Крестоносец (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич Страница 23

— Но ты сидишь на другом коне.

— Увы… мое сердце обливается кровью от мысли, что я стану так перегружать доспехами вашего жеребца. Положение командира обязывает к живучести. Вот и приходится идти на компромиссы с совестью.

Перс промолчал, ответив лишь вежливой улыбкой. А потом его взор устремился вдаль — туда где передвигалось, поднимая целое облако пыли, османское войско. Андрей смотрел туда же, пытаясь понять, что происходит.

— Что это была за песня? — нарушив долгое молчание, наконец, спросил перс. Они с князем общались на греческом. Посему слов он не разобрал.

— Песня о надежде.

— Надежде? Выжить в бою? Победить?

— Нет. О надежде попасть после смерти в небесное воинство… — ответил Андрей и, прерывая этого разговор, отвернул коня, уводя отряд к основной колонне легиона. Требовалось все обдумать и подготовится к сражению, которое может оказаться жарким. Очень жарким…

Глава 2

1559 год, 19 июня, верховья реки Евфрат

Поняв, что османы, после столкновения авангардов не спешат немедленно вступать в бой, Андрей решил сделать единственное правильное решение — занять позицию на холмах. Численное преимущество противника выглядело слишком очевидным. Посему давать бой в чистом поле не хотелось.

Само собой — не абы на каких холмах, а там, где они ближе всего выходили к реке. Чтобы, в случае окружения, не оказаться без воды. А то с Селима станется — может и измором попытаться взять. Позорно, конечно, но мало ли?

Стычка авангардов вышла очень уж неприятной.

Понятное дело, что князь прекрасно представлял себе реальные боевые возможности османской конницы. И знал, что этот иррегулярный сброд в принципе мало на что пригоден. Особенно акынджи. Он не выдерживал лобовой сшибки с крепкой европейской конницей даже при соотношении один к десяти. А все победы османского оружия над такими конными «европейцами» сводились к тактике выманивания. Когда получившая «люлей» османская конница отходила к укрепленным полевым позициям по-гуситскому образцу, за которыми сидели янычары с аркебузами или иные стрелки. Ну и угощали гостей. Добавляя, нередко и из артиллерии.

Прием достаточно простой, но действенный. Приносящий раз за разом победу османскому оружию.

Расход конницы, правда, получался велик. Но руководство Великой Порты он не беспокоил. Сипахи являлись мелкими проблемными феодалами, акынджи — так и вообще — разбойниками на службе «короны», с которыми непонятно что делать и как поступать в мирное время. Поэтому регулярное прореживание этих категорий населения было очень выгодно Султанам. В отличие от янычар и артиллерии, которых они берегли.

С азапами, кстати, легкой иррегулярной пехотой, набранной по, по-фемному принципу из крестьян, поступали схожим с акынджи образом. Кидали толпами по направлению и не пытались даже сожалеть об их утрате. Победят? Отлично. Нет? Бабы еще нарожают, благо, что в землях Анатолии и Румелии проблем с демографией не наблюдалось. Что в совокупности с тучной казной позволяли руководству Великой Порты поступать таким образом. И социальное напряжение сбрасывать, и военные проблемы решать с минимальным расходом умственных сил.

Строго говоря османы что в XV, что в последующие века старались вступать в бой только при заметном численном превосходстве. Потому что могли себе это позволить[1]. Однако далеко не всегда это приводило их к победам. Понятно, реляции Суворова — крайность. Великий полководец умел себя подать. Однако двух-трех кратное численное осман превосходство было для них едва ли основой для победы…

Заняв холм легион начал готовиться к бою.

Прямо с вечера.

То есть, копать на гребне холма флеши[2]. В центральной князь поместил свои 12-фунтовые пушки, а в боковые — 6-фунтовые «картечницы», сформировав таким образом три батареи. Со своими секторами обстрела и непосредственным командованием.

Поначалу он хотел развернуть все орудия в единую батарею, по типу времен Наполеоновских войн. Для максимальной концентрации орудий на решающем направлении. Но передумал, предположив, что османы, скорее всего, постараются охватить его с флангов, пользую численным преимуществом. Поэтому фланговые флеши были развернуты так, чтоб, при необходимости, вести обстрел даже с обратной стороны холма.

А там, к слову, располагался лагерь.

Его также строили весь вечер и часть ночи.

Просто обычный вал где-то в метр высотой с пропорциональным рвом перед ним. И этот «конструкт» шел П-образным контуром примыкая к холмам. Имелись и импровизированные ворота, которые «закрывались» парой тяжело груженых повозок, чтобы легко не опрокинуть, сдвигаемых с боков и скрепляемых промеж себя.

Люди ОЧЕНЬ умотались на этой «стройке века». Зато спали спокойно. Насколько это вообще было возможно перед боем.

А вот Андрей, к примеру, так глаз и не сомкнул.

Нервы.

Это была его первая серьезная битва. Настоящая битва.

Да, он и раньше воевал, в том числе против противника, кардинально превосходящего его отряд числом. Но всегда это напоминало какую-то игру. Ударил-отскочил. Он словно оса — крутился вокруг неприятеля и жалил его… жалил… жалил…

Даже в битве на Гоголе ни масштаб, ни серьезность не ощущались ТАК как здесь. Ведь в случае чего он с по крайней мере частью своих людей мог отступить. А тут куда отступать? При настолько серьезном превосходстве неприятеля в легкой иррегулярной коннице и полном отсутствии укрытий это выглядело попросту невозможным.

Да и легион…

Его потеря — это конец. Комплексный. Даже если он сумеет сбежать. Потому что здесь был собраны практически все наиболее преданные ему люди. Потеряет их, и судьба его вряд ли вызовет у кого-то зависть. Особенно после той дурацкой грамоты, в которой Андрея обозвали Палеологом…

Страшно.

Нервно.

Момент истины.

Квинтэссенция тех семи лет, что он прожил здесь — в XVI веке.

Он сидел в своем шатре.

Пил крепко сваренный кофе.

И пытался накачаться эмоционально, вспоминая, а иной раз и напевая песни из далекого будущего…

Наконец-то наступило утро.

Андрей об этом узнал по звукам труб, донесшихся из-за холмов. От лагеря османов. Они, как оказалось, еще по сумеркам вышли. И теперь начинали наступление.

Князь наспех умылся.

Выпил еще чашку отвратительно горького крепкого кофе. Хотелось хлебнуть вина или чего покрепче, но он сдержаться. Не время.

Вышел.

И быстрым шагом поднялся на гребень холма.

Принял от одного из спутников подзорную трубу и постарался разглядеть обстановку.

Со стеклом для линз у него ничего не вышло. Раз за разом он пытался выплавить хороший кусочек стекла в купольной печи. Но обязательно получался либо сгусток какой-то, либо пузырек, либо трещинка. Из-за чего Андрей плюнул и сделал себе рефлектор на зеркалах. Для чего прикупил у испанцев «металл, который нельзя расплавить», завозимый из Нового света. То есть, самородную платину, из которой эти самые зеркала и делал. Само собой, получилось у него далеко не с первой попытки и не самым лучшим образом. Но вполне компактно, если самому не носить. А главное — видно далеко и хорошо.

Учитывая тот факт, что никаких подзорных труб еще в помине не было, просто еще их не изобрели, то вариантов лучше у Андрея все равно не имелось. Преимущество же, которое давало это приспособление, сложно было переоценить. Вот и сейчас он сумел издалека разглядеть общую диспозицию и тактические маневры противника.

Поведение Селима отличалось предельной предсказуемостью. Он действовал по стандартному шаблону, заведенному в османской армии тех лет.

Вперед выступила большими массами иррегулярная конница. Сипахи и акынджи. И продвигалась вперед тремя большими группами по центру и флангам.

Пехота легиона тем временем переваливала через холмы и строилась у их подножья. Вперед выдвигались собственно легионеры со щитами. За ними, чуть сзади и выше становились стрельцы, дабы бить поверх головы своего «живого вагенбурга». Еще выше — на кромке невысоких холмов свои места занимали артиллеристы.