Борис Дмитриев - Вам возвращаю ваш портрет Страница 23

– Ну, хорошо, давайте спокойно, без паники обо всем потолкуем, обращаясь ко всем присутствующим, предложил отставив пустую тарелку Петька и обтер рукавом гимнастерки замасленный рот. – Мы революцию для чего замесили, чтобы всему трудовому народу и вам, в том числе, жилось много лучше. Советская власть за бесплатно отдает мужикам вольные земли, чтобы спокойно трудились и делались все зажиточней, все богаче. А вы начинаете мордой крутить, напраслину на Советскую власть не по делу возводите. Чего здесь скрывать, нам сейчас нелегко, надо же как-то с беляками покончить. Потерпите немного, помогите нам с хлебом, а потом шашки на гвоздь и вместе такую жизнь в дивизии развернем, что никому и не снилось. Коммунизм ведь отгрохаем, все общее сделается, будешь есть пироги и не знать, чьими мозолями этот хлебушек добыт. Набивай только пузо и не забывай революцию благодарить. Пускай вы сегодня сомневаетесь в комиссарах, но Чапаю вы не можете не доверять, он за вас жизнь готов положить.

– Для чего вы затевали революцию, эта ваша забота, – не стал возражать суровый казак, дядя Михей. – Но лично я об этом никого не просил, отродясь не желал, чтобы кто-то за меня мою жизнь обустраивал, делал ее на свой лад сытней и богаче. Мне может в самый раз приходится то, что имею, и о другом никогда не грущу. И что это за дурость такая скопом крестьянскую жизнь проживать, может вы и мою жену, все вместе обгулять собираетесь. Ты, Петька, или дурой прикидываешься, или взаправду блажной, не понимаешь, что землю дают за бесплатно, чтобы потом заставить бесплатно на ней же работать. Земли никогда не бывает вдоволь, я готов прикупить немалую часть, у меня сыновья вырастают, должен приготовить им хозяйский надел. Но только за отцовские деньги, чтобы дети мои ни перед кем не оказались в долгу. Чтобы никто не пришел с карабином и не согнал со двора, как паршивую вошь с чужого загривка.

– Пустое городите, дядя Михей, – самодовольно вытянув под столом длинные ноги, ответил Петруха Чаплыгин. – Советская власть, она ведь народная, зачем же ей ходить поперек честного хлебороба? Если совсем без дураков, то любая власть при желании может согнать с земли мужика, включая и ваших сынов. И совсем не важно, как досталась она, за свои ли, чужие деньги, вы это знаете не хуже меня.

– Не сгонит с законной земли ваша власть, – даже подпрыгнул на скамейке взъерошившийся дядя Михей. – Потому что тогда сыновья на вилы посадят твоего комиссара. Купленного никто не отдаст, а бесплатное в руках не удержишь. Я за свое кому хочешь глотку перегрызу, так и передай своему командиру. Чего вы молчите, мужики, – обратился ко всем присутствующим расходившийся старый казак. – Может, я неверно чего говорю, ждем твоего слова, кум Алексей.

Собравшиеся за общим столом молчали не потому, что им нечего было сказать и совсем не из осторожности держали язык за зубами, для них важно было услышать последнее слово Алексея Игнатьевича, для этого многие и явились сюда. Они терпеливо дождались, как приговора, его окончательного решения. Как поступить с бесплатной землей, понимать мог только он, признанный по всему течению казацкого Урала, не единожды проверенный временем предводитель. Князем промежду собой уважительно величали мужики Алексея Дмитриева, на то имелись веские, неприложные основания.

Давние предки знатного кузнеца Алексея Игнатьевича носили действительное княжеское достоинство, они обрели его в ратных делах на Смоленщине, еще в суровом пятнадцатом веке. Позже, при расширяющемся могуществе государства Российского, род князей Дмитриевых был отправлен царской властью на уральские земли, для утверждения монаршей власти и организации полезной для Отечества деятельности. Огромные богатства стяжали на Оренбуржье деятельные князья и по праву считались одним из самых дорогих бриллиантов в короне Российской империи. Им принадлежали бескрайние земли, заводы, неисчислимые табуны лошадей, они возвели в своих родовых усадьбах великолепные дворцы, ничем не уступающие по убранству и роскоши царским покоям.

Так продолжалось до тех пор, пока на имперский престол не взошла несравненная Екатерина Великая. Вся государственная деятельность императрицы строилось и поддерживалось на личной приязни, а иногда и на недвусмысленной близости со своим окружением. Вельможам, оказавшимся в когорте ее фаворитов, жилось вольготно и празднично. Непрекращающиеся царские выезды, балы и гульбища, замешанные на небывалом казнокрадстве, сделались характерной приметой того времени. Львиная доля расходов, по финансированию беспримерно дорогостоящих мероприятий, естественным образом, перекладывалась на плечи попавшего в немилость русского дворянства, в числе которого оказались и своенравные князья Дмитриевы.

Благосклонности Екатерины удостаивались в первую очередь государевы мужики, которые с готовностью падали ниц в преклонении перед европейским стилем и образом жизни, особенно близкого сердцу императрицы, германского разлива. Решительно развернутая еще Петром крутая реформа на подражание европейской государственности, при Екатерине приняла черты оголтелого глумления над русским миром. При дворе с особой доблестью состязались в показном презрении всего исконно русского, начиная от родного языка, заканчивая православным исповеданием. Многие чада известных придворных вельмож вообще не умели изъясниться по- русски. Старинный дворянский род Дмитриевых не пришелся Екатерине по нраву, слишком упрямыми оказались князья в своем непреклонно русском, православном стоянии. В отместку императрица обложила князей неслыханными податями, так что вся их хозяйственная деятельность практически начала работать в убыток. А когда своей секуляризацией, Екатерина поставила православную церковь по всей святой Руси на крайнюю ступень нужды и унижения, князья усмотрели в этом угрозу Отечеству и решились на заговор, как им представлялось, в защиту веры и во славу России.

Следствием этого широкого заговора сделалось выступление яицкого казачества под предводительством Емельяна Пугачева. Князья Дмитриевы открыто вдохновляли и оплачивали собственным золотом казачье восстание, свою решимость они закрепили церковным браком любимой княжны Софьи с атаманом Пугачевым. Одному только Богу известно, на чьей стороне была истина, но князья Дмитриевы в который раз продемонстрировали, что судьба Отечества для них гораздо дороже их собственной жизни. И, как знать, не выступи тогда князья в защиту русского духа, не подымись казачество на Яике, еще не известно каким бы духом сегодня животворилась великая православная Русь. Многим намерениям Екатерины не суждено было уже после этого сбыться.

Стихия византийского бунта была подавлена ревнителями римского запада жесточайшим образом и прежде всего потому, что приборканому светской властью православному духовенству недостало гражданского мужества поддержать свой богоносный народ. Это преступное малодушие возымело необратимый характер и потянулось гнилой нитью через всю дальнейшую историю православной церкви. Дом Романовых извлек из восстания свои собственные уроки, следствием которых сделалась гибель великого русского поэта, едва только коснувшегося запретной темы в "Капитанской дочке". Это чтобы никто не сомневался, каков он русский дух и чем все это пахнет.

Атамана Пугачева, как известно, обезглавили на лобном месте, а старинный род князей Дмитриевых лишили дворянского достоинства. Все имущество, уже бывших дворян, конфисковали в пользу царской казны. Руку поднять на князей монаршая власть не посмела, слишком велик был авторитет у этих людей и правда, несомненная правда стояла за ними. Это могло возмутить русскую княжескую солидарность. Дмитриевы снялись со своих веками обживаемых мест и без дворянских регалий ушли к казакам на Яик. Там освоили кузнечное ремесло и зажили обыкновенной крестьянской долей. Лучшим по всему течению батюшки Урала сделался кузнечный уже старинный род Дмитриевых. Большой удачей считалось для Яицкого казака заполучить шашку, сработанную в кузнице бывших князей. И порода, и кровь, текущая в жилах этих мастеров огненных дел, вызывали к себе уважение и являлись порукой непререкаемого авторитета на долгие годы.

Вот почему зажиточные хлеборобы собрались на малый сход именно в горнице Алексея Игнатьевича, вот почему терпеливо дожидались его последнего слова, относительно бесплатной землицы от большевистских щедрот.

– Что я вам скажу, мужики, – начал глуховатым голосом отпрыск старинных русских князей, положив бессильно на стол руку с непомерно тонкими для кузнеца благородными пальцами и обручальным, еще от предков, кольцом. – Каторга страшна не страданием, не в этом ее главное зло. Каторга навсегда убивает в человеке уважение к простому труду. Все эти комиссары в кожаных куртках, никогда уже, до конца своих дней не смогут, не станут распахивать землю, ни до горизонта, ни поза горизонт, любезный кум мой Михей. Поэтому Фурманова с сохой ты никогда не земле не увидишь, а вот закалку тюремную, со всей ее мерзостью и убийственной беспощадностью повстречаешь не раз впереди.