Павел Комарницкий - День ангела Страница 38

Нас встречают во дворе. Господи, какое разноцветье красок! На потемневших стенах древнего скита играют сполохи, в воздухе носятся, кружатся целые рои разноцветных искр. А над головой — настоящее северное сияние, забивающее сгущающиеся октябрьские сумерки. Наверное, нас видно за двадцать вёрст…

Ирочка смеётся, и в моём мозгу возникает картина — кот, с умным видом разглядывающий какую-то сложную установку, на панели которой мелькают цветные значки.

— Нас не видно за сто метров. И не слышно.

Это хорошо. Можно гулять без оглядки!

Встречают нас всей командой. Впервые я вижу столько одетых ангелов разом. На Иого и Кио серебристые радужные глухие комбинезоны, я уже знаю — это торжественно-официальные костюмы, навроде наших человеческих фраков. На Аине тоже глухой комбинезон, только прозрачный, ярко переливающийся, как невиданная мыльная плёнка. Из этого ангельского ряда выделяются двое. На моём тесте — ярко-оранжевый комбинезон, по которому пробегают вереницы огней, и я невольно сдерживаю смех — до того похож на спасателя, обмотанного ёлочными гирляндами. Такой же оранжевый комбинезон, с бегающими огнями, только прозрачный, на моей тёще. Она улыбается мне.

«Так мы и есть спасатели, Рома. А насчёт костюма… Скажешь, некрасиво?»

Да нет, этого не скажешь. Необычно, да. Но красиво, и даже очень!

А вот и человечий персонал базы. Люди, допущенные в святая святых тайны. Все трое. Дед Иваныч щеголяет в шикарном костюме-тройке, он подстриг бороду и очень похож на дореволюционного купца. Геннадий изменился не очень — дипломат, он и в Африке дипломат. Как был от кутюр, так и остался. Зато Коля-Хруст… Нет, какой там рэкет! Это даже не начальник секьюрити — минимум шеф агентства национальной безопасности. Только улыбка портит имидж — такая широкая, что уши сдвинулись на затылок. А где твоя Тамара?

Улыбка уже не стала, но я улавливаю его огорчение.

«Нет допуска сюда, Рома. Жаль, но сегодня придётся гулять холостяком!»

Мне тоже жаль. И ещё жаль, что здесь нет моих старых друзей… и папы с мамой…

Волна сострадания и нежности пронизывает меня. Это Ирочка. Опять я огорчил тебя, родная…

«У меня тоже здесь нет ни сестры, ни брата. Никого из родственников, даже дедушки и бабушки, не говоря о прочих. У нас так не положено. Но я потерплю, Рома. У меня есть главное — ты»

Грянула музыка. Самый обыкновенный марш Мендельсона, и я улавливаю: это специально для меня. Тронут, тронут… Радужные нимбы вспыхивают над нами, и я ощущаю, как Ирочка ведёт меня. К высокому крыльцу, с которого спускаются под руку мама Маша и папа Уэф.

— Мама Маша и папа Уэф. Благословите нас на счастье, — слышу я свой хриплый от волнения голос. Правильно сказал?

«Абсолютно правильно»

Ирочка внезапно встаёт на колени, я бухаюсь рядом с ней. Смотри-ка, и за сотни парсек похожий обычай…

Мои тесть и тёща кладут руки на наши плечи — одна рука на моё плечо, другая на Ирочкино. Крест-накрест. И говорят, оба разом, слитно и торжественно. Певучая, слегка щебечущая речь, я не знаю их языка, но улавливаю смысл очень чётко. Преимущество телепатии.

«Пусть вам дадут право на пять детей. И пусть все они получат такое право»

Древняя формула, я уже в курсе. У них там получить возможность родить пятерых — всё равно, что здесь, на Земле, получить нобелевскую премию.

Отвечает Ирочка, причём также поёт и щебечет по-ангельски, невзирая на то, что человеческий голосовой аппарат не слишком приспособлен к подобным звукам. Я понимаю смысл посредством телепатии, но повторить фразу, естественно, не могу. Ритуальный ответ.

«Вам не будет стыдно за нас и ваших внуков»

— Это правда, — снова слышу я свой голос, — и пятерыми дело не ограничится. Здесь дикая планета, и сколько детей мы будем иметь, решает только моя жена. А я помогу, не сомневайтесь.

Хохот, обвальный хохот. Смеются все, и даже в фиолетовых глазах Уэфа прыгают озорные огоньки. И откуда оно что берётся?

Вот только в ярко-синих глазах мамы Маши веселья нет. Почувствовала?

Мы поднимаемся с колен. Нас окружают, меня хлопают по плечам. Твёрдые пальчики, способные легко колоть орехи, щиплют мочки моих ушей — это Аина. Больно же!

«Терпи, жених. Такой обычай. Твоё счастье, что из её подруг я здесь одна»

Да уж. Странный обычай. Хорошо, что у них хоть за нос не кусают…

Маша с Уэфом идут впереди, мы с Ирочкой следом. Странно, она легко проскальзывает в люк, а я опять пребольно ударяюсь макушкой. Видимо, не в одном росте дело… Я вижу Ирочкины смеющиеся глаза.

Счастье. Вот оно какое, счастье!

Но где-то глубоко, глубоко в подсознании я ощущаю, как беспощадный механизм адской машины крадёт наше счастье, секунда за секундой.

Тик… тик…

Мягкий, пушистый ковёр под ногами. Непонятно-красивые штуковины на стенах.

— Мама Маша, беда. Может, сядем?

Она садится по-турецки. Я напротив, в такой же позе. Как же ей сказать-то…

Мама Маша не собирается облегчать мне задачу. Она вполне могла бы прочитать в моей бестолковке всё, что я собираюсь сказать, но я чувствую — она не хочет. Просто боится. Значит, надо-таки говорить…

— Мама Маша. Я подарил Ирочке кольцо. Кольцо своей погибшей матери. Сплошное кольцо, мама Маша.

Её взгляд страшен.

— Она взяла?

— Взяла.

Удар по голове. Как будто палкой с тупыми гвоздями. Я успеваю заметить тоненькую детскую руку с растопыренными в «тигровую лапу» пальчиками. Пальчиками, которые без труда щёлкают грецкие орехи.

Меня бросает в сторону, но упасть я не успеваю. Мелькает развёрнутое радужное крыло. Вот это уже серьёзно. Удар, как будто доской наотмашь. И доска ребром. И мне по рёбрам.

Сознания я почему-то не потерял. Я лежал, стараясь осторожно дышать, пересиливая боль в сломанных рёбрах. И кровищи из моей тупой башки на ковёр накапало, кстати. Бедная мама Маша. И откуда я свалился на её голову?

Мама Маша сидит с закрытыми глазами, тяжело и часто дыша. Я пытаюсь встать и подползти к ней.

— Лучше бы вы бросили её тогда. Витализатор способен оживлять даже умерших, если нет механического разрушения мозга. Мы бы нашли её, и всё было бы хорошо.

Я всё-таки добираюсь до неё. Глажу по голове. Она вдруг бессильно падает мне на плечо, её тоненькое тело сотрясают рыдания. Смертельно и несправедливо обиженная девчонка-третьеклассница.

— Я чуть не убила тебя, Рома. Я же сломала тебе рёбра, и едва не пробила голову. А если бы я повредила твой мозг?

— Успокойся, мама Маша. Сама сломала, сама починишь. Что касается головы, то это не опасно. Никакого мозга там нет.