Сергей Лексутов - Полночный путь Страница 37

— Все ж таки ты осторожнее, Серик… — пробормотал волхв. — Зима к концу катится, шатун совсем отощал… Примерно к марту шатуны погибают… Так что, этому недолго осталось… Но дел бы он много еще натворил, будь места полюднее…

Серик даже и садиться в сани не стал; хоть и богатырский у него был конь, привычный носить витязя в доспехах, но утянуть почти целиком сохатого по снежной целине — и для него было тяжеловато. Махнув волхву на прощанье, Серик гикнул, щелкнул вожжами. Конь поплясал на краю утоптанной площадки, но потом все же сошел на припорошенную снегом свою колею. Скрипели полозья, легкий морозец бодрил, поход обещал быть не менее приятным, чем сюда, налегке. Зато теперь гора мяса, есть не переесть до самой весны. А то Батута, намахавшись в кузне молотом, без доброго куса мяса чувствовал себя голодным. Да и Серик тоже, не говоря уж о Ярце. Версты через три, Серик вдруг заметил, что конь тревожно прядает ушами, и, несмотря на глубокий снег, пытается даже перейти на рысь.

Он проворчал благодушно:

— Ну-ну, Громыхало… Волков тут всего четыре, на всю округу. Так что отобьемся…

Однако конь продолжал прядать ушами, а потом начал еще зло фыркать, и косить назад глазом, налившемся кровью. Серику и самому вдруг сделалось как-то тревожно, по спине забегали мурашки. Он то и дело бросал назад взгляды, но колея терялась уже шагах в десяти-пятнадцати. Когда первые паломники торили путь к обители волхва, они не пробивали сплошной просеки, а лишь кое-где убрали мешавшие деревья, чащобы обходили по краю, вот и петлистой получилась дорожка к обители волхва. Серик лихорадочно подумал: — "Ну, если и правда, шатун?! С луком в такой чащобе не успеешь развернуться. Да и не остановит медведя стрела, даже и смертельная…" Еще отец, не раз хаживавший на медведя, рассказывал Серику, как его поднять на задние лапы, да как потом орудовать рогатиной. Медведь — зверь коварный, и когда бросается на человека, не всегда встает на задние лапы, обнажая незащищенный живот. Серик на ходу выпростал из-под рогожи рогатину, попробовал насадку, проверил перекладину, добротно приваренную поперек наконечника. Обычно кузнецы приклепывали перекладину, но заклепки часто срывало в самый неподходящий момент, и стоило это жизни охотнику. Батута же, хоть и не любил охотничье дело, но толк в нем знал — рогатину смастерил добротную. Серик в сердцах плюнул в снег; отец ему рассказывал, как охотиться на правильного медведя, а шатун — медведь неправильный!

Серик прошлой весной, когда ехали в поля половецкие, взял кабана рогатиной на лазе, и то, когда вонзил в бок наконечник до самой перекладины, кабан уже при смерти так крутанулся, что Серик летел шагов пять, пока в камышах не запутался. Так то кабан, а медведю и вовсе бесполезно в горб рогатину втыкать, да и в бок тоже…

И тут конь шарахнулся в сторону, да так, что затрещали оглобли. Боковина саней подбила Серика под колени, и он рухнул в сани навзничь, заорал машинально:

— Стояа-ать!!!

Вышколенный боевой конь замер на месте, а из ближайшего ельничка уже катился бурый ком. Серик машинально цапнул руками, нашаривая рогатину. Под правую руку попалось топорище топора и по какому-то наитию, вскакивая, Серик подхватил левой рукой рогатину, а правой — топор, и широко размахнувшись, метнул его прямо в низко опущенную башку медведя. Зверь будто споткнулся, взрыв лапами снег. Топор не просек крепчайший череп, но ошеломил знатно, и зверь взметнулся на задние лапы. Серик прыгнул вперед, успев сообразить, что лыжи соскочили с ног, но вот когда?.. Увязая в снегу, Серик сделал всего лишь три шага, и рогатина уперлась в медвежью грудь. Серик напрягся, резким движением ныряя вниз и упирая древко в снег. Медведь напирал, а древко все не закреплялось; ехало и ехало в снегу. Серик уже опрокинулся на спину и, вцепившись обеими руками в древко, буквально вдавливал его в землю под снегом, и, наконец, слава Перуну и Велесу разом! — уперлось…

Серик медленно поднялся, руки и ноги била крупная дрожь, пробормотал:

— М-да-а… Эт тебе не печенегов стрелять…

Конь стоял на месте, осев на задние ноги, ошалело косился на медведя. Это ж, какое чудо сотворил позапрошлым летом Чурила! Приказ хозяина пересилил страх перед медведем! Серик обошел пару раз зверя, пробормотал:

— Шкура да кости… Разве что шкуру взять?.. — и достав нож из ножен, принялся снимать шкуру.

Обтерев руки снегом, оглядел тушу, пробормотал:

— Такое мясо есть — все зубы поломаешь… Возьми его себе, Велес…

Бросив шкуру в сани, огляделся; где же лыжи? И тут только заметил, что одна сломана пополам, проговорил:

— Вот незадача… Придется тебе, Громыхало, потрудиться…

Однако до проторенной дороги все ж таки прошагал вслед за санями, стараясь попадать ногами на проторенную колею от полоза саней. Вскоре показалась и дорога, по ней тянулся недлинный купеческий обоз. Сам купчик ехал позади обоза, в легких санках, однако тоже чем-то груженных, может, самым ценным товаром. Поравнявшись с Сериком, пропускавшим обоз, купчик натянул вожжи, спросил весело:

— Ну как, с добычей?

— А как же! — тоже весело откликнулся Серик. — До весны теперь мяса хватит…

— А живой ли еще волхв Чурила?

— Жи-ивой… Чего ему сделается?

Купец вздохнул:

— Паломников к нему лето от лета все меньше и меньше… Я вот тоже позапрошлым летом окрестился… — купец вылез из саней, чтобы размять ноги, заглянул в сани Серика, спросил: — А чего ж самого хозяина не взял, только шкуру?

— Дак ведь шатун попался… — подпустив побольше равнодушия в голос, обронил Серик.

— Ты что же, шатуна рогатиной взял?! — не смог скрыть изумления купец. — Постой, постой! Уж не брат ли ты кузнеца Батуты?

— Ага, брат…

— Ох, и буйная ж ты голова, Серик! — и качая головой, он отошел к своим саням, боком упал на сено и щелкнул вожжами по конским бокам.

Серик вывел сани на торную дорогу, кое-как пристроился на рогожу, покрывающую сохатого, конь напрягся, стронул сани с места, но на рысь перейти так и не смог. Серик всю дорогу дремал, убаюкиваемый скрипом полозьев. На ночлег останавливаться не стал, справедливо полагая, что после победы над половцами, городские ворота на ночь не запирают, а коли заперли, то уж такому известному человеку, непременно откроют. К городу он подъехал уже далеко за полночь, ворота были распахнуты, а трое стражей сидели вокруг костра, разведенного в самом воротном проеме, и, видать, как водится, для скоротания ночи рассказывали друг другу необыкновенные истории из своего боевого прошлого. Ибо в городской страже обычно служат люди пожилые, много повидавшие.