Журнал «Если» - «Если», 2012 № 09 Страница 21

Прохладный язык лизнул Рафаэля в щеку: не тревожься, ключ взят. Пес тягуче поднялся, задрал морду и коротко, гулко гавкнул. Распахнув дверь, Рафаэль ринулся дальше. Нависающий над головой потолок светлел, словно превращаясь в бумагу с рисунком из каменных плит.

— А вот и новоиспеченный граф! — раскатился торжествующий крик Герзенгольца. — Глядите-ка: старший маг семьи удирает, как заяц от охотничьей своры!

Да, со смертью Леона Рафаэль стал графом и старшим магом семьи. Он бросил взгляд вверх. И замер пораженный.

Дом светился насквозь, как стеклянный. Стены, перекрытия, мебель — все сделалось дымчатым и прозрачным. Подземелье же было затянуто туманом, в котором угадывались древний фундамент, винный погреб, заброшенные мрачные помещения — не то кладовые, не то казематы. Что находилось внизу, за седьмой дверью, не было видно.

— Не туда глядишь, мой дружок! — со смехом вскричал Герзенгольц.

Рафаэль повернулся, увидел пройденный путь. Ступени, стены, потолки, двери, каменные сторожа — все это стало прозрачным и не чинило глазу преград. В подземелье спускалась процессия: согнувшийся, как от страшной боли, Элиан со связанными за спиной руками, человек-ворон с клювом вместо лица, следом — немолодой, грузноватый герцог в богатых одеждах, а за ним — два ворона, которые тащили нечто, завернутое в темную ткань. Безвольный сверток длиной в рост человека.

— Сильная магия делает путь короче, — самодовольно объявил его светлость. — Нам не пришлось лезть колодцем… да и не все мои спутники одолели бы крутой спуск! — Он зашелся радостным смехом; запрыгали вислые щеки, похожие на бурдючки с водой. Эти щеки и крупный мягкий нос совсем не вязались с острым взглядом темных настороженных глаз.

«Не верить ни единому слову», — прозвучал в ушах голос Леона. Рафаэль опомнился, развернулся и снова кинулся вниз.

— Стой! — велел Герзенгольц. — Послушай меня, не то будет поздно!

Чужая магия ударила по ногам, вышибла из них уверенность и ловкость. Не убиться бы на ступенях. Рафаэль привалился к стене плечом. Пусть медленно, пусть кое-как, но дальше, дальше. Он должен… Что? Убить герцога? Или отказаться от магии, отдать ее в надежные руки? Герзенгольц сумеет распорядиться ею получше, чем неумеха Альтенорао.

— Пощади Иллиану, — замурлыкал герцог. — Ее жизнь зависит от тебя. Твой брат не желал щадить никого. Но ты-то подумаешь о других? Вспомнишь о девушке, которую любишь?

Не верить ни слову! Как трудно не верить… Как тяжело торопиться, когда ноги вязнут, словно в трясине.

— Послушай, мой мальчик, — вкрадчиво шептал Герзенгольц. — Альтенорао отродясь не знали, что делать с магией. Ваши изобретения бесполезно гниют в глупом парке с его единственным временем года. Людям не достались ни вечный свет, ни самобеглые экипажи, ни бесценный Серебряный Дождь. Потому что все, изобретенное вами, связано магией и не способно отсюда уйти. И никто не может эти изобретения повторить. Все лучшее вы подгребли под себя и сидите, будто собаки на сене. Двадцатый век на дворе! Слышишь? Двадцатый! А люди не знают пользы электричества, не ездят на аутомобиле, не летают на аппаратах тяжелее воздуха, не применяют порох и нефть, не знакомы с простейшим предсказателем в виде часов. А сколько прекрасных женщин теряют свою красоту без Серебряного Дождя! Сколько мудрецов прежде времени сходят в могилу, не избавившись под Дождем от болезней! Подумай, какое доброе дело ты сделаешь, отпустив вашу магию в мир… передав ее мне, ибо я способен найти ей достойное применение. Подумай о том, как хочет жить Иллиана. Как ты хочешь жить вместе с ней. Хочешь жить… хочешь… жить…

Заклинания герцога шелестели, впиваясь в сознание, грозя подчинить волю. Не верить! Не слушать! Идти вперед. Вниз. Еще шаг. Еще…

Седьмая дверь. У порога — рыжий пес. Лежит на боку, вытянув лапы; голова запрокинута, горло разорвано. Он даже не каменный. Он только что был живой — кровь на шерсти не запеклась, и он совсем теплый.

— Я не в силах пощадить Иллиану, — бормотал Герзенгольц. — Сгоряча наложил столь крепкое заклятье, что сам не сниму, хоть и рад бы. Мне жаль ее — такую молодую, красивую. Ты должен мне помочь. Всего-то надо — немножко твоей магии, Рафаэль. И тогда я освобожу Ли от заклятья. Ты согласен? Договорились?

С языка рвалось: «Договорились! Согласен!». Вот только Леон… О чем он просил? Не верить ни слову? Но Герзенгольц — честный маг, он ошибся и желает исправить содеянное… А Леон уже мертв, и ему все равно.

— Леон мертв, — прошептал Рафаэль, вздрагивая от горя и от жалости к убитой собаке.

— Придумай, как открыть эту дверь, — нашептывал герцог. — А потом не спеши, дождись меня. Ты отдашь свою магию и получишь взамен Иллиану. Оглянись. Посмотри, что я предлагаю. От такого нельзя отказаться!

«Не верь!» — кричал кто-то. Леон? Мертвый пес? Лисица-напоминание? Вся магия рода Альтенорао?

Рафаэль нашел в себе силы не оглянуться. Он приложил седьмой ключ к горлу рыжего пса; пачкая кровью пальцы, сомкнул края раны.

— Мне нужна твоя магия. Ты отдашь ее. Без сожалений, — не отставал Герзенгольц.

Рана затягивалась. Ужасающе медленно! А Герзенгольц нагоняет, свободно проходя дверь за дверью. Эл идет первым. Связанный веревками, скрученный болью. Идет ли? Жив ли? Что с Иллианой?!

— Не спеши, — уговаривал герцог, незаметно обволакивая Рафаэля мощным заклятьем. — Ты разумный человек и внемлешь моим доводам. На них нечего возразить.

Пес дернулся, клацнув зубами; чуть-чуть промахнулся мимо руки. Рафаэль подавился нелепой обидой. Он со всей душой, а взамен…

«Беги!»

Он побежал. Вернее, поднялся на дрожащих ногах, с трудом отворил дверь и шагнул через порог.

— Помоги, мой любимый!

— Иллиана! — позабыв обо всем, Рафаэль обернулся.

Герзенгольц с пленниками миновал шестую дверь и направлялся к седьмой. Впереди — Элиан, в крови, то и дело оступаясь. За ним — человек-ворон, на каждой заминке он бил клювом Эла по голове. Герцог… по виду не герцог — монарх. Величественный, упоенный своей несомненной победой; даже вислые щеки подтянулись и уже не смахивали на бурдючки с водой. Два приотставших ворона теснили Иллиану: шагали по ступеням плечом к плечу, толкая ее, заставляя спускаться. Рафаэль замер, ослепленный. Иллиана шла почти нагая, в прозрачной накидке, которая не скрывала, а лишь подчеркивала красоту ее юного тела; золото волос струилось за спиной, прихваченное лентой, не позволяющей хотя бы прикрыть грудь. Иллиана шла со связанными руками, но с гордо поднятой головой, не смирившись с унижением плена.