Мария Галина - Прощай, мой ангел Страница 5

– Гиллеспи есть новый, – сказал Себастиан, – родитель недавно получил. Я принесу, он все равно джаз терпеть не может. Говорит, это вообще не музыка...

Понятное дело, подумал я, родитель – консерватор и ретроград... Господи, повсюду одно и то же!

Себастиан наконец вышел на крыльцо, прижимая к груди завернутую в газету картину. Бучко следовал за ним.

– Хороший малый, – пояснил он мне. – Придурковатый, но хороший. Зря Адам так с ним... Ты давно его знаешь?

– Себастиана? Нет, сегодня только познакомились.

– Я про Адама.

– Учились мы вместе. В Институте. Он у нас чуть ли не самым перспективным числился. Потом у него неприятности начались.

– Он всегда был такой?

– Мы тогда все были такие... непримиримые... потом у многих это прошло.

– Радикалы, мать их так, – Бучко вздохнул. – А по мне, что эти, что наши кровопийцы из худсовета... один хрен...

– Бюрократия, – сказал Себастиан, – есть естественное следствие репрессивной политики.

– Тебе лучше знать, малый.

Такси подъехало к крыльцу. Я нетерпеливо подтолкнул Себастиана – как бы опять чего не вышло: он явно был из тех, кто обладает потрясающей способностью встревать в неприятности.

– Куда? – спросил шофер.

– На Шевченко. Впрочем... тебе куда, Себастиан?

– Сначала вас, – уперся тот, – я потом скажу...

– Это вам дорого обойдется, по ночному-то тарифу, – заметил шофер.

– Я заплачу, – торопливо вступился Себастиан.

Машина с натугой поползла вверх по улице. Модель была из последних, но вид у нее уже был несколько потрепанный, стекла немыты – фонари расплывались за ними мутным ореолом. На передней панели красовалась ярко-желтая карточка лицензии. Вдоль перил моста, очерчивая его контуры, тянулась цепочка огней, на бакенах вдоль фарватера горели рубиновые фонарики, свет плыл по черной воде.

– Красиво-то как, – проговорил мажор.

– Угу...

– Почему он думает – я в этом ничего не понимаю?

Я понял, что он имеет в виду Шевчука.

– За что он нас так ненавидит, Лесь?

– Не знаю, – сказал я, – так уж он устроен. Не обращай внимания, и дело с концом. Зачем ты вообще с ним путаешься?

– Я к Бучко хожу. Он мне уроки живописи давал. Говорит, Горбунов только испортил мне руку. А они там собираются. Я подумал... Они ведь где-то правы, Лесь, разве нет?

– Может быть... по-своему.

– Говорят, он гений...

– Кто – Бучко?

Все они гении, мать их. Непризнанные, но гении.

– Да нет же, – терпеливо пояснил Себастиан, – Шевчук. Он у себя на станции... такую, знаешь, лабораторию развернул – в Верхнем Городе такой нет. Вот только... почему он говорит, Адам, что мы своровали вашу культуру... как... – он помялся, потом с трудом выговорил, – как обезьяны.

Я тоже вздохнул. С тем, что его сородичи – кровопийцы и эксплуататоры, он, похоже, готов был согласиться. А культуру воровать ему, дурню, уже западло.

– Он не так уж и не прав, знаешь ли. Скорее всего, вы и вправду переняли человеческую культуру – везде, где появлялись. Победители всегда присваивают культуру побежденных.

– Это... обидно, – заметил Себастиан.

– Почему? Это – универсальный механизм... против него не попрешь.

– Получается, если бы не вы, мы тоже смогли бы...

– Это система взаимных ограничителей, Себастиан. Мы не дали вам развить свою культуру точно так же, как вы помешали нам развить свою технологию. Уж не такие мы неспособные к технике, как вам это кажется... Обошлись бы и без постоянного контроля. Без лицензирования. Ну, может, наделали бы больше ошибок... экспериментировали бы больше...

– Выходит, если бы вам была предоставлена полная свобода...

– Или вам... кто знает? Говорю тебе – это обоюдный процесс. Победитель тоже находится в плену у побежденного. Нас уже нельзя разделить – цивилизация не слоеный пирог, Себастиан. Она – монолит.

– Но если бы вы были одиноки...

– Но ведь мы не одиноки. Да и... Ты бы хотел жить в мире, где не было бы людей, а, Себастиан?

– Нет! – горячо сказал он.

Я вновь подумал о Киме. Интересно, что у него в конце концов получится? Мы – изобретательны. Они – консервативны. Если бы не они, если бы человечество ничего не сдерживало... Кто знает – быть может, мы бы еще в этом веке вышли к звездам. Расселились бы по Вселенной. Нас, опять же, было бы больше – гораздо больше... Еще один разумный вид – мощный сдерживающий фактор, даже при том, что пищевые базы в общем и в целом у нас разные. А не будь грандов, весь мир принадлежал бы нам, не был бы чужой вещью, которую из милости дали бедному родственнику – попользоваться.

Рыбы. Все дело в проклятых рыбах: если бы в австралийские реки не поперли рыбы с шестью плавниками, не заселили бы сушу Австралии шестиногие позвоночные, не развился бы из тамошних однопроходных этот странный однополый вид... Ведь на любом другом континенте, при нормальной пищевой конкуренции грандам с их вегетарьянством, с их дурацкой физиологией ничего бы не светило. Австралия до сих пор закрыта для посещений, что там, на исторической родине, с ними приключилось, так до сих пор и не понятно. Но те гранды, что успели в незапамятные времена перебраться через воду, были уже достаточно могущественны, чтобы прижать примитивное человечество к ногтю. Или, по крайней мере, занять внутри него ключевые позиции. Случайность... Надо будет с утра позвонить Киму, подумал я.

В Верхнем Городе, казалось, и дышалось легче... Стекла в телефонных будках стояли на своих местах, стены домов белели свежей штукатуркой...

– Стоп. Вот здесь.

Себастиан расплатился с шофером и тоже стал вылезать из машины.

– Ты что, – удивился я, – прогуляться решил?

– А можно я с вами? – жалобно сказал мажор. – Ночь ведь уже... если я заявлюсь в такое время, мне родитель шею свернет... а с утра я придумаю что-нибудь.

Я вздохнул. Улица была совершенно пуста, дома чернели слепыми окнами, лишь на перекрестке светилась одинокая будка постового, да манекены таращились с ближайшей витрины... Будь Валька дома, уж она бы мне показала – мало того, что сам среди ночи приперся, да еще и мажора с собой притащил... но я на время был свободным человеком, что хочу, то и делаю...

Себастиан нес картину на вытянутых руках, словно она была стеклянной.

Консьерж дремал в своей каморке, но я подумал, что у Себастиана хватит ума и у самого включить подъемный воздуховод. И ошибся – он тут же решительным шагом направился к лестнице. Сначала я решил, что это он из-за картины, но потом сообразил, что малый опять борется за равноправие...

– Не на то ты силы расходуешь, приятель, – сказал я.

Он важно ответил:

– Большое начинается с малого.

Ну что ты тут скажешь?

Я отпер двери и нащупал выключатель в прихожей.

– Ладно, входи.

– Так вы один живете? – удивился Себастиан. – Я думал...

Он замолчал и смущенно захлопал глазами. Уж не знаю, какие журнальчики они читают, эти их подростки, но, по-моему, они нас явно переоценивают...

– Жена и сын в деревне... На лето отправил.

– А-а... – неопределенно протянул Себастиан.

– Ванная направо по коридору. Туалет рядом. Я тебе в комнате сына постелю – уж как-нибудь устроишься. Есть хочешь?

– Нет-нет, спасибо, – торопливо сказал мажор, – я лучше чаю.

– Я ж тебе мяса не предлагаю. Там вроде бананы были, в холодильнике...

И понял, что сам он в холодильник не полезет.

Мы пугаем их гораздо больше, чем они – нас, подумал я. Все в нас их пугает... И всеядность. И кровожадность. И неистребимая сексуальность, пронизывающая всю нашу культуру... И буйство воображения... И способность с невероятной легкостью, по-обезьяньи, перенимать все их технологические достижения... Пугает... и влечет одновременно... Мы для них – что-то вроде страшной детской сказки... запретный плод.

Я выложил фрукты на стол в кухне и проверил, не оставил ли я на виду что-нибудь этакое... В быту мы не слишком пересекаемся – официальные приемы не в счет, – и оно, пожалуй, к лучшему. Давно прошло то время, когда мажоры ходили в народ... Нелегко же им, бедным, приходилось.

В ванной шумела вода.

– Там полотенце в полосочку, – крикнул я ему, – оно чистое. Только сегодня повесил.

Себастиан осторожно выглянул из ванной.

– У вас все как у нас, – сказал он, – ну, почти все.

Я неуверенно хмыкнул.

– Кино, что ли не смотришь? Или там сериалы по телику?

– Ты про второй канал? – Он покачал головой. – Родитель не любит. Говорит, там одна сплошная пошлятина...

– Может, по-своему, он и прав.

Он нервно оглянулся, решил, что все в порядке, и неловко уместился за столом.

– Вот ты скажи, – обратился он ко мне, одновременно очищая банан, – ты ведь встроился в систему. Живешь в Верхнем Городе... Неужто ты всем доволен?

– Почему? – устало сказал я. – Найди мне идиота, который всем доволен...

– Но если ты понимаешь, что что-то не так... что надо менять...

– А ты, выходит, знаешь, как надо? – спросил я. – И меня, пожалуйста, не приплетай.