Константин Лишний - Космиты навсегда Страница 28

Мы неспешно шли по Крещатику в сторону Пассажа. Красивая улица, даже краше, чем в моем Киеве. И люди здесь, по большей части, другие — высокие, красивые, сильные и приветливые, прямо как древние славяне, не то, что в моем мире. Там люди помельче — хилые потомки могучих предков, потому как весь генофонд разбазарили по расстрельным ямам да по полям сражений Второй мировой.

В Пассаже док привел нас в магазин внушительных размеров, уставленный многочисленными стеллажами и вешалками с мужской и женской одеждой и обувью самых разнообразных фасонов. К нам тут же подскочили симпатичные продавщицы.

— Рады приветствовать вас в нашем магазине! Чем мы можем вам помочь?

— Ми есть попасть ф перьестрелька, нам ньеобходьим нофий обмундирофаний.

— Вы пришли куда нужно! Просим…

Я шепнул на ухо продавщице свои соображения по поводу «обмундирования» для Герды, продавщица удивилась, но заулыбалась, кивнула и увела мою «хозяйку» вглубь магазина. Я от сопровождения отказался и прохаживался среди одежды самостоятельно. Каких только нарядов здесь не было! Все, что душе угодно. Я размышлял над проблемой выбора, когда мне на глаза попалось именно то, что нужно…

— О! Святой отец! — приветствовал меня, переодетого в черную тройку с белым воротничком, Похмелини, сидящий в кресле с чашечкой кофе в руках. — Отпустите мне грехи, падре, ибо грешен я безмерно! Ну ты, капеллан, совсем того... — Дока покрутил пальцем у виска.

— Сын мой, нет стоматологам прощения ни на земле, ни на небеси! Ибо черти они с рогами, укрывшиеся личиной эскулапа.

— А где твоя Библия, отче?

— Вот она. — Я извлек из-за пояса пистолет. — Семь заупокойных молитв калибра 50АЕ.

— Страсти господни! Святая инквизиция!

Я сунул пистолет обратно и отдал свои старые вещи продавщице с просьбой их запаковать и отправить в гостиницу «Москва» в стирку и чистку. Продавщица с энтузиазмом взялась за дело, а мне принесли чашечку кофе, и я уселся рядом с Похмелини.

Мне мой выбор даже очень понравился. Новые туфли, черная тройка и белый воротничок католического священника, в сочетании с распущенными волосами отлично превращали меня не то в падре, не то в иеромонаха, не то в телепроповедника.

Из-за рядов вешалок выскочила радостная Герда и, раскинув руки в стороны, приняла цирковую позу:

— Вуалья!

У меня челюсть отвисла от восхищения. Герда вырядилась в могучие черные берцы, дурацкие полосатые гольфы выше колен, короткую расклешенную клетчатую юбку и топик с надписью «СССР» и логотипом «серп и молот». Со своей форменной пилоткой она не пожелала расстаться, но так даже лучше…

— Господи! — сказал я, сложив ладони у груди. — Эта гауптштурмфюрер СС — твое лучшее творение! Верую, господи! Верую!

Герда засветилась счастьем, а я подмигнул продавщице, слишком уж буквально исполнившей мою просьбу, и был одарен в ответ хитрой улыбкой.

— Живот действительно дивных контуров, — сказал док, — но вы вовсе не фашисты. Вы придурки! Настоящие фашисты так себя не ведут!

— А ми дисьиденьти! — сказала Герда и показала доку язык. Знай наших. — Пряфда, сфьятёй отьець?

— Аминь!

Пока я расплачивался за покупки, Герда решала проблему, куда ей приткнуть свой Парабеллум — этот предмет гардероба отчаянно не вписывался в композицию. Вопрос разрешил док — он взял у Герды ремень с кобурой и швырнул его поверх ее мундира.

— Все в гостиницу, — сказал док продавщицам, — вместе с вещами самозванца иезуита…

— Отмьетим? — спросила Герда, когда мы вышли из магазина. — Укряинськую с пьерцем?

— Ясное дело! Док, веди нас в гастроном! Именем господа…

Док поначалу упирался и рвался в ресторан, но я отстоял идею распития на свежем воздухе. По пути в гастроном в ларечке мы прикупили для разогрева местного концентрированного гастрита, нагло выдаваемого производителями за софт-дринк «Бренди-Кола». Обычная отрава, точно такая же, как и в моем мире, но и в голову бьет изрядно. Классная штука, даром что яд для человеческого организма.

Возле гастронома стоял какой-то тип и раздавал прохожим газетные листки. Прохожие реагировали на это неоднозначно, по большей части швыряли листы на землю, но некоторые внимательно их читали. Я подумал, что это очередная раздача рекламных проспектов, но ошибся. Этот человек протянул нам по листку.

— Читайте правду о трагедии тридцать седьмого года, — сказал он.

Я посмотрел на листок. Вот те на! Газета «Искра». Я такую в детстве в музее Ленина видел. Слоган «Из искры возгорится пламя» — на месте, под слоганом — статья с фотографиями под названием «Истребление ленинской гвардии». Пробежав глазами статью, я понял, что автор статьи глубоко сожалеет о гибели лучших из лучших и все такое. Я бросил листок на тротуар — в гостинице я обнаружил длинный рулон мягчайшей туалетной бумаги, поэтому этот газетный таблоид мне ни к чему.

Я собирался уже войти в гастроном, но увидел, что доктор Похмелини с совершенно зверской рожей вчитывается в текст. Ясно, что доктор взбешен, но кому адресована эта ярость — убийцам ленинской банды или автору статьи — я не понял. Доктор дочитал статью.

— Ах ты ж ревизионист хренов! — прорычал док утробным рыком в сторону типка с газетами.

Тип побледнел и сделал шаг назад; в следующий момент доктор с невероятной прытью засветил несчастному ногой в пах, тип согнулся пополам и рухнул на колени, а газеты разлетелись по тротуару. Расправа на этом не закончилась; док схватил бедолагу за волосы и мощно приложил ему коленом в голову. Совсем разошелся стоматолог проклятый! Он избил упавшего распространителя ногами, а потом начал хватать с тротуара листки и впихивать их в рот бедолаги. Поучительное зрелище. Тут мне пришло в голову, что надо спросить у доктора, прислали ли ему из горздрава половину протокола и если да, то как это пережила Галя? Судя по тому, с каким смаком док натолкал несчастному полный рот макулатуры, то и Гале мало не показалось.

— Шьто он дьеляет? — с живым интересом спросила Герда.

— Избивает ревизиониста… вроде бы.

Тут кто-то закричал, что, дескать, помогите, убивают, зовите милицию, спасите, помогите, люди добрые… Док прекратил избиение, но все еще скрипел зубами от злости, а я поглядел на слабо трепыхающееся тело.

— Воистину! Из искры возгорится пламя и больно обожжет вам жопы, — сказал я и, следуя моему новому образу, театрально перекрестил жертву расправы.

Прибежал милиционер, огляделся, вызвал скорую, и вежливо поинтересовался у злобного доктора, какого черта он буянит на ночь глядя. Доктор вместо ответа поднял с земли газетку и грубо сунул ее милиционеру. Милиционер исследовал листок и козырнул.

— Товарищ, благодарю за помощь в задержании подозреваемого в незаконной агитации. — Милиционер перевернул избитого лицом вниз и защелкнул наручники на его руках. Зачем он щелкал наручниками, я не понял — этому пострадавшему не наручники нужны, а опытный гробовщик…

— Ну? — спросил я доктора. — Теперь мы можем идти в гастроном, или поищем еще какого-нибудь агитатора? Ты изобьешь его ногами и накормишь газетами, я отпущу ему грехи, а Герда исполнит танец смерти. Все будут довольны и при деле, так и будем развлекаться всю ночь…

— Подонки ревизионисты, — злобно буркнул док. В этот момент он был больше похож на Берию, чем на Муссолини. — Это все кегебистские штучки, сильно этим гадам перестройка понравилась, опять воду мутят…

— Какая завидная социальная активность! — съязвил я.

— Эх, падре… Не бывал ты в Союзе в перестройку! Ваш Аушвиц — и тот показался бы тебе местом более приветливым…

— Аушвиц? Концлагерь у польского городка Освенцим, что ли? Освенцим? Там, где на воротах надпись «Arbeit macht frei»?

— Именно, а в перестройку арбайтен-не арбайтен — ни свободы, ни денег, а одни лишь дебильные газетенки типа «Искры»! Для самокруток и подтирки, потому что и сигареты, и бумага туалетная пропали разом… и сивушный самогон-первак вместо водки.

— Какой кошмар! Док, давай-ка, пока вновь не грянула очередная перестройка, и вся водка не иссякла…

— Да тьфу на тебя, архимандрит! Не дай бог такое счастье снова пережить! — Док аж побледнел от ужаса.

— … в гастроном зайдем и водки купим, — закончил я прерванную фразу.

— Укряинськой с пьерцем, — радостно подытожила Герда. — Очьень короший…

Мы вошли в гастроном, который на самом деле оказался фундаментальных размеров продуктовым супермаркетом с поражающим воображение изобильным выбором съестных припасов и алкоголя.

Похмелини убрел за закуской, Герда носилась по магазину вдоль бесконечно длинного ряда водки в поисках «Украинской с перцем», а я неспешно прогуливался позади нее и предавался досужим размышлениям.

«Arbeit macht frei» — «работа делает свободным». Отличный слоган для фирмы, занимающейся трудоустройством, особенно хорошо бы он подошел для крупнейшей в этой области конторы, которая когда-либо существовала на Земле — НКВД СССР. Куда там Гитлеру браться до размаха ГУЛАГа! По сравнению с ним все эти Освенцимы, Бухенвальды, Майданеки, Заксенхаузены, Треблинки и прочие — ничто, пшик, детская шалость плохого мальчика Федьки Шикльгрубера.