Андрей Калганов - Родина слонов Страница 27

Запалили костерок пришлецы, барашка на бревно приладили. Мужик в овчинном тулупе распахнутом все о барашке радел — и так бревно повернет, и эдак, и водичкой польет, и жирком растопленным. А лицо у мужика то и дело ухмылка обезображивает, странная улыбка, словно неживая. Шрам от сабельного удара так выглядит.

Мужик тот старшим в обозе был.

Как мясцо подрумянилось, принялся он ломти отрезать да огнищан подзывать. Каждому изрядный кусок достался.

— Отца Горечи благодарите, — говорит, — если бы не он, с голоду бы передохли. А так — перезимуете да еще в прибытке окажетесь, ежели сговоримся на дело одно.

Людины в ноги мужику бухнулись, а сами мясо наворачивают.

— Видать, добрый человек Отец Горечи, — оторвавшись от мосла, пробубнил Ворох, — раз людям помогает.

— Еще бы не добрый, — согласился мужик, — такой добрый, что и не было таких. Вам бы Истому-то своротить, а Отца князем кликнуть, тогда и зажили бы, как люди.

— Своротишь его, проклятущего...

— Отчего не своротишь, коли всем миром. Вот маненько отойдете от голодухи своей, ходоков в веси соседние снаряжайте, пускай расскажут о том, что князь с вами сделал и как Отец Горечи вам помог. Глядишь, люди и поймут, кто друг, а кто ворог злой... А сделаете, как говорю, Отец Горечи вам жита к весне на посев отмерит.

Ворох бухнулся головой о землю, аж мосол выронил:

— Все сделаем, как говоришь, мил человек! Только уж больно имя у благодетеля нашего чудное...

— Оттого имя такое, что горе и лихо людское на себя он взял...

Наутро ушли обозники. А острожники отъедались седмицу, а после отправили ходоков, как старшой велел. Дошли ходоки до весей и рассказали все, как было.

Сдержал обещание Отец Горечи, по весне жито для посева в сельцо привезли. Только всходы вновь мыши пожрали. Видно, доля такая.

От лица князя Кукша селения разорял, а от своего — награбленное обездоленным раздавал. Перераспределял собственность. К весне слухи донесли, что ропот по Полянщине пополз. А к лету бунтовать огнищане стали. Долго до них доходит, но уж коли дошло — держись, обидчик, А обидчиком-то Кукша выставил не кого иного, как Истому...

Уж думал Кукша, что дело почти сладилось. Подождет немного, чтобы гнев народный шибче взбурлил, да и направит в веси людей верных со словом к старейшинам. Созовет Кукша роды на совет. Дескать, Родина в опасности. И на совете том его новым вождем воинским кликнут. Конечно, с истомовским войском повоевать придется, но вряд ли дружинники за разжалованного князя костьми лечь пожелают. Покорежатся для виду да и перебегут на сторону сильного. А сильным-то Кукша будет, потому — народ за ним.

Но чаяниям не суждено было сбыться. Видно, пряхи, что судьбы плетут, в пряже своей запутались, узлов да колтунов навертели.

Дошло до Кукши, что хазары на полян ополчились. Это бы еще полбеды. Хазарам чего не ополчиться-то, как-никак поляне их данщики, а с Истомовой ретивостью дань-то сикось-накось выплачивается — князь куябский больше себе заграбастывает, чем в Каганат отсылает. Вот и надоело беку, всякому бы такое надоело. Решил, видно, поучить подданных нерадивых. Однако же Истома хвостом вильнул и, как Божан доносил, из Куяба уходит. К беку хазарскому и уходит, чтобы своих грабить. Кукше бы возрадоваться (как говорится, баба с возу...) да Чернобогу требы богатые сотворить. А Отец Горечи места себе не находит — перебежал кто-то дорожку, за спиной Кукши народ Полянский мутить принялся, роды подымать. Порасспрашивал Кукша людей сведущих и прознал наконец, что виной всему колдун, улизнувший от него в двадцатом веке. Еще тогда Кукша почуял, что неспроста это — пересекутся пути-дорожки. Как в воду глядел.

И так рьяно Степан за дело принялся, что, почитай, во всех весях, где побывал, людины в сторону Любомира — бывшего тиуна княжьего склоняться стали. Того гляди, на совет соберутся да тиуна вождем воинским кликнут. И ведь в весях тех Кукшины послухи под видом дружинников княжьих поозоровали, а волей Отца Горечи обласканы были! Никак Кукша в толк взять не мог, где просчитался, что не так сделал. Или добра поляне не помнят?

Недолго тужил Кукша. Понял, в какую сторону нить судьбы вьется. Кликнул Азея да наказ ему насчет Степана дал. И снадобье одно вручил старикашке. Для пользы дела... А сам с малым обозом направился к беку хазарскому. Ежели собственной волей роды его князем не крикнут, так волей хазар за стол княжеский посадят. А чтобы верность Кукшину бек оценил, подарочек для него Кукша прихватил. Рад будет тому подарочку правитель хазарский, ох как рад!

К владениям Каганата Истомова дружина подошла в конце осени. Всхолмились шатры, затрепетали на ветру палатки, десятки костров осветили вечерние сумерки.

Истомов ближник единственный в войске разумел по-хазарски. У ромейского сродственничка имелся толмач, и тот обучил Ловкача. Теперь ближник пожинал плоды своей прозорливости. Он уже видел, как поднесет дары Обадии, припадет к краю его халата, поклянется в верности и оговорит Истому — скажет, будто князь выжил из ума и войско в его, Ловкача, власти.

Ближник уже подмешал в зелье семена трав, тех, что путают мысли и вселяют ярость, заставляя человека метаться и рвать на себе волосы. (Секреты этих трав он выпытал каленым железом у перуновского колдуна.) Оставалось только дождаться утра и влить отвар в Истомову глотку. И одному, без Истомы, отправиться с посольством в Итиль.

Но утро преподнесло Ловкачу сюрприз. Вместе с первыми лучами солнца из-за холмов выступило войско. Конники двигались неспешно, сознавая свою силу. От войска отделился всадник в дорогих доспехах, с копьем, к которому был прицеплен конский хвост, и помчался к лагерю.

О появлении Полянского князя бек знал задолго до того, как войско встало на границе Каганата. Уши у Обадии имелись повсюду — за верные сведения бек щедро платил. Знал бек и про то, что Истома пришел не с войной, а просить милости. Желал князь Полянский присоединиться к могучему хазарскому войску, чтобы вместе с ним вторгнуться в земли предков.

— Что ты мне скажешь, мой верный полководец Силкер-тархан, — спросил бек у своего военачальника, — надо ли нам доверять Истоме?

— Разве можно доверять тому, кто предал? Бек засмеялся, он был доволен ответом:

— Ты высказал мои мысли. Сделай то, что велит тебе сердце.

— Твоя мудрость велика! — проговорил Силкер-тархан и с поклоном удалился из покоев.

Когда дружина Истомы подошла к владениям Каганата, Силкер-тархан выслал навстречу десять тысяч всадников, возглавляемых темником Ирсубаем. К темнику был приставлен советником Арачын — сотник из тысячи Яростных. Простой воин из числа Яростных был выше сотника из обычного войска, десятник — выше тысячника, а сотник превышал полномочиями темника. Арачын зорко следил, чтобы воля полководца исполнялась неукоснительно.

Всадник остановился в четверти стрелища от воинского стана. Кольчуга и шлем воина блистали позолотой. Воин приосанился и что-то крикнул. Тот, что в халате, перевел:

— Я Арачын, уста великого бека! Пусть выйдет тот, кто может говорить со мной.

Из тележного круга выехал Ловкач, ради торжественного случая разряженный, как девка на свадьбу. За спиной у ближника алым крылом взметывалось корзно, кольчуга отливала серебром, над стрелкой шлема горел драгоценный камень, ножны и рукоять меча были усыпаны драгоценными каменьями, которые переливались всеми цветами, какие только есть на белом свете.

Можно было подумать, что это не какой-то там Ловкач, а сам князь выехал к послу. На это ближник и рассчитывал.

Он осадил коня перед воином и сказал по-хазарски:

— Я Божан, правая рука князя, приветствую тебя. Воин выслушал приветствие и благожелательно кивнул.

— Мы пришли, чтобы служить великому беку. Воин помолчал, а потом неторопливо произнес:

— Разве тот, кто пришел служить, не является сам, чтобы сказать об этом, а посылает слугу-толмача?

Голос воина звучал ровно и спокойно, но от этого угроза, таившаяся в словах, становилась только более явной.

— Князь вот уже несколько дней не садится в седло. Воин нахмурился:

— Разве у князя не нашлось верных людей, которые бы оградили его от вражьих клинков и стрел? Почему вы не уберегли своего князя? Зачем великому беку такие воины?

— Ты не так понял, — побелел Ловкач, — князь занедужил...

— В наших местах часто случается лихорадка, — обеспокоено проговорил воин, — она иссушает человека, как суховей. Но если мы поспешим, великий бек приставит к князю своего лучшего лекаря и прикажет шаманам принести жертвы Бескрайнему Синему Небу, чтобы великий Тенгри удовольствовался дарами и не забирал к себе могучего воина. И князь поправится.

Ловкач был уже и сам не рад, что накануне опоил князя. Выходило — Обадия наслышан про князя. Это меняло все планы. Придется приводить Истому в чувство, а пока надо как-то выкручиваться.