Ирина Боброва - О бедном вампире замолвите слово Страница 36

— Да чего это Мао, ничего не Мао, — слабо оправдывался папа.

Дальше спор по поводу репертуара колыбельных песен перерастал в бурный скандал. О маленьком Зюзе как-то само собой забывалось. Он лежал в детской кроватке, улыбаясь, пускал пузыри и делал далеко идущие выводы. Естественно, что при столь разностороннем подходе к его воспитанию, Захарка рос своеобразным ребенком…

— Я тебя в школу для слабоумных оформлю! — кричала учительница, доведенная обличениями Зюзи-правоборца до белого каления.

— Оформляйте, — со спокойным достоинством говорил примерный пионер Зюзя, честными глазами взирая на учительницу математики. — Там мяса по триста граммов дают. Ежедневно. А здесь повара полные сумки домой уносят, детей обворовывают. Мой прадед за советскую власть жизнь отдал: доносы писал на шпионов. Его расстреляли, когда он на Сталина донес, что тот немецкий шпион. Мой дед в Великую Отечественную геройски погиб: однополчане забили за то, что он толкнул к пулемету Александра Матросова. Не для того они отдали свои молодые жизни за народное счастье, чтобы повара с кухни продукты таскали, детей обворовывали! А вы вчера мела полную коробку домой унесли, Марь Иванна, а мы тут на доске пишем чем попало. Но придет наше время, и мы встанем — за правду встанем!

— Негодяй!!! — кричала взбешенная сорванной контрольной Мария Ивановна, волоча Захара Зюзю к дверям.

Вихри враждебные реют над нами,Темные силы нас злобно гнетут,В бой роковой мы вступили с врагами,Нас еще судьбы безвестные ждут… —

громко орал нарушитель дисциплины под дружный хохот класса.

Мамина программа работала без перебоев. Захара неудержимо тянуло к соблюдению законов. А уж проследить, чтобы эти законы соблюдали другие, — это он считал делом своей пионерской чести…

— Я тебе такую характеристику дам, что тебя с ней даже на зону не возьмут! — кричала другая учительница парой уроков позже.

— Давайте, Марь Петровна, — нагло ухмыляясь, отвечал преподавательнице истории Захар-правонарушитель. — На зону с вашей характеристикой с руками-ногами оторвут, я там в авторитетах ходить буду.

Можете хоть щас писать начинать, я против зоны ничего не имею! — С вызовом глядя в полные негодования глаза заслуженной учительницы, он сквозь зубы плевал на пол и затягивал популярную в криминальной среде песню:

Мурка, ты мой муреночек,Мурка, ты мой котеночек,Мурка, Маруся Климова,Прости любимого!

Но слишком уж несовместимы были столь разнородные жизненные программы, тянули каждая в свою сторону. Так тянули, что Захар Зюзя не стал ни милиционером, ни зеком. Захар Владиленович стал депутатом, и не без участия Греты Сайбель.

Без Греты из Зюзи получился бы только милиционер, обчищающий карманы арестованных, или заключенный, который бы стучал начальству, сдавал подельников и был бы типичной шестеркой. Что уж углядела в тощем ушастеньком Зюзе практичная Грета — одному богу известно. Но через год их знакомства он прочно встал на ноги, через два года научился на этих ногах ходить, а через три — побежал. Точнее поехал. На очень дорогой машине, иногда один, но чаще, из соображений престижа, в компании личного шофера и личного телохранителя.

К телу своему Захар относился очень трепетно, берег его, холил и лелеял. К телу Греты Сайбель он относился с аппетитом, и аппетит этот с годами не угасал, а только разгорался. Каждый раз, как на горизонте загоралась новая звезда Зюзиных перспектив, разгорался аппетит к Гретиному телу. Еще бы, ведь открывались заманчивые перспективы благодаря Гретиным связям!

И вот Захар Зюзя почти богатый, почти довольный жизнью, почти пуп Вселенной. Он же — владелец славного свиноводческого хозяйства с претенциозным названием «Со свиньями в светлое будущее». Кроме свиноводства Захар еще занимался оказанием прачечных услуг. Он владел химчисткой, которая называлась тоже красиво: «Чистые руки» — сообщала прохожим красная с черным вывеска. Еще Захар Зюзя имел доход с похоронного агентства «Холодные ноги» и кафе-распивочной «Горячее сердце». Помимо всего выше перечисленного, у него еще была фирма по производству плюшек и пряников под названием «Дунькины радости». Обо всех достижениях славного Зюзи усердно строчил хвалебные оды литератор Семен Лепота. И вот сейчас, ожидая в новеньком «лексусе», когда подойдет Грета, Захар жалел о том, что не смог встретиться с Лепотой. Тот куда-то пропал, и пропал не вовремя: у Зюзи намечался очередной крупный заказ славному поэту-писателю. Дело в том, что Зюзя решил выдвинуть свою кандидатуру на пост мэра, а посвященные ему поэмы и романы добавили бы популярности кандидату.

Грета, как всегда элегантная и деловитая, открыла дверцу и почти по-киношному села в машину. Солнце, катившееся к закату, блеснуло в дорогих темных очках, отразилось в серьгах, усыпанных мелкими бриллиантами. Ее длинные ноги на миг поразили воображение и сердца всех особей мужского пола, которым посчастливилось наблюдать эту картину. Проходивший мимо мужчина с рыжим портфелем и в шляпе покраснел и смутился, а стоящие неподалеку тинейджеры одобрительно засвистели. Захар надулся от удовольствия: ему нравилось, что Грета была предметом вожделения для других мужиков.

— Слушай, какую речь я написал, — начал Зюзя, но Грета, которой изрядно поднадоели и самодовольство Захара, и его бесконечные рассуждения о том, каким хорошим мэром он будет, молча вырвала листок из его рук. Пробежав взглядом по тексту, она скептически скривила губы. Захар собирался выступить в роли правоборца и в предвыборной речи описывал методы, благодаря которым все обездоленные и обделенные будут восстановлены в своих правах. — Ну что тебе опять не нравится? — обиделся претендент на престижное кресло в главном кабинете городской администрации.

— Правозащитник… — Это слово Грета произнесла сквозь зубы с таким презрением, будто сплюнула. — Знаешь, Зюзя, мои права не надо защищать, я свои права сама так защищу, что мало не покажется. А мэр должен вовремя завозить уголь, заботиться о том, чтобы были вода и свет, и — прости за столь низменные подробности — следить за своевременным вывозом фекалий. Так вот когда он со всем этим справляется, я за него голосую. Наш мэр справляется, так что можешь не напрягаться, за тебя я голосовать не пойду. — Захар обиженно засопел, прямота любовницы выбивала из колеи. Грета раскрыла сумочку. Достала косметичку и, вытащив из нее камень, повертела в руках, стараясь поймать солнечный луч. Бриллиант засверкал так, что Зюзя зажмурился. — С таким довеском, Зюзя, ты можешь о депутатстве и мэрстве не заморачиваться. С таким довеском, милый Захарушка, тебе и президентство не нужно будет. — И девушка положила камешек, стоящий миллионы евро, любовнику на колени.

— Это… — проговорил Зюзя, когда вставший колом в горле вопль восторга прорвался наружу сдавленным бульканьем, — то…

— Оно самое, — с презрительным превосходством хмыкнула Грета. — И еще больше будет. Сегодня вечером надо быть на месте. Мне самой интересно поучаствовать. Подъедешь сюда, на Крупскую. Вечером расскажу остальное.

— Где?.. Где, Гретулька, это место? Где?! — Захар наконец-то обрел дар речи, но Грета не ответила. Она выскользнула из салона машины и, покачивая бедрами, грудью и сумочкой, пошла прочь. — Стерва, — прошипел Зюзя, аккуратно положил камень в карман куртки и повернул ключ в замке зажигания.

«Лексус» сорвался с места, едва не раздавив высокого бомжа, и очень скоро доставил Зюзю на окраину города, в поселок Восточный.

Поселок Восточный всегда был пристанищем людей веселых, находчивых и отчаянных. Там жили остряки и юмористы, у каждого по меньшей мере три ходки, и меньше десяти лет зону редко кто «топтал». Многие городские бандитские авторитеты получили «начальное образование» в этом славном райончике, возникшем на неудобном для жизни пространстве — треугольнике между заводами, рекой и железнодорожной выемкой. Возник «бермудский треугольник» в Барнауле стихийно, в основном состоял из внеплановых домов и общежитий, именуемых в народе «шанхаями». Но, как это часто бывает в провинции, около таких вот перекосившихся домишек были припаркованы очень дорогие машины. Так что «лексус» Зюзи не явился чем-то из ряда вон выходящим, и восхищенная толпа у машины депутата не собралась.

Захар, толкнув скрипучую калитку, тропинкой, заросшей по краям весенней травкой, прошел в маленький дворик. На табуреточке возле низкой двери, что вела в чрево сложенного из шпал дома, сидел тощий, но еще крепкий старик.

В этом доме мама пела колыбельные, здесь прошло счастливое детство Зюзи. Захар глянул в узкие, слепые оконца, отметил, что стекла не мылись, наверное, со дня похорон матери, окинул взглядом покосившееся крыльцо, дворик, заплеванный окурками, маленький огородик и довольно улыбнулся. Сейчас у него квартира в элитном доме, а скоро будет трехэтажный коттедж, подумал он, в кармане поглаживая драгоценный камень коротенькими пальцами.