор молчал и не отрываясь смотрел на Паулу. Та была  похожа  в  этот момент на девочку, которой дарят конфету, но которая не уверена, что ее не разыгрывают.

   - Жарко у вас, - она скинула шубу прямо на руки пылкому Лео. Тот встал, как столб, не зная, что делать с неожиданной ношей.

   - Ну что? - и непонятно было, то ли это предложение оценить ее красоту, то ли вопрос - зачем звали?

   Виктор не мог отвести от нее глаз. Он всегда пытался быть объективным и всегда говорил себе, что не так уж она и красива, волосы  слишком  черные, подбородок великоват, но сейчас он забыл про все. Он и  потом,  в  течение одиннадцати лет, будет  вызывать  в  памяти  именно  этот  момент.  Вся  в движении, яркая, радостная... Чересчур лишь было в ней этой  радости,  вот что.

   Косматый взял ее сзади за плечи, сказал ласково:

   - Так вот, Паула, жених твой артачится, обещания  своего  исполнить  не хочет. Говорит, не пойду к вам. Что делать будем?

   Глаза ее с прежней радостью смотрели  поверх  Виктора  в  стену,  будто видела она там что-то необычайно интересное. Так слепые иногда смотрят.

   - А что делать? Пусть уходит.

   - Да нет, так не получится, - мягко возразил Косматый.  -  Нам  женишок твой нужен. Ракета его нужна.

   Старинное слово "ракета" Виктор только в книгах встречал. Он  никак  не мог отделаться от впечатления, что перед ним  разыгрывают  какой-то  очень дешевый спектакль.

   - А что больше нужно - ракета или он? -  спросила  Паула,  все  так  же глядя в стену.

   - Да ракета вроде больше нужна.

   - А ты его убей, -  Паула  с  наивным  удивлением  перевела  взгляд  на

Косматого: мол, что ж сам-то не догадался. - Вот и ракета будет.

   - Так тоже не пойдет, девочка, - засмеялся Косматый. -  Нам  с  ракетой без него не управиться. Ты уж попробуй его уговорить. А не уговоришь, мы с тобой вот что сделаем.

   Косматый как бы задумавшись взглянул на телохранителей.

   - Вон мои парни, чем не мужья тебе.

   Все они смотрели на Виктора - Косматый, склоненный  к  Пауле,  ехидный, довольный,  Паула,  она  все  еще  улыбалась  приклеенной  своей  улыбкой, телохранители, - смотрели и ждали чего-то. Виктор  только  сейчас  увидел, что свет в библиотеке красный, даже багровый, и стены красные, и глаза,  и лица, и руки. И дышать было трудно.

   - Так что, останешься, Панчуга? - крикнул Косматый, но как-то  медленно крикнул, словно сквозь вату.

   - Я, - сказал Виктор. - Против. Зем... Паула! Пойдем отсюда.

   Он посмотрел ей в глаза и увидел в них сочувствие и  любовь,  да,  черт возьми, любовь, ту самую, что вначале, тогда.

   - Паула!

   - Вик, останься, - попросила она. - Иначе никак.

   Потом, много позже, Виктор поймет,  что  нервозность,  почти  истерика, которая владела всеми в тот день, шла исключительно от Косматого. Косматый находился  тогда  в  крайней  степени  возбуждения,  и   возбуждение   это передавалось другим.

   - Паула, - властно и зло сказал Косматый, - пойдешь за них, если он  не останется?

   И она так же властно, с такою же злобой:

   - Пойду.

   Виктор пошатнулся и деревянным шагом пошел к выходу. Взялся за дверь. И услышал сзади жалобный рыдающий голос Паулы:

   - Вик, Вик! Если ты уйдешь... Ну, пожалуйста, Вик!

   Потом он будет со стыдом вспоминать, как бросился к ней, как держал  ее за плечи, как заглядывал ей в глаза (но уже ни  следа  той  любви,  вообще никакого чувства, одна скука), как морщился, как  прижимался  щекой  к  ее волосам, как просил ее уйти с ним, просил, не надеясь, просто потому,  что не мог не просить, и все это на глазах у Косматого, который ходил рядом  и ждал, когда закончится эта бессмысленная горькая сцена.

   Будь хоть намек у нее в глазах, Виктор  остался  бы.  Только  досада  и равнодушие, будто и не было ничего.

   Он замолчал посреди слова, оттолкнул ее с силой, отвернулся, побежал  к выходу.

9 Омар добрался до поселка, когда Виктор с Молодым уже улетели.

   Омар слышал все, о чем  говорил  Косматый  (вокс  прижат  к  уху),  уже никаких сомнений, уже все, и  в  первый  раз  за  долгое-долгое  время  он вынужден был придумывать на ходу, как вести себя и о чем говорить.  Трудно остаться честным, когда ты уже решил что-то сделать и сделаешь  наверняка, независимо от того, прав ты или неправ, - тогда  не  поступок  зависит  от тебя, но ты от поступка, а честность твоя, в конце концов, подогнана будет к поступку и тем самым убита. Омар никогда не признается себе, что  в  тот день случились события стыдные и фальшивые.

   ...На  улицах  бушевала  пыль.  Из  нее  возникали  люди,  пропадали  и появлялись опять, устремлялись за ним,  а  он  вихляющим  пеульским  шагом быстро шел к дому Косматого.  Вокс  молчал.  Косматый  вынырнул  вдруг  из рыжего молока, в которое превратился мир, он стоял, широко расставив ноги, красный от пыли и холода, и скалил зубы в странной улыбке.

   - Ну, вызвал пеулов?

   - Нет.

   - Так иди вызывай. Сегодня для них много срочной работы.

   - Нет. Никакой работы не будет.

   ...Самое начало и самый конец. Остальное смешалось, и  уже  не  понять, что было до, а что - после.

   - ...Ради того, чтобы командовать, ты посылаешь  людей  на  смерть.  Не дам!

   Как полно в тот день они понимали друг друга, а другие ничего понять не могли.

   - Ты мучил нас ненужной работой, ты бил нас, ты вертел нами,  как  тебе вздумается. Теперь - все!

   Омар нарочно сам распалил себя. Он знал,  что  делал,  когда  не  давал Косматому докончить хоть одну фразу - это было опасно.

   - Мы знаем, как ты умеешь говорить. Нет. Хватит с нас твоей болтовни!

   А сам обвинял, оскорблял, издевался открыто. Никто никогда  не  говорил так с Косматым.

   И Косматый не выдержал. Выпучил глаза, протянул назад руку:

   - Лео, палку! Я тебя, - медленно, с паузами, пристально  глядя,  -  как самую гнусную тварь, как паука ядовитого, в пыль вколочу!

   - Ты меня и пальцем не тронешь, ты никого больше не будешь  бить.  Все, Косматый, все!

   Тот огляделся. Многие вокруг смотрели недобро, кое  у  кого  чернели  в руках  ружья.  И  Друзья  тоже  держались  за  пистолеты.  Лео,   подражая Косматому, чуть  пригнулся  и  оскалил  зубы.  Настороженность,  ни  капли страха.

   Косматый вдруг повернулся к Друзьям, поцеловал каждого. (Те стояли, как статуи, следили за остальными. Верные Друзья Косматого. Верные.  Молодцы.) И снова к Омару:

   - Врешь, Омар. Трону я тебя пальцем. Смотри!

   И первый удар по лицу, по глазам ненавистным, палкой...