Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон Страница 49

– Меня зовут… – начал я, но она оборвала меня, резко фыркнув.

– Зовут, как и звали, – хихикнула она (очень мило). – Разве имена что-то значат? – произнесла она с такой убежденностью, что я не мог с ней не согласиться.

– Пожалуй, что так, – промямлил я.

Она хихикнула еще раз и провела рукой по каштановым волосам, растрепанным как после сна.

– Еще бы не так, – подытожила она. – Очень даже так.

Все это казалось мне донельзя странным: по нескольким причинам сразу.

Во-первых, она вела разговор с замысловатой непоследовательностью, которая, правда, в тот момент казалась совершенно обоснованной. Ну, и во-вторых, она стала первой, с кем я заговорил, после того, как попал в Место, то есть за два года и три месяца.

Я ощутил в этой девушке родственную душу и поспешил утвердить эту некрепкую пока связь.

– И все же, – рискнул я, – надо же как-то обращаться к другому человеку, – тут я слегка набрался наглости. – Особенно к тому… – я судорожно сглотнул, – кто симпатичен…

Она обдумала эту мысль, одной рукой продолжая держаться за стену, другую подняв к белой шее.

– Если вы так настаиваете, – она подумала еще немного. – Можете звать меня Пиреттой.

– Вас так зовут? – спросил я.

– Нет, – ответила она, и я понял, что мы с ней подружимся.

– Ну, а меня вы тогда можете звать Сидни Картоном, – мне всегда нравился этот персонаж.

– Хорошее имя, – заметила она. – Если имена вообще могут быть хорошими или плохими.

Я кивнул и тут же сообразил, что она не может видеть мою реакцию. Поэтому мне пришлось пробормотать что-то неопределенное в знак согласия.

– Не хотите ли погулять по саду? – галантно предложил я.

– Очень мило с вашей стороны, – согласилась она и добавила не без иронии. – Как видите, я совершенно слепа.

– Да неужели? – решился я поддержать игру. – Я и не заметил.

Она взяла меня под руку, и мы направились к остекленной двери в сад. Тут с лестницы донеслись шаги, и она судорожно стиснула мою руку.

– Мисс Хейзлет, – выдохнула она. – Ой, пожалуйста!

Я понял, что она хотела сказать. Ее сиделка. Я понял, что ей не разрешали спускаться и что теперь ее ищут. Но я не мог допустить, чтобы ее вернули наверх – теперь, когда я ее нашел.

– Доверьтесь мне, – шепнул я и потянул ее в боковой коридор. Я нашел подсобку, запустил ее внутрь, осторожно протиснулся следом за ней и тихо прикрыл дверь. Я стоял, почти касаясь ее. Я слышал ее дыхание – частое-частое. Это напомнило мне предрассветные часы во Вьетнаме: даже во сне мы с трепетом вслушивались, не приближается ли кто. Она была напугана. Я машинально прижал ее к себе, и рука ее обвилась вокруг моей талии. В первый раз за два года во мне взбурлили эмоции, как бы глупо ни было с моей стороны думать о любви. Но я ждал с ней в темной подсобке, пока во мне боролись чувства, а по коридору, крадучись, рыскала мисс Хейзлет.

Наконец (мне показалось, слишком скоро) мы услышали, как эти осторожные шаги поднялись обратно по лестнице: недовольные, чопорные шаги.

– Ушла. Что ж, пойдем, посмотрим сад, – произнес я и тут же прикусил язык. Она не могла ничего видеть; впрочем, исправлять ошибку я не стал. Пусть думает, что я не воспринимаю ее недуг слишком серьезно. Так даже лучше.

Я осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Никого, если не считать старого Бауэра, который шаркал по коридору спиной к нам. Я вывел ее из подсобки, и она как ни в чем не бывало снова взяла меня под руку.

– Как мило с вашей стороны, – повторила она и легонько сжала мой бицепс.

Мы миновали высокую остекленную дверь и вышли на улицу.

В воздухе стоял пряный запах опавшей листвы, которая очень даже приятно хрустела под ногами. Еще не похолодало, но она прижималась ко мне скорее в подобии отчаяния, нежели из симпатии. Не думаю, чтобы причиной тому была ее слепота: я даже уверен, что она при желании смогла бы перемещаться по саду без всякой посторонней помощи.

Мы шли по дорожке, изгиб которой уже спустя пару десятков шагов скрыл нас от вида из Места. По обе стороны ее высились аккуратно подстриженные зеленые изгороди. Странное дело, в это время дня здесь полагалось бы находиться садовникам или другим «гостям» этого не совсем обычного заведения, однако никто не таращился пустым взглядом на клумбы или дорожки.

Я искоса любовался ее точеным профилем. Ее подбородок мог бы показаться несколько острым и торчащим вперед, но он удачно сочетался с высокими скулами и длинными ресницами, придававшими ее лицу чуть восточные черты. Губы у нее были полные, а носик – вполне классической формы, хоть и капельку коротковатый.

У меня возникло странное ощущение того, что я ее где-то видел… нет, этого не могло быть.

И все же это ощущение не проходило.

Я вспомнил другую девушку… давным-давно, еще до Вьетнама… до металла, с визгом рвущего ночное небо… кого-то, кто стоял у моей койки в «Уолтере Риде». Все это было в другой жизни, до того как я умер, и меня послали в Место.

– Скажите, небо темное? – спросила она после того, как я усадил ее на скрытую изгородью от посторонних глаз скамейку.

– Не слишком, – ответил я. – Так, пара облачков на севере, но на дождевые тучи они не похожи. Думаю, день будет ясный.

– Это не имеет значения, – отмахнулась она. – Погода не имеет значения. Знали бы вы, сколько лет прошло с тех пор, как я могла видеть солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву, – она со вздохом склонила голову на спинку скамейки. – Нет. Погода не имеет значения. Ну, в этот час уж точно не имеет.

Я не понял, что она имела в виду, но меня это тогда не слишком и волновало.

Во мне закипала новая жизнь. К удивлению моему она пульсировала у меня в ушах. К удивлению моему я вдруг начал думать о будущем. Тому, кто не испытал этого сам, вряд ли удастся понять, что такое быть мертвым, не заглядывать вперед, а потом вдруг встретить что-то достойное того, чтобы жить снова. Я не имею в виду простую, незамысловатую надежду. Я имею в виду именно то, что сказал: умереть, а потом ожить. Именно так все сложилось всего лишь за несколько минут, прошедших с момента знакомства с Пиреттой. Все предыдущие два года и три месяца я и в голову не брал, что произойдет